Сэм облизнул пересохшие губы.
— Ты… ты ведь шутишь, Финнеган?
— Какие шутки, Сэм? — Я перестал улыбаться. — Вы сожгли мой дом. Пытались убить меня. Объявили на меня охоту. Время для шуток закончилось. Давай, бери пушку. Не переживай, это будет честная схватка. Смотри, я убираю свой кольт.
Я снял курок со взвода, сунул револьвер в кобуру и спрыгнул с седла. Краем глаза я следил за Гарри — не решит ли он пустить в ход свой пистолет сам, — но у того хватало ума демонстративно держать руки на виду, подальше от оружия. Я подтянул спадающие штаны и шагнул к Сэму. Он отпрянул.
— Ты спятил, Финнеган! Ты не можешь просто взять и убить меня из-за какой-то дурацкой шутки!
— Я ведь бешеный ирландец, — напомнил я. — Я и не на такое способен!
Он наконец поверил. Его лицо стало серым от страха, зрачки сузились в точку. Я на мгновение утратил бдительность, и это едва не стоило мне жизни, потому что щелканье курка сзади прозвучало за какую-то долю секунды до выстрела. Все же этой доли секунды мне хватило, чтобы отскочить в сторону, и пуля вжикнула в паре футов от моего уха. Кольт сам прыгнул мне в руку. Гарри замер, понимая, что взвести курок второй раз уже не успеет. Выпряженная пара лошадей, испуганная грохотом выстрела, галопом припустила по дороге и вскоре скрылась за поворотом.
— Гарри, ты идиот, — с чувством сказал я. — Ты ведь мог случайно задеть кого-нибудь! Ну-ка, брось эту игрушку, пока никто не пострадал.
Гарри молча выронил кольт и, повинуясь моему жесту, пнул его в мою сторону. Я подобрал его левой рукой, вытряхнул патроны и забросил их в придорожную канаву. Сам кольт отправился в заросли колючего кустарника с другой стороны дороги, за ним последовал дробовик Гарри.
Сэм хрипловато выдохнул, поняв, что дуэль отменяется. Его лицо постепенно восстанавливало свой естественный цвет.
— Послушай, Финнеган, мы все немного погорячились, — протянул он примирительным тоном. — Ну зачем нам друг в друга стрелять? Давай разойдемся миром. Забирай мой бумажник, так и быть, и езжай своей дорогой. Все равно мы сегодня не везем ничего интересного.
Я бросил взгляд на дилижанс. Ящик под козлами, в котором обычно перевозятся ценные грузы для банков, был пуст. Холщовые тючки с почтой, туго перетянутые веревками, словно свиная колбаса, громоздились на крыше кареты. Я сощурился — судя по их очертаниям, груз дилижанса сегодня действительно состоял лишь из писем, газет и тому подобного барахла. Ничего похожего на тяжелую, окованную металлом шкатулку, в которой могут быть золото, банкноты или ценные бумаги.
Сэм протягивал мне бумажник. Не выпуская кольта из правой руки, я подхватил его левой, расстегнул, заглянул внутрь и скривился.
— Тебе должно быть стыдно, Сэм. Месяц едва начался, а у тебя за душой нет даже десяти долларов. Как ты собираешься дотянуть до следующей получки, хотел бы я знать? Неудивительно, что ты до сих пор не женат. Ни одна уважающая себя женщина даже не посмотрит на такого бессовестного транжиру и мота.
Сэм состроил скорбную физиономию и покаянно вздохнул. Я ухмыльнулся.
— Снимай сапоги, Сэм.
Все покаяние мигом слетело с него, и он негодующе уставился мне в лицо.
— Это уже ни на что не похоже, Финнеган! Я отдаю тебе все свои деньги, заработанные потом и кровью, а ты… ты собираешься еще и снять с меня последние сапоги? Да провалиться мне на этом самом месте, если я…
— Сэм, ты испытываешь мое терпение, — сообщил я. Мне нужно было поторапливаться — удравшие лошади, немного успокоившись, наверняка последовали к знакомой конюшне на почтовой станции, и их появление там не могло не вызвать переполоха. Правда, до города отсюда было не меньше полутора часов езды, но кто-нибудь мог наткнуться на них и раньше, еще на дороге, а это означало, что гостей следует ожидать в любой момент. Связываться с ними мне не хотелось: я любил хорошую погоню, но чубарый вместо Сэнди был слишком большим гандикапом даже для меня.
Сэм, конечно же, понимал это не хуже меня и потому тянул время как мог. Я повелительно взмахнул кольтом, указывая на его сапоги.
— Давай, Сэм. Больше повторять не буду.
Поджав губы, он медленно, очень медленно принялся стягивать их, то и дело прожигая меня ненавидящим взглядом. Носок на правой ноге подозрительно вздувался в районе лодыжки. Я одобрительно кивнул.
— Носки тоже, Сэм. Нет, левый можешь оставить себе. Хватит правого.
Вскоре Сэм стоял посреди дороги в одном носке, поджимая грязноватые пальцы босой ноги, а на земле перед ним валялась перетянутая резинкой пачка купюр. Я присвистнул.
— Да здесь не меньше трех сотен, дружище! Беру назад все, что я говорил о твоем умении обращаться с деньгами. Очевидно, женщины избегают тебя по какой-то другой причине. И я даже догадываюсь, по какой.
Я демонстративно потянул носом воздух и скривился.
— И кто только выдумал, что деньги не пахнут? Держу пари, этот человек никогда не встречался с тобой, Сэм, и твоими носками. Ты не пробовал иногда их менять — я не говорю о том, чтобы делать это каждую неделю, так недолго и разориться на счетах от прачки, но хотя бы раз в месяц? Попробуй, Сэм, и, уверяю тебя, твоя личная жизнь сразу пойдет на лад.
Сэм, красный от злости и унижения, уставился мне в лицо.
— Иди ты к дьяволу, Финнеган! Жаль, что у нас не вышло тебя вздернуть! Но ничего, рано или поздно тебя схватят, и уж тогда-то я куплю билет в первый ряд. Чтоб ты подавился моими деньгами!
— Оставь их себе, Сэм. Я к ним даже десятифутовым шестом не прикоснусь. Я человек брезгливый. Ничего мне от тебя не надо.
Я сунул револьвер в кобуру и шагнул к своему чубарому, но тут же остановился, осененный новой идеей.
— А впрочем, я передумал. Кое-что все-таки нужно. Не отпускать же тебя просто так. Снимай штаны, Сэм.
Сэм, который уже успел спрятать деньги обратно и теперь натягивал сапоги, замер в неуклюжей позе.
— Что?!
— Ты меня слышал, Сэм. Снимай штаны.
— Будь я проклят, если…
Я выстрелил ему под ноги. Он подпрыгнул и, потеряв равновесие, с размаху уселся на дорогу. Пыль, выбитая из земли моим выстрелом, запорошила ему глаза, и я терпеливо ждал, пока он протрет их и откашляется. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, и я щелкнул курком. Рот захлопнулся.
— Мне надоело ждать, — проникновенно сказал я.
Через полминуты Сэм уже стоял в одних подштанниках. Я подобрал его брюки, вытащил из них ремень и оценивающе покрутил его в руках. Он был не новый, но добротный, из хорошей бычьей кожи, отделанный медными заклепками. Я продел его в собственные штаны, подтянул их и застегнул пряжку. Сэм, вероятно, ожидавший унизительной физической расправы, с облегчением перевел дыхание и беззвучно выругался себе под нос.
— Мы с тобой еще встретимся, Финнеган, помяни мое слово, — пообещал он, натягивая штаны. Я рассмеялся, забираясь на своего чубарого.
— Может быть, Сэм, может быть. Но носки ты все же поменяй.
Я пришпорил чубарого и потрусил по дороге в сторону, противоположную Солти-Спрингсу. Вслед мне неслись замысловатые проклятия кучера и охранника дилижанса. Отъехав ярдов на полтораста, я обернулся. Сэм остервенело рубил сучья упавшей ивы, видимо, представляя на их месте меня. Гарри, забравшись в кусты, возился там в поисках своего оружия. Ухмыльнувшись, я тронул шпорами бока чубарого, и он перешел на легкий галоп.
1 Виджиланты — (англ. vigilantes, букв. «бдительные», также «вигиланты») исторически — самоорганизующиеся отряды охраны правопорядка, вооруженные дружинники, самостоятельно расправляющиеся с преступниками.
Глава 6 (ч.2)
Всю следующую неделю округа гудела, словно растревоженный улей, и конные патрули прочесывали долину и ее окрестности вдоль и поперек. Избегать их навязчивого внимания становилось все трудней: мало того, что у меня была крайне неподходящая для подобных приключений лошадь, так еще и мои познания относительно местности устарели на десяток лет. К счастью, не так уж много изменилось за это время, и узкие извилистые каньоны в горных пустошах по-прежнему представляли собой отличное убежище для того, кто не боится устраивать лагерь в паре дневных переходов от ближайшего источника воды. Именно эти ущелья-лабиринты я выбрал для того, чтобы переждать суматоху: правда, в моем распоряжении было с полдюжины куда более удобных мест для потайной стоянки, расположенных к тому же куда ближе к городу, но все или почти все они были отлично известны и Майку Брэди. В бедленд же он никогда не совался дальше, чем на милю-другую, так что на этот счет я мог не переживать. Если бы только жеребенок Сэнди был немного постарше! Я вернул бы ее себе, и тогда моим дорогим друзьям из Солти-Спрингса пришлось бы туго: быстрая как ветер, чуткая умница Сэнди отрывалась от любой погони с такой же легкостью, с которой человек уходит пешком от улитки. Но, судя по всему, ожеребилась она в конце весны, и ее вороной малыш был совсем еще младенцем, которого нельзя разлучать с матерью. Я вздохнул. Чубарый служил мне верой и правдой, слушался меня беспрекословно, не капризничал и не лодырничал, но с той же самой добросовестностью он служил бы любому другому хозяину. Сэнди, моя единственная настоящая любовь, мой верный друг, не раз спасавший мне жизнь, была предана только мне. Я очень скучал по ней, мне остро не хватало ее компании на привале, и я вспоминал, как мы с ней дурачились и дразнили друг друга, и как она выклянчивала у меня лакомства и подлизывалась, тыкаясь носом в шею, и как я с деланной строгостью отчитывал ее, но все же отдавал половину своего ужина, и как она по-собачьи ложилась рядом со мной, а я обнимал ее за шею и болтал с ней, и она слушала и время от времени кивала своей изящной головкой, как будто действительно понимала мои слова.
— Ты хороший парень, — печально сказал я чубарому, который щипал скудную в этих местах суховатую траву, пучками торчавшую между камней. — Но уж больно ты скучный. И кто когда слышал о бандитском коне чубарой масти? Лошадь в горошек, подумать только! Не представляю, сколько народу мне придется перестрелять, чтобы над тобой перестали смеяться.