Я лишь слабо улыбнулась.
– Я знаю, вам тут давно тесно, – продолжал он, берясь за чашку с чаем и осторожно прихлебывая.
Я ничего не отвечала. Что толку об этом говорить.
– Но… рано или поздно долгое ожидание вознаграждается. Или нет. Да что уж впадать в иллюзии. Это ожидание чего-то должно идти рука об руку с делом. Тогда есть шанс…
Речь Лиена прервал стук в дверь. И тут я вспомнила, что не заперла ее… постеснявшись… То есть… Но дверь уже кто-то сам отворил и вошел в сени. Кровь отхлынула у меня куда-то, я вся тут же лишилась тепла, мгновенно превратилась в настоящую Снегурку, как меня с детских пор называла тетя Мэнрэк, хотя мое эвенкийское имя другое, но тоже снежное. Лиен и я, мы посмотрели друг на друга, а потом снова обратили взоры к двери.
И она со стуком распахнулась.
Я так и знала!.. В дверях стоял Кит. В руке он держал куртку, в другой – ветки, усеянные розовыми цветами. Густой чуб свисал на глаза. По лицу блуждала кривая улыбка. Кит был пьян.
– О! О! – воскликнул он и вдруг пропел:
В дверях стоял парнишка молодой, молодой…
Глаза его как молния сверкали!
Красивый был парнишка сам собой, да, сам собой.
Пираты его Гарри называли…
– Позвольте, молодой человек… – начал Лиен, вставая.
Кит хохотнул и продолжил напевать:
«О Гарри, Гарри! Ты не наш, да, ты не наш!
О Гарри, Гарри, ты не с океана!
За это рассчитаемся с тобой, да, мы с тобой!» –
Раздался пьяный голос атамана!
И он совсем не заикался. Да, когда Сережа выпивал, заикание оставляло его. Наверное, для этого он и выпил сейчас, боясь, что будет страшно заикаться, объясняясь со мной и Мишкой… Но он переборщил.
– Сергей, – сказала я.
Лиен обернулся ко мне.
– Это Сергей, – объяснила я.
– Да-с! – воскликнул Кит. – Это я, собственной персоной. Прошу не любить и не жаловать. А с кем, самое, имею честь?.. Лида, куда сунуть багульник, самое, рододендрон мой?
Я встала, взяла у него букет, на кухне отыскала банку, налила в нее воды из ведра ковшом, поставила цветы. А Сергей в комнате опять напевал:
– Ах, где-то на со-о-оопках, багульник цветет. Кедры вонзаются… А они и не вонзаются, между прочим, самое. Ибо округлые ведь. Так ведь ибо?
Лиен уже сидел, разглядывая гостя в джинсах и светлой рубашке в полоску.
– А где цветики-то? Неси эту красоту сюда, – сказал Кит.
И я принесла банку и поставила ее на стол.
– Лида, – сказал Кит, – так с кем я, самое, имею тут честь?
– Это Леонид Робертович, – сказала я. – А это Сергей, житель Ольхона.
– А, тот самый представитель Страны утренней свежести… Второй или первой?..
– Сергей, – проговорила я укоризненно.
– А? Что такое? Без обид, пожалуйста. Ведь КэНэДэРэ нам ближе во всех отношениях – и географически, и душевно… духовно, самое. Значит, это первая свежесть. А Южная – вторая. А, простите, конечно, мою дремучесть, самое, из какой вы?
– Это вовсе не имеет значения, – ответил Лиен.
– Да?.. То есть вы идеологически нейтральный человек? А я нет. Нет. Лида, ты позволишь гостю, проделавшему далекий путь, присесть? Спасибо. – Он опустился на стул напротив нас с Лиеном. – Так вот, самое… Я не не… Ну не… не… Хм. Короче, отрицаю идеологическую нейтральность. Например… например, мне противны немцы. Физически. Я их с детства почему-то не люблю. Наверное, это впитано с кровью. И мне с детства, с пеленок хочется повесить одного хотя бы немчика. А вам, Роберт Леонидович, самое, хочется кого-нибудь повесить?
– Леонид Робертович, – поправила я. – Сергей… я же просила…
– Дай мне, пожалуйста, поговорить с умным человеком наконец, – отозвался Кит, зачесывая пятерней густой чуб. – Мишки-то, я вижу, нет?
– Он в тайге.
Кит ухмыльнулся так, что я готова была схватить букет и отхлестать его по расплывающейся розовой потной противной физиономии.
– Врач, – сказал Лиен, – приносит клятву не причинять вреда. Так что…
– А, да. Клятва этого… Гиппо… гиппо… попотама! – Сергей засмеялся.
Не удержался от улыбки и Лиен.
– Ну, я не врач. Корреспондент.
– В какой газете? – поинтересовался Лиен.
– Самой лучшей в мире. «У Олл Стрит Джорнел».
– Хм, я думал, эта газета выходит в Америке.
– Ошибаетесь. Вы, самое, плохо меня слушали. Ну, еще раз. «У Олл Стрит Джорнел».
– Сергей, по-моему, тут неуместно дурачиться, – сказала я.
Он посмотрел на меня и вдруг кивнул и ответил, обращаясь уже к Лиену:
– Да, самое, извините… И примите мои соболезнования. Но я и не дурачусь. Название это можно перевести так: «Все Улицы У». Я работаю в Улан-Удэ, городе У…
– Там бывает много немцев? – спросил Лиен.
Кит посмотрел на него озадаченно, тряхнул головой.
– Нет. На Ольхон приезжали, увешанные фотоаппаратами, когда мы с Мишкой на мотоцикле ехали на северный мыс…
– И за это вы их не любите?
Кит хмуро глядел на букет чудесного рододендрона.
– Да, – наконец ответил он. – Илья Трофимович колол их в окопах спящих… В сонную артерию. Но они… живучи.
– Это ваш родственник?
– Илья Трофимович? – переспросил Кит. – Да. Дед.
– Он воевал?
– Ну естественно, самое… Разведчик. В плен попал, бежал, партизанил… Но они его поймали. Выбили зубы, раздавили глаза и повесили. Как… как… – Кит не нашел сравнения и сжал кулаки. – Ладно. Мы бы и не узнали, самое… Но отец рассылал запросы и наконец отыскал следы. И короче, к нам приезжал потом паренек из ихнего отряда… Ну уже и не паренек, а мужик, железнодорожник, помощник машиниста грузового поезда… дядя Гриша… – Кит посмотрел на меня. – Ведь я точно знаю, есть у тебя в заначке выпивка. Ты мало употребляешь. Мишка совсем не пьет… набрал тунгус моральной силы. А я бы выпил, Лида. За деда.
Я отрицательно покачала головой и твердо ответила:
– Нет.
Кит махнул рукой.
– Все вы одинаковы… А помянуть вот того старика? Это же ваш отец? – спросил Кит.
Лиен кивнул.
– А он, как? Воевал? – спросил Кит.
– Нет.
– Бронь была? Или по здоровью?
– Мы жили на японском острове, – ответил Лиен. – На Кунашире.
– А-а… Ого. Ну… а за японцев?
– Удалось не воевать, – ответил Лиен.
Кит соображал, чертил что-то пальцем по столу. Поднял голову.
– Хорошо было при них? – спросил он.
Лиен ответил тихо, но внятно:
– Сергей, мы относились к ним, как вы к немцам сейчас.
Кит встряхнулся.
– Да?! самое, так вы со мной солидарны?.. Если откинуть клятву?
И Лиен ответил кивком. Кит схватил себя за чуб, покрутил головой.
– Вот это да!
Он протянул руку через стол Лиену. И тот ответил рукопожатием.
– Лида! – воскликнул Кит. – Дай же нам выпить!
– Нету, – сказала я.
– Так я сбегаю… где тут магазин ближайший, ну?
– Сергей, это ни к чему, – сказал Лиен. – И мне уже пора. Извините.
И он встал. Кит тоже встал.
– Жаль, – бормотал он, – поговорить… помянуть…
Лиен попрощался и вышел. Я проводила его. Вернулась. Кит курил за столом, подперев щеку рукой и уставившись на букет. Пепел сыпался ему на рукав и в рукав…
Он посмотрел на меня. Я молчала. Кит глубоко вздохнул. Наверное, так и вздыхают киты в соленых морях, до которых так и недотянул Мишка. Я приготовилась испить горькую чашу объяснений, вздохов…
– Я вижу… тут слишком много конкурентов. Шаман, профессор… Третий должен уйти, как поется…
– Сережа, Лиен – собиратель картин. Между прочим, он поступил в японский университет, чтобы захватить и вернуть национальное достояние на родину.
– Какое, самое, достояние?
Я ему рассказала о «Путешествии-сне к берегу Цветов персика», лучше ведь говорить об этом, чем…
Кит слушал угрюмо, но поневоле его лицо прояснялось.
– Слушай, а про кого ты рассказываешь? Кто такой Ли… Ли…
– Ах, Лиен – это и есть Леонид Робертович. Это его корейское имя. Лотос в переводе.
– Лотос?.. Хм, то-то у него виски белые… Наверное, скоро весь побелеет. У тебя имя тоже белое… Вы друг другу подходите, несмотря на разницу лет. Только я не врубаюсь, а как же тунгус? Ты же говорила… Или уже все по-другому?
– Да перестань же ты! – крикнула я так, что кот Хо прибежал с рычаньем и требовательно уставился на меня снизу. – О чем ты вообще говоришь?
Кит усмехнулся, зачесал чуб назад.
– Я как эвенк, что вижу, то и пою. Хоть и пьяненький слегка.
– И не слегка.
– Не будем, самое, спорить… А интересный он, Лотос твой, самое. Мне даже захотелось о нем написать… Дать фото его, потом этой картины… У тебя есть она? Ну репро… продукция, самое?
Я тут же сходила и принесла японский журнал с черно-белой фоторепродукцией.
– В цвете, конечно, все по-другому, – сказал я, радуясь, что можно отвлечься на живопись. – Вон те деревья, что висят среди скал, они розовые…
Сергей кивнул на свой букет:
– Как наш родо-до-до-до…
Он усмехнулся.
– Наверное.
– Ты у Лотоса-то спроси. Как он придет. Надеюсь, самое, букет не завянет…
И Кит встал.
– Ухожу я, Лида…
Я не останавливала его. Но он вдруг протянул руку, взял прядь моих волос, нагнулся и поцеловал, повернулся и, шатаясь, пошел прочь. Половицы под ним скрипели жалобно. И мне мерещился занесенный песком дом Песчаной Бабы, а с губ готов был сорваться крик: «Постой! И не уходи! Никуда и никогда!»
Но я закусила губу и молчала.
Он закрыл дверь. Чем-то загрохотал в сенях. Потом все стихло. Еще немного выждав, я встала и прошла следом, сопровождаемая Хо. Заперла дверь и вернулась. Опустилась на стул. Ко мне на колени сразу запрыгнул Хо, заурчал, бодая меня в грудь… И я не выдержала и заплакала. Слезы падали на кошачью морду в шрамах. И мне казалось, что так и выглядит мое сердце.
Что ж, это была первая жертва. Но не последняя.