— Да нет же! Мы его пальцем не тронули! Клянусь! Мы не успели. Мы его только-только схватили, и сразу же появился ты.
— Ну да, ну да… Док, что скажете? Могли по ребрам вашего пациента прогуляться сапоги мистера Томпсона?
Все присутствующие, включая самого Томпсона, уставились на его сапоги.
— Не думаю, — после короткой паузы сказал доктор Коллинс. — Гематомы не очень свежие, им три или четыре дня. Не думаю, что мистер Томпсон имеет к ним какое-либо отношение.
— Ясно. Спасибо, док. Держите.
Я расплатился, и он вышел, сухо поклонившись на прощание.
— Я не хотел никого убивать, — нервно повторил Томпсон, облизнув губы. — И калечить тоже не хотел. Я же не знал, что ему уже и так досталось. Браун, ты ведь меня знаешь! Скажи Финнегану…
— Я тебя знаю, Томпсон, я прекрасно знаю вас обоих, — буркнул шериф. — Финнегану наплевать на этого щенка. Он просто ненавидит наш город, вот и пакостит его жителям как может. Никто не собирается тебя арестовывать, Томпсон, успокойся. Даже у Финнегана руки коротки. Ни один судья не подпишет ему ордер из-за такой ерунды.
— Ты меня раскусил, Браун, — заметил я. — Мистер Томпсон, можете быть свободны. В будущем воздержитесь от самостоятельной расправы с преступниками, если не желаете угодить за решетку сами.
Я протянул ему курицу, он забрал ее, угрюмо зыркнул на меня исподлобья и вышел, хмурясь и беззвучно шевеля губами. Я дождался, пока за ним закроется дверь, порылся в кармане, выудил пару пятидолларовых монет, положил на стол и подвинул их к шерифу. Тот хмыкнул.
— Это что? Взятка?
— Вроде того. Подкорми мальчишку, а, Браун? На него и впрямь посмотреть страшно.
— С чего это ты вдруг так расщедрился, Финнеган?
— Тебе самому его не жаль? Он ведь ровесник твоему сыну.
— Если бы мой Джо посмел украсть хотя бы куриное яйцо, я бы собственными руками спустил с него шкуру, не дожидаясь, пока это сделают другие. Тебе не понять, Финнеган.
— Да где уж мне. Деньги-то возьми.
— Иди к дьяволу. Без твоих подачек обойдемся. Ты что, всерьез решил, что я собрался морить его голодом?
— Можешь не изображать оскорбленное достоинство, Браун, не перед избирателями выступаешь. Ты говорил, что вы здесь хорошо знаете мне цену? Так вот, я тоже прекрасно знаю, чего вы все стоите, вы и ваш гнилой городишко. Я бы вам не то что голодного подростка — бродячего кота не доверил бы. Если Томпсон и остальные не убили этого несчастного ребенка на месте, то лишь потому, что хоронить его пришлось бы за общественный счет.
— Будь уверен, Финнеган, на твоих похоронах мы экономить не станем. Устроим настоящий праздник, с фейерверком, духовым оркестром и бесплатным угощением.
— Долго ждать придется, Браун, — легкомысленно сказал я и, не прощаясь, выскользнул наружу. Деньги остались лежать на столе.
Глава 3 (ч.2)
Четвертого июля погода с самого утра установилась праздничная, солнечная, и весь Солти-Спрингс имел солнечный и праздничный вид. Улицы были чисто выметены, между домами и вдоль фасадов протянулись гирлянды разноцветных флажков, а на выгоне за городом сколотили дощатую сцену для музыкантов и поставили длинные столы. Рядом со столами в тени навесов стояли бочки с пивом, обмотанные для охлаждения мокрой мешковиной, а хорошенькие девушки в белоснежных кружевных наколках и таких же белоснежных передниках поверх воскресных нарядов возились у столов, нарезая сэндвичи и отгоняя от них детвору и воробьев. Чуть поодаль было разбито место для праздничных забав — посыпанная песком полоса для бега в мешках, парусиновые киоски, где предлагают приз за сбитую мячиком бутылку или накинутое на палку кольцо, огороженная веревками арена для родео, тир с духовым ружьем для мальчишек и другой, посолидней, для взрослых мужчин. Я немного послонялся вокруг, строя глазки девушкам (они презрительно фыркали и отворачивались), потом мне это надоело, и я вернулся в город.
На улицах было немноголюдно, лишь у почтовой станции толпилось несколько человек — только что прибыл дилижанс, и конюхи как раз запрягали в карету свежую четверку. Тощий юнец в клетчатом костюме и плоском кепи, видимо, прибывший этим самым дилижансом, увлеченно разглядывал фасады домов и вывески. На шее у него висел фотографический аппарат в кожаном футляре, который он то и дело вскидывал к глазам, чтобы щелкнуть затвором. Он был так поглощен своим занятием, что едва не оказался под копытами пары флегматичных тяжеловозов, тянувших здоровенную перегруженную подводу, откуда я выдернул его в самый последний момент.
— Аккуратнее, мистер, — сказал я. — На тот свет вы всегда успеете.
Он скептически уставился мне в лицо. Это был парень лет двадцати или двадцати двух, с бледной кожей жителя большого города и темно-русыми волосами, которые отливали рыжиной в ярких лучах солнца. Такие же рыжие искорки горели в его зеленых глазах, и их взгляд мне не понравился — он был одновременно и крайне бесцеремонным, и неожиданно умным и цепким. Я сказал себе, что с этим типом стоит держать ухо востро.
— Вы мне испортили отличный кадр, — невозмутимо заявил он. — Пленка стоит денег, знаете ли.
— Подайте на меня в суд, — сказал я. — Если выиграете, правительство возместит вам ущерб.
Он с интересом разглядывал мой значок.
— Служба федеральных маршалов? Звучит интригующе.
— Не только звучит, — сказал я. — Кто вы и откуда?
Парень приподнял кепи и сверкнул белозубой улыбкой.
— Эл Дженкинс, репортер. Из Ньюарка. Здесь проездом.
— Далековато вы забрались от дома, мистер Дженкинс.
— Сам поражаюсь, маршал. Доктора посоветовали переменить климат. Не подумайте дурного.
— Не буду. — Я решил, что этот нагловатый юнец, скорей всего, действительно тот, за кого себя выдает. В нем не было той наигранной предупредительности, с которой отвечают представителю закона мошенники или воришки. — Значит, решили перебраться на запад? И какова же конечная цель вашего маршрута?
— Доусон. Откликнулся на вакансию в «Ежедневном курьере». Двенадцать долларов в неделю и жилье, харчи за свой счет.
— Негусто. Но для начала пойдет. Так вы впервые на западе?
Он кивнул.
— Но я много читал. В основном приключенческих романов, правда. Ну, знаете, тех, где охотники за скальпами, бандиты в масках, ограбления поездов, драки в салунах, стрельба посреди бела дня прямо на городских улицах. Должен сказать, я несколько разочарован. Ваш городок выглядит таким… таким уютным и миролюбивым. Как будто пряничный домик.
— Спасибо, сэр, — сказал я. — Рад это слышать. Оставайтесь у нас до завтра. Днем будут танцы и конкурсы, а вечером — фейерверк.
— Я уже снял номер в гостинице. — Он кивнул на вывеску над входом в отель Уильямса. — Кто такой Финнеган? Основатель города?
Я поперхнулся.
— Нет, — сказал я, откашлявшись. — С чего вы взяли?
Дженкинс неопределенно пожал плечами, задумчиво разглядывая вывеску.
— Кто бы он ни был, его здесь, похоже, здорово уважают. Почти каждое заведение в городе носит его имя. Не хватает только памятника в полный рост посреди центральной площади.
— Вообще-то памятник есть, — сказал я. — Не в полный рост, правда, и не на площади. Его поставили совсем недавно.
— Покажете мне его, маршал? Если вы, конечно, не слишком заняты.
— Почему бы и нет. — Я отвязал чубарого от коновязи. — Но на вашем месте я бы взял напрокат лошадь.
Он поднял брови.
— Это далеко отсюда?
— С полмили, а то и больше. — Я забрался в седло.
— Ясно. Я, пожалуй, прогуляюсь пешком, маршал.
Когда мы прибыли на место и я, спешившись, не без гордости продемонстрировал мистеру Дженкинсу искомый объект, на его лице отразились смешанные чувства.
— Вам не нравится? — ревниво осведомился я.
— Нет, ну почему же, — вежливо отозвался он. — Просто я… э… ожидал чего-то другого. Весьма тонкая работа. И материал отличный. Очень внушительно смотрится.
— Да. — Я с удовольствием глядел на надгробный памятник, на котором были выбиты мои имя и фамилия. Он был вырезан из белого мрамора и разительно выделялся на фоне окружающих могил, отмеченных кривоватыми деревянными крестами или вертикально вкопанными досками, на которых химическим карандашом были нацарапаны имена, даты и эпитафии разной степени остроумности. — Похоронная контора Хопкинса купила этот кусок мрамора еще лет тридцать назад, когда хозяином конторы был папаша нынешнего Хопкинса. Все берегли для какого-нибудь особого случая. И вот он настал.
— Да? — Дженкинс с любопытством прищурился, разглядывая надпись на камне. — Забавно — дата смерти обозначена только тремя цифрами. В каком году он умер, этот Финнеган?
— Он пока жив, — сознался я. — Но, по всей вероятности, ненадолго.
Дженкинс расстегнул чехол фотоаппарата, улегся на живот, выдвинул гармошку объектива и принялся наводить на фокус.
— В таком случае странно, что камнерез не ограничился двумя цифрами. Как он может быть уверен, что этот джентльмен умрет именно в текущем десятилетии? Судя по надписи, ему всего двадцать восемь лет.
— Вообще-то двадцать девять. Здесь неправильно указана дата рождения.
Дженкинс щелкнул затвором кодака, перемотал пленку, поднялся на ноги и начал отряхивать брюки.
— А вы много знаете об этом человеке, не так ли, маршал?
— Больше, чем кто-либо, — согласился я. — Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что я знаю его не хуже, чем самого себя.
Дженкинс вздернул брови и впился мне в лицо цепким, изучающим взглядом.
— Вы и есть Финнеган, — обвиняющим тоном произнес он наконец. — Не так ли?
Я слегка поклонился.
— Ваш слуга, сэр.
— Так это действительно ваша могила? Отлично. Встаньте вот так. Я сфотографирую вас на ее фоне. Обопритесь о памятник. Замрите.
Я послушно замер.
— Мне улыбнуться? — спросил я, стараясь не шевелить губами.
— Не обязательно. Главное, не моргайте. Все, готово. Теперь рассказывайте.
— Что именно, мистер Дженкинс?