ледствие либертарианской идеологии, и либертарианцы обращают всеобщее внимание на исторический факт, что именно рассредоточение власти в Европе — по сравнению с другими частями мира — привело к свободе личности и способствовало экономическому росту.
Свободные рынки. Для выживания и процветания людям необходимо заниматься экономической деятельностью. Право собственности влечет за собой право обмениваться собственностью по взаимному согласию обеих сторон. Свободные рынки — это экономическая система, состоящая из свободных людей, наличие которых необходимо для создания богатства. Либертарианцы считают, что, если вмешательство государства в процесс свободного выбора будет сведено к минимуму, то люди будут одновременно и более свободными, и более богатыми.
Добродетель производства. Начиная с XVII века либертарианский импульс в значительной мере был ответом на действия монархов и аристократов, живших за счет производительного труда других людей. Либертарианцы отстаивали право людей самим распоряжаться плодами своего труда. Эти усилия сформировали в обществе чувство уважения к труду и производству и, что особенно важно, к растущему среднему классу, на представителей которого аристократы смотрели свысока. Либертарианцы развили домарксистский классовый анализ, деливший общество на два основных класса: тех, кто производит богатство, и тех, кто силой отнимает его у других. Томас Пейн, например, писал: “Граждане страны делятся на два класса: тех, кто платит налоги, и тех, кто получает налоги и живет за их счет”. Подобным же образом выразился в 1824 году и Джефферсон: “Наш государственный аппарат превышает необходимые размеры — слишком много паразитов живет за счет прилежно трудящихся людей”. Современные либертарианцы защищают право людей самостоятельно распоряжаться заработанным и выступают против класса политиков и бюрократов, отнимающих у людей заработанное ими, чтобы передать тем, кто ничего не производит.
Естественная гармония интересов. Либертарианцы полагают, что в справедливом обществе интересы мирных производительных людей гармоничны. Индивидуальные планы одного человека, направленные, к примеру, на получение работы, начало бизнеса, покупку дома и т. д., могут вступать в конфликт с планами других людей, поэтому многих из нас рынок заставляет менять свои планы. Но благодаря действию свободного рынка процветают все, и между фермерами и торговцами, производителями и импортерами нет никаких неустранимых конфликтов. Люди оказываются вовлеченными в конфликты между группами и соответственно организуют свои группы для борьбы с группами «чужих» за кусок политической власти только в том случае, если государство начинает распределять вознаграждение на основе политического давления.
Мир. Либертарианцы всегда боролись против извечного проклятья войны. Они понимали, что война несет с собой смерть и разрушение, подрывает семью и экономику и сосредоточивает власть в руках правящего класса (последнее объясняет, почему правители не всегда разделяют стремление большей части общества к миру). Конечно, очень часто свободным людям приходилось с оружием в руках защищать свои общества от внешних угроз; но на протяжении всей человеческой истории война, как правило, была общим врагом мирных производительных людей по обе стороны конфликта.
Рассмотрению этих вопросов и посвящена книга. У читателя могло сложиться впечатление, что либертарианство — не более чем стандартная современная система политических принципов: индивидуализм, частная собственность, капитализм, равенство перед законом. Действительно, после столетий интеллектуальной, политической, а иногда и насильственной борьбы по крайней мере на Западе эти ключевые принципы либертарианства стали фундаментом современной политической мысли и современной системы правления и постепенно принимаются на вооружение в других частях мира. Тем не менее необходимо добавить три пункта. Во-первых, содержание либертарианства не исчерпывается названными выше общими либеральными принципами. В отличие от большинства современных мыслителей и, конечно же, в отличие от любого современного правительства либертарианство применяет эти принципы со всей полнотой и последовательностью. Во-вторых, хотя в целом наше общество все еще основано на равных правах и капитализме, каждый день в Вашингтоне и Олбани, Сакраменто и Остине[10] (не говоря уже о Лондоне, Бонне, Токио и других местах) появляются все новые и новые исключения из этих принципов. Каждая новая директива правительства отнимает часть нашей свободы, и каждый раз, прежде чем соглашаться на сужение нашей свободы, нам следует очень хорошо подумать. В-третьих, свободное общество эластично; некоторое время оно может процветать и под гнетом множества ограничений; однако его эластичность не бесконечна. Люди, заявляющие, что верят в либеральные принципы, но при этом поддерживающие всё новые и новые мероприятия по конфискации богатства, созданного производителями, введение все новых и новых ограничений свободного взаимодействия между людьми, всё новые и новые исключения из прав собственности и власти закона, передачу все большей власти от общества государству, неосознанно участвуют в разрушении основ цивилизации.
В современном американском политическом дискурсе на каждого наклеивается определенный ярлык: левый/правый, либеральный/консервативный. Возникает вопрос: к какой части политического спектра — левой или правой — относится либертарианство? Давайте посмотрим, что означают эти термины. В словаре American Heritage Dictionary мы читаем, что либералы выступают за “прогресс и реформы”, а консерваторы являются сторонниками “сохранения существующего порядка и насторожено относятся к предложениям об изменениях”. В словаре Random House Dictionary мы читаем, что левые защищают “либеральные реформы… обычно в поддержку большей личной свободы или улучшения социальных условий”, тогда как правые “защищают сохранение существующего социального, политического или экономического порядка, иногда авторитарными средствами”. Итак, если бы мне пришлось выбирать, я бы выбрал “левых”. Но если ориентироваться на эти стандарты, можно ли назвать консерваторами, скажем, Рональда Рейгана и Ньюта Гингрича? Разве они не поддерживали серьезные изменения в американском правительстве, которые, по их мнению, являлись “реформой” и были направлены на “улучшение социальных условий”? Данные определения мало что говорят о современной американской политике. В некоторых учебниках по политологии на основе дихотомии левые/правые политические идеологии ранжируются в виде континуума:
Но действительно ли либерализм — это умеренная форма коммунизма, а консерватизм — умеренная форма фашизма? Как фашизм, так и коммунизм являются тоталитарными идеологиями, и скорее имеют поэтому больше общего друг с другом, чем со своими соседями по спектру левые/правые.
Политический комментатор Чарльз Краутхаммер, пытаясь придать словам “либеральный” и “консервативный” такой смысл, чтобы их можно было применять в любой стране мира, предложил следующее определение: “правое” означает “меньше государства”, а “левое” — “больше государства”. Его схема выглядела бы так:
Однако в реальном мире люди не всегда последовательны в отношении размеров государства. Где на схеме Краутхаммера вы поместите консерваторов, которые хотят сократить налоги и ограничить порнографию в Интернете? Или либералов, выступающих за усиление государственного регулирования и одновременно за отмену законов, направленных против гомосексуалистов?
В целом, если посмотреть на тех, кто называет себя либералами или консерваторами, можно заметить некую закономерность. Либералы, как правило, выступают за усиление вмешательства государства в экономическую жизнь — налоги и регулирование — и уменьшение вмешательства государства в свободу слова и личных решений. Консерваторы, как правило, выступают за уменьшение вмешательства государства в экономическую жизнь и усиление вмешательства государства в вопросы свободы слова и личности. Некоторые политологи считают, что эта классификация лучше описывает политический спектр современной Америки; а того, кто не вписывается в эту классификацию, называют “запутавшимся”. Политологи Уильям Мэддокс и Стюарт Лили в книге Beyond Liberal and Conservative задают простой вопрос: “Поскольку этот подход имеет два измерения — экономические вопросы и личные свободы, — каждый из которых имеет два значения, не стоит ли исходить из четырех возможных комбинаций?” Они предложили схему, приведенную ниже.
Либертарианцы считают, что история цивилизации — это движение к свободе. И кроме того, позиции либертарианцев и “популистов” (возможно, более подходящее определение — “этатисты”) в действительности более последовательны и однородны, чем позиции либералов и консерваторов. Поэтому почему бы не повернуть схему так, чтобы показать, что последовательная приверженность свободе — это не просто одна из четырех альтернатив, а фактически кульминация политической мысли? В результате мы получаем следующую схему:
Теперь мы можем ответить на вопрос, сформулированный выше. В современном американском спектре, основанном на дихотомии левые/правые, либертарианцы не могут быть ни левыми, ни правыми. В отличие как от современных либералов, так и от современных консерваторов либертарианцы последовательны в своей вере в свободу личности и ограниченное правительство. Некоторые журналисты пишут, что либертарианцы являются консерваторами в экономических вопросах и либералами в социальных, но логичнее было бы сказать, что современные либералы являются либертарианцами по (некоторым) социальным вопросам, но этатистами по экономическим, тогда как современные консерваторы — либертарианцы по (некоторым) экономическим вопросам, но этатисты по вопросам социальным.
Некоторые говорят, что им не нравятся ярлыки. В конце концов, каждый из нас слишком сложен, чтобы его можно было классифицировать как белого или черного, гомосексуалиста или натурала, богатого или бедного или по идеологическим параметрам как социалиста, фашиста, либерала, консерватора или либертарианца. Однако ярлыки в некотором смысле полезны; они помогают концептуализировать опыт, экономят слова, и если наши убеждения логичны и последовательны, возможно, для их описания существует определенный ярлык. В любом случае, если вы сами не придумаете определ