санитары этого госпиталя. Если там в одном из коридоров я=Шпайк паче чаяния очнусь, то дам знать о себе Лизхен. Какой-нибудь малый, получив от меня мзду, помчится на своем вуспи в квартал тряпковаров, чтобы привезти девочку в госпиталь. Стук ортопедических башмаков возвестит о моем спасении. В пластиковом пакете у нее будет с собой толстая пачка банкнот — наш неприкосновенный запас; по совету Лизхен я храню его в морозильной камере холодильника за рыбьими тушками. Этих денег хватит, чтобы обеспечить меня импортными медикаментами, стерильными бинтами, а также быстро доставить в присмотренное девочкой укромное место.
Но мы не опрокидываемся на гудрон. Уже виден клуб, водитель сворачивает на широкий тротуар и, притормаживая, объезжает стоящие там двухколесные средства передвижения. Отпрыски недавно разбогатевших семей, составляющие основную массу посетителей клуба, предпочитают легкие мотоциклы — внедорожники с высокой, смахивающей на ходули передней вилкой — и определенного типа японские мотороллеры. Парни стоят перед входом группами. С некоторых пор в моде узкие солнцезащитные очки, тонированные желтым; их не снимают ни темной ночью на улице, ни в полумраке клуба. Очень популярен и еще один аксессуар — короткая нарядная плетка, сделанная по образцу тех плеток, которыми здесь спокон веку погоняли ослов. Ею постегивают себя в ритме речи по подколенным впадинам, а при встрече дружески ударяют друг друга по бедрам. На меня никто не обращает внимания. Я не удостаиваюсь даже столь незначительных знаков пренебрежения, как резкое отворачивание лица или брошенная под ноги сигарета. В отношении золотой молодежи к оседлым иностранцам есть свои приливы и отливы. Фазы насмешливого интереса сменяются периодами полного безразличия. Над входом в клуб светится голубая неоновая надпись — слово Club, выведенное на восточный манер размашистой вязью. Название Naked Truth Club я=Шпайк долго считал своего рода шуткой, пока Зиналли не объяснил мне, что оно восходит к одной из сентенций Великого Гахиса. Поэтому посещающему клуб иностранцу ни в коем случае не следует произносить это название с иронией или хоть какой-то долей юмора. Мудрее же всех, несомненно, поступит тот, кто вообще не допустит, чтобы оно сходило у него с уст.
15. Высокомерие
Хотя над входной дверью нежно-голубым неоном сияло всего лишь слово Club, нам не потребовалось подтверждения, что мы вышли к искомому заведению. Перед Клубом Голой Правды собралась молодежь, которой деньги родителей позволяют думать о возвышенном — эксклюзивных наркотиках, искусстве и разных обличьях правды. Семейные состояния, рассказывал Зиналли, редко старше, а зачастую моложе тех юнцов, которые ими пользуются. Нувориши бравируют своим богатством, его уровень изменчив, зависит от темпов инфляции, но поддерживается материальными и валютными потоками, питающими легальную и нелегальную торговлю в городе.
Утром мы положили на стойку перед дежурным администратором наши старомодные дорожные чеки и получили взамен по толстой пачке банкнот. Леви, главная денежная единица города, находится в обращении в виде «старого», «среднего» и «молодого» леви, различаемых по стоимости. Купюры этих трех поколений обмениваются в соотношении 1:10:100. Самая крупная из них в настоящее время — десятитысячная. Это новый леви, простроченный золотой нитью. Основным повседневным платежным средством служит недавно выпущенная оранжевая пятисотенная — первая банкнота с портретом Гахиса. Поместить на ней почти фотографически точное изображение Пророка Революции было, по словам Фредди, самым умным до сих пор маневром Государственного банка, нацеленным на стабилизацию национальной валюты. Авторитет Гахиса растет буквально с каждым днем, так что никому и в голову не придет нацарапать на новой пятисотенной номер телефона или, скатав ее в трубочку, использовать для чистки ушей, как некоторые горожане поступают с другими банкнотами.
Золотая молодежь реагировала на наше появление со сдержанным любопытством. Во взглядах, которыми оценивали нас, когда мы входили в клуб, сквозила, пожалуй, даже легкая доброжелательность. Не в последнюю очередь, конечно, благодаря нашей стрижке: выбранная нами случайно и, пожалуй, даже по капризу, она почти в точности повторяла прическу, которой в данный момент отдавали предпочтение эти парни. Тебе особенно понравились узкие, тонированные желтым солнцезащитные очки: при всей своей бесполезности — на улице, в светлой городской ночи, — они смотрелись великолепно, так что многие молодые люди не снимали их и в полумраке клуба. Мы заняли нишу вблизи пока еще пустой, но уже подсвеченной зелеными прожекторами сцены, подивились ценам в карте напитков, гораздо более высоким, чем в «Эсперанце», и заказали по стакану зулейки и по порции крупных, созревающих лишь раз в три года плодов жирного ореха. Музыка была громкой. Певец своим фальцетом сливал звуки плавно, без ощутимых интервалов. Текст песни был на пидди-пидди, но из-за кокетливо-архаичной манеры исполнения оказался для нашего почти не тренированного слуха поначалу малопонятным. Минуту или две мы бездумно внимали тому, что лилось из динамика возле наших ушей, и вдруг ты с непоколебимой уверенностью сказал, что так звучать может только любовная песня — жалоба страстно, но безнадежно влюбленного.
Проводя на Кипре инструктаж, Куль с сожалением в голосе заметил, что отведенное для этого время не позволяет ему ознакомить нас хотя бы с одним из донесений Шпайка во всей полноте. Уже вскоре после того, как Шпайк самовольно покинул «Эсперанцу», он начал грубо нарушать Правила Свободной передачи донесений из-за рубежа. Его послания Центру через American World Net [7]стали превышать допустимое количество знаков вдвое, а затем и втрое. В легендарном донесении Шпайка — об убийстве ударом кинжала, — отправленном в первый год его деятельности и занимавшем в распечатанном виде более шестидесяти страниц, говорилось сначала не о чем ином, как о применяемых в городе способах уничтожения вредных насекомых. И лишь в пассаже о борьбе с европейским домашним тараканом, который начал расселяться и плодиться там, на чужбине, вдали от родных городов и весей, появляются — в виде слегка путаных выражений и причудливых орфографических ошибок— слабые признаки того, что Шпайк приближается к сути своего донесения. За странными размышлениями, скорее эзотерического, чем медицинского характера, о переносе вируса гепатита домашними паразитами неожиданно следует абсолютно ясное описание покушения во всех его подробностях. Через три дня после поступления сигнала Шпайка в Центр, во время тайного посещения военно-воздушной базы на юго-востоке Турции, действительно был убит американский генерал с четырьмя звездами на погонах. Полковник турецких ВВС, служивший на этой базе и в свое время изучавший в Соединенных Штатах радарную технику, человек тоже уже не молодой, вонзил высокому гостю кортик прямо в печень. И тут же казнил самого себя. Повторив последний, ставший знаменитым возглас Гахиса — переведенный даже на немецкий язык, когда убийство стало достоянием гласности, — он бросился грудью на окровавленный клинок с такой ловкостью и силой, что острие проникло в самое сердце.
Куль, вероятно, знал, что нам известна эта история, ибо ее, наряду с другими такими же легендами, любили рассказывать в коридорах Центрального ведомства — но запретил себе расхваливать осведомленность и проницательность своего воспитанника, приводя столь же сенсационные примеры из его последующей деятельности. Говорят, что это первое важное предсказание Шпайка уже содержало один из тех элементов трансинформации, которые стали затем характерной чертой его донесений. Имя и фамилия совершившего покушение переданы полностью и с правильной орфографией, а вот у жертвы, то есть заколотого кортиком генерала, в сообщении Шпайка только два имени, к тому же написанных с ошибками, причем второе было широкой публике совсем неизвестно, поскольку успешно продвигавшийся по службе офицер расстался с ним еще в начале своей карьеры. И вот теперь это отброшенное своим носителем, но воскрешенное Шпайком имя прозвучало возле нас в Клубе Голой Правды — как фамилия. Ибо официантка, изящная молодая женщина, принесшая наш заказ и без приглашения присевшая рядом с тобой к столику, представилась, назвав себя Лейлой Кэлвин.
Мисс Лейла Кэлвин начала беседу, слегка запинаясь, на американском, но стоило нам ответить на пидди-пидди, как она тотчас же защебетала на городском диалекте и, благодарно улыбаясь, похвалила нас за лингвистическую эрудированность. Фройляйн Кэлвин сидела на своем месте в высшей степени неспокойно. Уже походка ее показалась нам чересчур упругой, будто сила земного притяжения в данном случае не совсем справлялась со своей задачей. А теперь, положив кончики пальцев на край стола, вроде бы для равновесия, она словно парила на очень тонкой воздушной подушке, которая, временами вздуваясь, наносила ей удары, вызывая сотрясения, переходившие во вздрагивания верхней части туловища и разряжавшиеся в резких подскоках левого плеча или запрокидывании головы. Мисс Кэлвин не спросила, откуда и с какой целью мы прибыли в город. Очевидно, само наше появление в Клубе Голой Правды с достаточной определенностью говорило о связывающих нас узах. Она попросила называть ее по имени и перечислила то, что предлагается гостям клуба: сувениры, а также различные услуги, которые запросто могут быть оказаны и в полумраке ниш, во время выступлений чтецов и других артистов. Для гостей, привыкших к комфорту, имеются комнаты на верхнем этаже с оплатой за каждую четверть часа. Опрятные туалетные кабины с надежными запорами также располагают к тому, чтобы воспользоваться той или иной услугой.
Мисс Лейла Кэлвин согласилась выпить бокал «Куба либре». Потягивая коктейль через толстую, покрытую шоколадом трубочку, она рассказывала по нашей просьбе о том, что может лично предложить посетителям клуба в качестве услуги. Официантка Клуба Голой Правды не без гордости назвала себя сочинительницей афоризмов. Создавая сентенции, она следует древней и славной традиции родного города. Подобно своим предкам, подчиняет себя требованию облечь мысль не более чем девятью словами. Каждый ее афоризм уникален, ибо наносится только один раз — тушью от руки, в каллиграфической манере — на карточку из пенькового картона. Изъявивший желание приобрести сентенцию вытаскивает из ящичка карточку — а их в нем всегда триста тридцать три — и становится обладателем совета, который не только исполнен мудрости, но и сугубо индивидуален. Ящичек с оракулами обыкновенно хранится у бармена, и за три новых пятисотенных можно хоть сейчас обзавестись прорицанием. Мы приняли предложение, не раздумывая ни секунды. Мисс Кэлвин поспешила к бару, но приобрести судьбоносное изречение сразу не удалось: на сцене началось действо.