[35] и движении девочек-скаутов; прихожанкой пресвитерианской церкви; работником избирательного участка от демократической партии; членом профессиональной ассоциации; членом бридж-клуба, фан-клуба Джейн Остин, феминистской группы повышения сознательности, местной народной дружины и т. д. (Эта дама, вероятно, сильно устает, однако, по крайней мере в принципе, один человек может иметь бесконечное число связей и взаимодействий.) Большая часть этих объединений служит конкретной цели — заработать деньги, сократить преступность, помочь детям, — но при этом они связывают людей друг с другом. Ни одно из них не исчерпывает личность человека и не определяет его полностью. (Можно приблизиться к такому исчерпывающему определению, присоединившись к какой-нибудь религиозной общине, претендующей на всего человека, скажем к католическому ордену монахинь-созерцательниц; однако такого рода выбор доброволен и обратим, поскольку право человека делать выбор неотчуждаемо.)
Согласно либертарианской концепции, мы устанавливаем связи с разными людьми разными способами на основе свободного и добровольного согласия. Эрнст Гелльнер говорит, что современное гражданское общество выдвигает требование “модульного человека”. Вместо того чтобы быть полностью продуктом определенной культуры, всецело растворенным в ней, модульный человек “может вступать в объединения, преследующие конкретные, ограниченные цели, не связывая себя каким-либо кровавым ритуалом”. Он вправе устанавливать “эффективные, но в то же время гибкие, специфичные и полезные” связи с другими людьми.
Из многообразия взаимодействий отдельных людей друг с другом возникает сообщество: не тесное деревенское или мессианское сообщество, которое сулили марксизм, национал-социализм и обещающие исполнение всех желаний религии, а сообщество свободных людей в добровольно избранных объединениях. Не индивиды возникают из сообщества, а сообщество возникает из индивидов. Причем возникает не потому, что кто-то планирует его создание, и, конечно же, не потому, что его создает государство, а потому, что должно возникнуть. Для удовлетворения своих потребностей и желаний люди должны объединяться друг с другом. Общество — это объединение индивидов, регулируемое юридическими правилами, или, скорее, объединение объединений, а не одна большая община или одна семья, как совершенно ошибочно полагают Марио Куомо и Пэт Бьюкенен. Правила семьи или небольшой группы не являются и не могут быть правилами расширенного общества.
Разграничение индивида и сообщества может вводить в заблуждение. Некоторые критики говорят, что сообщество предполагает отказ человека от индивидуальности. Однако членство в группе не обязательно принижает индивидуальность; более того, освободив человека от ограничений, присущих отшельническому образу жизни, и расширив возможности по достижению своих целей, членство в группе может даже подчеркнуть его индивидуальность. Такой взгляд на сообщество требует, чтобы участие в нем было добровольным, а не принудительным.
Поскольку далеко не всего из желаемого люди в состоянии достичь самостоятельно, без чьей-либо помощи, они многообразно сотрудничают с другими. Защита прав и свободы действий государством создает среду, в которой каждый человек может преследовать свои цели, будучи уверенным в неприкосновенности своей личности и собственности. Таким образом возникает сложная сеть свободных объединений, в которых люди добровольно принимают и выполняют обязательства и контракты.
Свобода объединений помогает ослабить социальную напряженность. Она дает возможность членам общества устанавливать связи с другими и строить переплетающиеся сети личных взаимоотношений. Многие из этих отношений имеют надрелигиозный, надполитический и надэтнический характер. (Разумеется, существуют объединения, например религиозные и этнические, состоящие из людей, принадлежащих к определенной группе.) В результате непохожие друг на друга и незнакомые люди объединяются в товарищество. Возникшие по различным поводам связи снимают напряженность, которая в противном случае могла бы разъединять людей. Католик и протестант, в иных обстоятельствах предъявившие бы друг другу множество претензий теологического толка, встречаются как покупатель и продавец на рынке, как члены одного и того же родительского комитета или как участники софтбольной лиги, где они в свою очередь общаются с мусульманами, иудеями, индуистами, даосами и атеистами. Они могут расходиться в религиозных вопросах, более того, каждый из них может считать, что другой совершает смертельную ошибку, однако гражданское общество предлагает поле, в пределах которого они могут мирно сотрудничать. Статья в Washington Post о растущей популярности полуденных богослужений начинается так: “На улице эти люди — служащие и юристы, демократы и республиканцы, жители городов и пригородов. Но здесь они католики”. Другая статья могла бы начинаться и так: “Там эти люди — католики и баптисты, черные и белые, гомосексуалисты и натуралы, женатые и холостые. Здесь же они — сотрудники компании America Online”. Или “здесь они учителя детей из малообеспеченных семей”. В конкретных обстоятельствах люди, которым не было бы комфортно в узком сообществе членов определенной группы, могут присоединяться к ней для достижения некоей цели; это процесс, учащий если не любить друг друга, то по крайней мере существовать вместе.
Возникший сложный порядок не был создан каким-то человеком. Его никто не проектировал. Он является продуктом множества человеческих действий, но не замысла.
В предыдущей главе было подробно рассказано о замечательной сети доверия, которая позволяет мне получать наличные деньги и автомобили практически по всему миру. Будь критики либертарианства правы, разве “атомистическое” коммерческое общество не снижало бы степень доверия и сотрудничества, позволяющих банкоматам выдавать наличные незнакомцам? Окружающая действительность опровергает этот весьма распространенный довод.
Если мы собираемся искать счастья посредством заключения соглашений с другими людьми, важно, чтобы мы могли доверять друг другу. Кроме минимального обязательства не нарушать права других, в свободном обществе у нас есть только те обязательства, которые мы принимаем на себя добровольно. Однако, взяв на себя обязательства при заключении контракта или вступлении в объединение, мы как морально, так и юридически обязаны выполнять наши соглашения. Это диктуется следующими факторами: нашим личным ощущением правильного и неправильного; нашим желанием снискать одобрение других; нашим нравственным сознанием; и, при необходимости, разными методами принуждения, включая отказ людей иметь дело с теми, кто не выполняет взятые на себя обязательства.
По мере развития общества и возникновения у людей желания браться за более масштабные задачи взаимное доверие превращается в жизненно важный фактор. Раньше люди могли доверять только членам своей семьи и тем, кто жил с ними в одной деревне или племени. Расширение круга доверия — одно из великих достижений цивилизации. Договоры и объединения играют главную роль в формировании у нас доверия друг к другу.
Подобно герою, прославляемому в одной песне, мой отец “мог получать ссуду в банке под честное слово”. Доброе имя и доверие имеют огромное значение для рынков и цивилизации. Однако в расширенном обществе этого недостаточно. Хорошая репутация помогала моему отцу в пределах небольшого городка, где он жил, но у него возникли бы трудности с быстрым получением кредита даже в соседних городах, не говоря уж о противоположном конце страны или другом государстве. Я же могу мгновенно получить наличные и кредит практически в любой точке мира — не потому, что у меня репутация лучше, чем у моего отца, а потому, что свободный рынок создал кредитные институты, ведущие операции по всему миру. Поскольку я всегда оплачиваю свои счета, сложные финансовые сети American Express, Visa и MOST позволяют мне получать товары, услуги и наличные, где бы я ни находился. Эти системы работают так хорошо, что мы не обращаем на них внимания, однако они воистину замечательны. Конечно, размах их деятельности гораздо значительнее факта получения мною наличных или аренды автомобиля. Комбинация институтов, ручающихся за кредитоспособность человека, и правовых институтов, наказывающих, когда это необходимо, за нарушение договоров, создает условия для реализации грандиозных предприятий — от проектирования и строительства самолетов, прокладки тоннеля под Ла-Маншем до всемирных компьютерных сетей CompuServe и America Online.
Когда кредит получает столь широкое распространение и становится легкодоступным, некоторые начинают считать его правом. Они чувствуют себя неуютно, когда кому-то отказывают в получении кредита. Они требуют введения государственного регулирования в отношении бюро кредитной информации, сокрытия плохой кредитной информации, ограничения процентных ставок и т. д. Эти люди не понимают принципиальной важности доверия. Им как будто не ясно, что никто не захочет неоправданно рисковать с трудом заработанными деньгами. Если достоверная кредитная информация отсутствует, для покрытия возросшего риска кредиторы повысят процентные ставки. В отсутствие достаточно надежной информации предоставление кредитов вообще прекратится либо их можно будет получить только через личные или семейные связи. Понятно, что, предъявляя претензии к бюро кредитной информации, стремятся вовсе не к этому.
Сеть доверия и кредита опирается на институты свободного общества: права и обязанности индивида, защищенные права собственности, свободу договоров, свободные рынки и господство права. Сложный порядок покоится на простом, но надежном основании. Как в теории хаоса простое нелинейное уравнение может породить бесконечно запутанную математическую проблему, так и простые правила свободного общества порождают бесконечно сложные социальные, экономические и юридические отношения.