ности или ухода на пенсию. И хотя американские бюрократы не повторяют грубых ошибок, совершенных плановыми органами социалистических стран, ясно, что государственные предприятия менее эффективны, менее склонны к нововведениям и более расточительны, чем частные фирмы. Сравните хотя бы Почтовую службу США с компанией Federal Express. Или посмотрите, как решаются проблемы клиентов в American Express и Налоговом управлении. Или сравните частный многоквартирный дом с государственным жильем. Если люди не владеют данным имуществом, они не будут заботится о нем, как собственники; люди, которые не инвестировали в предприятие своих собственных денег и не получают прибыли от его успехов, никогда не будут вводить новшества, обслуживать клиентов и снижать издержки так, как это делают стремящиеся получить прибыль предприниматели.
В книге “Общество изобилия” Джон Гэлбрейт обнаруживает “частное богатство и государственную нищету” — т. е. общество, в котором ресурсы, находящиеся в частном владении, обычно содержатся в чистоте, эффективно используются, имеют надлежащий уход, повышающий их качество, в то время как места общественного пользования грязны, переполнены и небезопасны, — и делает странный вывод, что нам следует направлять больше ресурсов в государственный сектор. Данная книга предлагает другой выход.
На протяжении столетий люди спорили о фундаментальных проблемах политики и формах правления. Согласно Аристотелю, возможны четыре политические системы: тирания, аристократия, олигархия и демократия. В середине XX века многим казалось, что в число альтернатив можно включить коммунизм, фашизм и демократический капитализм. Сегодня интерес сохранился только к демократическому капитализму, поэтому многие интеллектуалы легко восприняли провозглашенный Френсисом Фукуямой тезис о “конце истории”, согласно которому великие битвы за идеологию закончились триумфом демократии на основе смешанной экономики. Однако как раз в то время, когда книга Фукуямы вышла в свет, в одной части мира вызревал исламский фундаментализм, а некоторые политические лидеры и интеллектуалы в Азии под флагом “азиатских ценностей” начинали обосновывать некую разновидность авторитарного капитализма.
В любом случае, до сих пор предполагаемый триумф демократии оставляет большое поле для соперничающих идеологий. Сомнительно даже определение “демократии” как западной альтернативы фашизму и социализму. Либертарианцы, как следует из названия, считают, что наиболее важной политической ценностью является свобода, а не демократия. Какая разница, могут спросить многие современные читатели? Разве свобода и демократия не одно и то же? Конечно, стандартная интерпретация американской истории вроде бы подсказывает положительный ответ на этот вопрос. Но задумайтесь: Индия — крупнейшая в мире демократия, однако ее приверженность свободе слова и плюрализму слаба, ее граждане опутаны паутиной протекционистских ограничений, стесняющих свободу на каждом шагу. В течение последних нескольких десятилетий Гонконг не был демократией — его граждане не имели права выбирать своих правителей путем голосования, — и тем не менее индивидуальному выбору и свободе здесь предоставлялось больше простора, чем где бы то ни было еще. Связь между свободой и демократией существует, но все-таки эти два понятия не тождественны. Как говорит мой друг Росс Леваттер, живя в обществе, где супруга выбирают большинством голосов всех граждан государства, мы жили б в условиях демократии, но у нас бы не было особой свободы.
Слово “свобода” имеет два разных значения, и это порождает путаницу; различия между ними хорошо рассмотрены французским либертарианцем XIX века Бенжаменом Констаном в эссе “Свобода древних в сравнении со свободой современников”. Констан отмечал, что для древнегреческих писателей идея свободы означала право участвовать в общественной жизни, в принятии решений для всего общества. Таким образом, Афины были свободным государством, поскольку все граждане, т. е. все свободные совершеннолетние афинские мужчины, могли прийти на собрание и участвовать в процессе принятия решений. Сократ был свободен постольку, поскольку мог участвовать в коллективном решении о собственной казни за свои еретические убеждения. В отличие от этого понимания современная идея свободы делает упор на право людей жить так, как они хотят, свободно говорить и исповедовать свою религию, владеть собственностью, заниматься торговлей, быть защищенными от произвольного ареста или задержания — выражаясь словами Констана, “приходить и уходить без разрешения и без необходимости отчитываться в своих мотивах и предприятиях”. Правительство, основанное на участии тех, кем оно управляет, — важная гарантия прав личности, но собственно свобода — это право выбирать любые занятия и по собственной воле следовать этому выбору.
Для либертарианцев главный политический вопрос — отношения отдельного человека с государством. Какие права имеют люди (если вообще имеют)? Какое государственное устройство (если государство вообще должно существовать) будет наилучшим образом защищать эти права? Какие полномочия должно иметь правительство? Какие требования друг к другу могут выдвигать отдельные люди, используя механизмы государства? По мнению Эдварда Крейна из Cato In-stitutey существуют всего два основных способа организации общества: принудительный, осуществляемый посредством диктатуры государства, и добровольный, посредством тысяч и тысяч частных взаимосвязей между отдельными людьми и создаваемыми ими частными объединениями. Все политические системы — монархия, олигархия, фашизм, коммунизм, консерватизм, либерализм, либертарианство — сводятся к простому вопросу: кто должен принимать решение о каком-то конкретном аспекте вашей жизни, вы сами или кто-то другой?
Кто тратит деньги, которые вы зарабатываете: вы или Конгресс?
Кто выбирает школу, в которую ходит ваш ребенок: вы или школьный совет?
Кто решает, какие лекарства вам принимать во время болезни: вы или Управление по контролю за качеством пищевых продуктов и медикаментов в Вашингтоне?
В гражданском обществе решения, касающиеся вашей жизни, принимаете вы сами. В политическом обществе эти решения принимают за вас. И поскольку люди, естественно, сопротивляются тому, что жизненно важные вопросы решаются без их участия, политическая система неизбежно основывается на принуждении. В этой книге мы будем изучать следствия, вытекающие из этого положения.
С учетом сказанного выше я бы хотел остановиться на ключевых идеях либертарианства. В книге они образуют основные, сквозные темы, повторяющиеся на всем ее протяжении. Эти идеи оформлялись в течение многих столетий. Их первые следы можно найти в Древнем мире — в Китае, Греции и Израиле. Постепенно в работах таких мыслителей XVII–XVIII веков, как Джон Локк, Давид Юм, Адам Смит, Томас Джефферсон и Томас Пейн, они начали обретать форму современной либертарианской философии.
Индивидуализм. Элементарной единицей социального анализа либертарианцы считают отдельного человека, индивида. Только индивиды делают выбор и отвечают за свои действия. Либертарианская мысль подчеркивает достоинство каждой личности, факт, который влечет за собой как права, так и обязанности индивида. Постепенное признание достоинства все большего круга людей — женщин, людей разных религий и рас — один из величайших триумфов либертарианцев в Западном мире.
Права личности. Поскольку люди являются носителями морали, они имеют право на защиту их жизни, свободы и собственности. Эти права не предоставляются государством или обществом; они присущи природе людей. Истинность тезиса, согласно которому люди обладают гарантией этих прав, ясна интуитивно; бремя объяснения должно лежать на тех, кто отбирает права.
Спонтанный порядок. И для простого выживания, и для полной самореализации, люди должны поддерживать в обществе высокую степень порядка. Можно подумать, что порядок должен устанавливаться централизованно и авторитарно, подобно тому, как мы устанавливаем порядок в коллекции марок или футбольной команде. Великое открытие либертарианского социального анализа заключается в том, что порядок в обществе возникает спонтанно, из действий тысяч или миллионов людей, которые, стремясь к достижению собственных целей, координируют свои действия в соответствии с действиями других людей. Каждый раз на протяжении человеческой истории люди выбирали большую свободу, но тем не менее они умудрились создать тонко организованное сложное общество. Все самые важные институты человеческого общества — язык, право, деньги и рынки — развились спонтанно, без централизованного руководства. Гражданское общество — единая сложная сеть объединений и связей между людьми — другой пример спонтанного порядка; объединения внутри гражданского общества создаются для определенной цели, но само гражданское общество не является организацией и не имеет отдельной цели.
Верховенство права. Либертарианство — это не вседозволенность и не гедонизм. Оно не имеет ничего общего с утверждением, согласно которому “люди могут делать все, что захотят, и никто им не указ”. Нет, либертарианство предлагает общество свободы в рамках закона, где люди вольны жить своей жизнью до тех пор, пока они уважают равные права других. Верховенство права означает, что люди подчиняются общеприменимым и спонтанно возникшим нормам права, а не произвольным приказам и что эти нормы должны защищать свободу людей в их собственных поисках их собственного счастья, а не нацеливать их на достижение заданного кем-то результата.
Ограниченное правительство. Для обеспечения прав люди учреждают правительства. Однако правительство — опасный институт. Либертарианцы испытывают сильную антипатию к концентрации власти, поскольку, как сказал лорд Актон, “власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно”. Таким образом, они хотят разделить и ограничить власть, а это означает главным образом ограничить правительство, как правило посредством писаной конституции, перечисляющей и ограничивающей полномочия, которые люди делегируют правительству. Ограниченное правительство — основное политическое с