Картина, явившая вскоре взорам путников, была удручающей. На лесной прогалине — небольшой, поросшей низенькой травкой и цветами, поляне — стоял огромный валун, высотой больше человеческого роста. На его вершине сидел сморщенный старик в белой одежде. Его плешивую, покрытую пигментными пятнами, голову венчала высокая шапка священника. В руках незнакомец держал доску с нарисованными на ней женщиной и младенцем. Персонажи картины застыли в весьма странных позах — женщина поднимала младенца на вытянутых руках, воздев над головой с таким видом, будто хотела с размаху швырнуть его о землю…
… а вокруг камня, на котором прятался старик, кишели грилли.
Има, видевшая их прежде лишь на рисунках, брезгливо поморщилась:
— Ну и гадкие!
Твари, и вправду, были пренеприятными. Огромные головы, вполне себе человечьи, но жутко уродливые, держались на паре человечьих же ног. Пальцы здоровенных ступней заканчивались острыми когтями. Позади — сложно сказать на затылке, спине или заду, тела монстров, ведь, состояли из одной головы — из зарослей кудлатых волос, или шерсти, торчали длинные хвосты. У некоторых грилли хвосты были крысиными — голыми и розовыми. У некоторых — змеиными, в цветастой чешуе. У самого крупного монстра, наряженного в бордовую попону с глубоким, скрывающим лоб капюшоном, хвост и вовсе был фазаньим — черные и пестрые перья глянцево блестели в последних лучах стремительно уходящего в набегающие тучи солнца. Пока Има успокаивала перепуганного Браслета, Моа успел насчитать десять чудищ. Эх, жаль, магию не использовать…
Лич достал огниво. Поинтересовался у спутницы:
— Сможешь раздуть огонь?
— Попробую, — кивнула девушка. — Дома, с очагом, у меня это неплохо выходило.
— Тогда давай.
Моа высек пламя над Иминой ладонью, а девушка легким движением сдула его в сторону грилли, вырастив из искры огненный шар с тыкву размером. Шар угодил на макушку ближайшему чудищу и подпалил спутанную шерсть. Воздух наполнился вонью грязных паленых волос и рассерженным бурчанием.
Потеряв интерес к старику на камне, страшилища всей толпой развернулись к личу и девушке. Десять носов свирепо раздули ноздри. Десять пар блеклых глаз угрожающе расширили зрачки. Десять ртов недовольно растянулись в кривом оскале. Грилли, на башке у которого уже вовсю полыхало пламя, сперва не мог понять, что произошло. Чуть позже, когда огонь, испепелив шерсть, начал прожигать толстую кожу, монстр принялся крутиться вокруг свой оси и раздраженно бормотать.
— Кажется, они не поняли намека, — посетовала Има.
— Давай подпалим еще одного.
Лич высек новую искру. Девушка, раздув ее в шар, запустила огнем в самую гущу тварей. В этот раз загорелись сразу двое. Один хорошо полыхнул, а второй, неохватную башку которого укрывала попона, лишь задымился. В своре началась толкотня и паника. Пятеро монстров, включая двух горящих, хрюкая и ворча, поспешили убраться с поляны. Вторая половина, во главе с тлеющим фазанохвостым вожаком, ринулась в бой.
— Не ушли, — сквозь зубы прорычал Моа. — У тебя сила еще осталась?
— Осталась.
— Тогда давай все, что есть, на того, лохматого.
Лич указал на заросшего бурой шерстью монстра — самого волосатого из компании. Спустя секунду косматый гигант вспыхнул, словно живой факел и закружился вокруг своей оси, поджигая соседей. Это окончательно лишило грилли боевого духа. Теперь отступили все, кроме одного. Тлеющий вожак заворчал и сердито выругался то ли на назойливых противников, то ли на паникующих подчиненных. В его гневной тираде отчетливо проступили вполне человеческие сквернословия.
— Сам такой! — зачем-то крикнула ему в ответ Има и, подхватив с земли камень, метко запустила врагу в глаз.
Вожака грилли это только разозлило. Он продолжил напирать в одиночку. Присоединился к сородичам, лишь когда Моа вынул меч и несколько раз прицельно ударил чудищу по глазам. Клейма блеснули, ослепляя врага и окончательно его отгоняя.
Смирившись с поражением, вожак разочаровано забормотал, развернулся и бросился следом за остальными. Теперь более удачливая часть своры, громко топая, продиралась сквозь подлесок, ломала кусты и чадила вонючим дымом. Те же, кому повезло меньше, катались по траве, пытаясь сбить с себя огонь.
И им повезло.
Погода, испортившись окончательно, подарила чудищам спасительный дождь. Он погасил пламя, и последние грилли, дымясь и ругаясь на неведомом языке, уковыляли в кусты.
— Ох, юные друзья мои, — раздался с вершины камня скрипучий голос, — совсем не стоило так рисковать ради вашего покорного слуги.
— Обычно грилли не охотятся на живую добычу, но для вас, похоже, хотели сделать исключение, — скептически отозвался Моа.
— Благословенный камень и милость святой Энолы уберегли меня от смерти, — спасенный улыбнулся щербатым ртом и не по-стариковски ловко соскользнул по намокшему боку валуна вниз.
— Вам повезло, — сухо заметил лич. — Эти грилли — далеко не тугодумы, быстро сообразили, что надо сбивать с себя огонь. Они и камень расшатать, чтобы сбросить вас вниз, в конце концов додумались бы. Десятерым здоровенным тварям провернуть такое вполне под силу.
— Святая Энола знает, кому и когда дарить забвение. Сегодня она сочла, что мое время на этой бренной земле еще не подошло к концу, — не согласился священник.
С этими словами он поднял свою расписанную доску, демонстрируя изображение личу и его спутнице. Моа чуть заметно скривился — слишком много развелось за последнее время сомнительных культов в Пограничье и окрестностях Мортелунда. Има с интересом рассмотрела картину и не оставила нового знакомого без вопросов:
— Почему эта дама хочет бросить своего ребенка оземь? Разве это не жестоко?
— Не оземь, а на людей. Потому что святое Дитя — есть наказание человечества за грехи. Дитя — есть всеобщая погибель, мгновенная и абсолютная.
— Как-то не очень хорошо все это звучит… — Има с сомнением почесала затылок.
— Ах, девочка моя, чтобы понять великую благость деяний святой Энолы, нужно долго учиться и набираться мудрости. Ты хотела бы обрести мудрость?
— Спасибо, как-нибудь обойдусь, — тут же открестилась от предложения девушка, предусмотрительно отступая поближе к личу. Однако любопытство пересилило, и Има задала новый вопрос. — А почему у этой вашей святой круглая прозрачная штука на голове нарисована? Для чего она?
— Чтобы дышать, — прозвучало в ответ. — Стеклянная сфера, наполненная чистым воздухом, будет на челе святой Энолы, когда она поднимется на небывалую высоту, гораздо выше горных вершин и даже облаков, туда, где дышать будет совсем нечем, и сбросит свое Дитя вниз, чтобы обрушить божественный гнев на людей…
— Понятно, можете не продолжать.
Има с надеждой взглянула на лича, полагая, что ему удастся перевести тему на что-то более полезное.
— Эти грилли нападают на деревню? — поинтересовался Моа, пристально глядя на священника.
— Да, они, — невнятно ответил тот, — но я не думаю, что в их нападениях есть что-то страшное. Они лишь наказывают людей за их грязные деяния, как и святая Энола.
— Значит, мы правильно идем, — резюмировал лич.
Поймав за повод отбежавшего от места боя коня, он взглянул на Иму, предлагая продолжить путь. Подслеповатый старик, наконец, разобрался, кто перед ним, и искренне ужаснулся.
— Вам-то зачем в деревню? Вы, как я вижу, вовсе не посланник милостивых святых? А созданиям, проклятым тьмой, не стоит…
— Он, вообще-то, пришел, чтобы помочь жителям, — грубо перебила священника Има. — Мы вместе пришли.
Сказав это, девушка последовала за личем с невероятно рассерженным видом.
Весь путь до Подбережки Има корила себя за лишнее любопытство.
— И надо было мне расспросить его про эту противную Энолу? Теперь только настроение испортилось. Она же злая! Хочет убить всех людей… своим ребенком… cброшенным с небес… Кошмар какой-то! Как можно поклоняться такой злобной святой?
— Не бери в голову. У большинства местных святых подобные замашки, — успокоил ее Моа. — Это же Пограничье. Здесь чего только не встретишь.
— Этот священник — весьма неприятный старикашка…
— Обычный. Не трать свою ярость зря, она тебе еще в бою пригодится. Оставь для грилли хотя бы немного.
Има вздохнула, уперлась в землю взглядом.
— Наверное, ты прав. Но меня просто возмутили его последние слова. Он назвал тебя проклятым тьмой… созданием…
— Старик не сказал ничего особенного. Я, действительно, создан тьмой. И от людей таким, как я, лучше держаться подальше, — бесстрастно отозвался Моа.
А Има все не унималась.
— Но ты ведь помогаешь?
— Это не бескорыстная помощь, а работа. Не самая обыкновенная для лича, но все же. Я взаимодействую с людьми, потому что так сложились обстоятельства. Не случись этих особых обстоятельств — я по-прежнему служил бы Мортелунду.
Девушка успокоилась немного, попыталась заглянуть собеседнику в лицо.
— Ты мне расскажешь про эти обстоятельства? Как-нибудь потом? Когда убедишься, что мне можно доверять?
— Доверять? — Целую половину губ Моа искривило подобие улыбки. — Дело не в доверии. Дело в том, что, чем меньше ты обо мне знаешь, тем безопаснее для тебя.
— Ты обо мне заботишься? — недоверчиво переспросила Има, с подозрением щуря зеленые глаза.
— Нет. Просто рассуждаю рационально. В Мортелунде я командовал солдатами на полях сражений и всегда старался избегать лишних потерь.
Разговор оборвало тревожное фырканье коня. На дороге, круто уходящей за нагромождение острых валунов, виднелись свежие пятна крови. Впереди раздавались взволнованные голоса. Когда путники миновали поворот, им открылась удручающая картина — чье-то окровавленное тело в придорожной траве и двое склонившихся над ним людей.
Это были мужчина и женщина, одетые просто, можно даже сказать, бедно. На мужчине был кафтан, декорированный по рукаву вылинявшим из синего в серый шнуром. На женщине — объемная некрашеная шал