— О красотке Мэнди Браун, о ком же еще. Ты отлично придумал с этим похищением, Финнеган, не твоя вина, что у тебя сорвалось. Это был великолепный ход, представляю, как Браун трясется от злости и клянется с тобой разделаться.
Я представил то же самое и с трудом сдержал дрожь.
— А-а, ты про это, — пробормотал я наконец. — Да я уже и думать про нее забыл. Не вышло, значит, не вышло.
— Не скромничай, Финнеган. В долине только и твердят, что об этом. Ты всегда умел произвести впечатление на публику!
— Угу. — Я наконец-то понял, почему всю последнюю неделю округа напоминала разворошенное осиное гнездо. Дело было вовсе не в моей невинной шутке над кучером почтового дилижанса. К западу от Скалистых гор люди могут смотреть сквозь пальцы на многие вещи, которые возмутили бы добропорядочных обывателей восточных штатов, но похищение женщин к ним точно не относится. Интересно, Браун всерьез поверил, что я хотел ее похитить, или просто ловко воспользовался шансом раздуть праведный гнев горожан? Впрочем, это не имело особого значения. Он с самого начала сказал, что пощады в этой войне мне ждать не стоит, а Браун всегда был из тех, кто держит свое слово. Да и в любом случае для жителей Солти-Спрингса и мое якобы покушение на шерифа, и попытка похитить его дочь были не более чем поводом. Они ненавидели меня и без того — ненавидели искренне, от всей души и так глубоко, как только было возможно. Никакое, даже самое подлое или жестокое преступление с моей стороны не сделало бы эту ненависть еще сильней.
— Впрочем, мы тут тоже кое на что способны. Не так ли, ребята? Джим, мальчик мой, приведи-ка сюда молодого человека. Пускай поздоровается с нашим другом Финнеганом.
Аризона Джим без звука поднялся с места и исчез в глубине штольни. Я заметил, что Слизи напрягся — ему явно было неуютно от происходящего, — а вот по лицу Блонди мелькнула довольная усмешка. Сам Донахью оставался невозмутим, но я видел, что он внимательно наблюдает за мной и моей реакцией.
Вскоре Аризона появился снова. Перед собой он подталкивал юношу — точней, мальчика-подростка, запястья которого были скручены веревкой. Когда они вышли на свет, я увидел, что его одежда запачкана и изорвана, а нижняя губа припухла и на ней запеклась кровь. Он был очень бледен, и в его глазах светилось затравленное выражение, но я его узнал. Это был Джо Браун, сын шерифа Брауна.
Глава 6 (ч.3)
— Поздоровайся с мистером Финнеганом, Джозеф, — предложил ему Донахью снисходительным тоном доброго пожилого дядюшки. Взгляд мальчика упал на меня, в нем мелькнули узнавание и презрение. Он гордо выпрямился, вызывающе вздернул подбородок и промолчал.
— Ну как же так, Джо, — все тем же мягким тоном попенял ему Донахью под гоготание и смешки остальных. Даже молчаливый Купер ухмыльнулся, один только Слизи выглядел обеспокоенным. — Где твои манеры? Неужели тебя не учили вести себя в обществе?
Джо не ответил. Гогот среди разбойников стал громче. Донахью сокрушенно покачал головой.
— Какой невоспитанный молодой человек. Не правда ли, Блонди? Как ты полагаешь, можно ли с этим что-то сделать?
Джо побледнел еще сильнее. Блонди вскочил на ноги.
— О да, Пастор! — с готовностью ответил он и расхохотался. — Ты же знаешь, я просто великолепный учитель хороших манер! Можно? Ты разрешаешь?
— Да. Только не здесь, вы будете нам мешать. Где-нибудь в дальнем штреке, поглубже. Возьми фонарь… и все, что тебе понадобится.
Блонди снял с крючка одну из керосиновых ламп, потом стал рыться в сложенных у стены тюках. Джо, бледный как смерть, закусив губу, обреченно следил за его движениями. Аризона, ухмыляясь, придерживал его за плечо. Я поймал на себе умоляющий взгляд Слизи — старый мошенник не хотел вмешиваться сам, но надеялся, что это сделаю я. Я скрипнул зубами. Весь этот спектакль явно был затеян Донахью для того, чтобы прощупать меня как следует. И меньше всего на свете сейчас мне хотелось ссориться с ним. Врагов у меня и так было предостаточно, и одного только Брауна с лихвой хватало, чтобы сделать жизнь увлекательней, чем родео на бешеном быке. Восстанавливать против себя еще и Донахью с его сворой отборных головорезов было просто безумием. А мое мастерство в обращении с кольтом, на которое я привык полагаться для разрешения проблем, помогло бы мне здесь не больше, чем просроченный страховой полис: их было пятеро против меня одного, и каждый из них знал, с какой стороны у револьвера рукоятка.
Блонди, достав из тюка моток веревки и еще какие-то предметы, сунул их за пазуху и шагнул к мальчику. Тот съежился, глядя на него снизу вверх, как загнанный зверек. Гаденькая ухмылка на лице Блонди стала шире, и он поманил жертву к себе издевательским жестом. Я не выдержал.
— Погоди-ка, Блонди, — сказал я и обернулся к Донахью. — Послушай, Пастор. Если тебе не нужен этот мальчик, можешь отдать его мне?
Маленькие глазки Донахью уперли в меня свой внимательный, оценивающий взгляд.
— Зачем он тебе, Финнеган? — без особого удивления спросил он. — Хочешь разделаться с ним сам?
— Нет, конечно. Я не воюю с детьми. Моя вражда — с его папашей, а не с ним самим.
Взгляд Донахью сузился.
— Да, я помню, у тебя нежное сердце, Финнеган. И куча забавных предрассудков, хотя я надеялся, что десять лет за решеткой выбили из тебя эту дурь. Это твоя ирландская кровь, Финнеган, она делает тебя сентиментальным. Опасная вещь для человека твоей профессии.
— Тебя она почему-то сентиментальным не сделала, — не удержался я. Донахью с довольным видом усмехнулся этому сомнительному комплименту.
— Работа над собой, Финнеган. Она помогает исправить врожденные недостатки характера. Свет истинной религии послужил бы для тебя маяком во тьме, но ты воспитан в католических заблуждениях и никогда не читал священного писания. Так зачем тебе понадобился этот мальчишка? Хочешь устроить западню для Брауна?
— Не совсем. — Я пожал плечами и начал сворачивать папиросу. — Видишь ли, Донахью, мне надоело работать одному. Но и напарника я себе искать не хочу — мне не нужен тот, кто будет пытаться мне указывать и лезть со своим мнением. Мне нужен ученик, подмастерье.
Глаза Донахью недоверчиво блеснули.
— Ученик? Что это за глупость ты выдумал, Финнеган? Как ты заставишь шерифского сынка грабить банки?
— Я не собираюсь его заставлять. Подержу его рядом с собой, возьму на пару-другую налетов, этого хватит, чтобы поползли слухи. А после этого ему уже будет не отмыться, проживи он хоть сто лет. Все кумушки в округе начнут судачить о том, как не повезло бедняге Брауну: его единственный сынок спутался с плохой компанией и пошел по кривой дорожке. Можешь быть уверен, Донахью, я знаю, о чем говорю: ему придется по ней пойти, потому что все остальные двери перед ним захлопнутся. И в этом не будет моей вины — они все сделают за меня, эти добропорядочные и законопослушные граждане. Я научу его всему, что знаю и умею; он мальчик способный и со временем станет мне отличным напарником. А Брауну придется подать в отставку — или начать охоту на собственного сына. И это будет славная месть, Донахью.
— Да, пожалуй. — В глазах Донахью мелькнул интерес. — Неплохо задумано, Финнеган. И почему это не пришло в голову мне самому? Отличная идея — стравить Брауна с его собственным щенком. Пожалуй, я сумел бы вырастить из него второго Блонди… хотя, конечно, на это потребовалось бы время.
— Тебе-то это зачем? Счеты с Брауном у меня, а не у тебя. К тому же у тебя уже есть один ручной звереныш, хватит с тебя и этого.
— Поверь, Финнеган, мне наш общий друг шериф тоже задолжал немало. Но ты прав. Жадничать нехорошо, да и к тому же в следующем деле этот мальчуган будет для нас обузой. Пожалуй, я готов уступить его тебе… скажем, за двести долларов. Разумеется, золотом.
— Да это просто грабеж, Пастор. Моя лошадь и то стоит меньше.
— Так я тебе и не лошадь продаю. Лошадей на свете пруд пруди, а сын у твоего врага только один.
— Ну хорошо, я готов заплатить тебе сотню. Ты же сам сказал, что тебе он будет только мешать. Я оказываю тебе услугу, забирая его, Донахью.
— Двести долларов, Финнеган. И ни центом меньше.
— Сто пятьдесят?
— Двести. Или я отдаю его Блонди. Пускай мой мальчик немного позабавится. Ему, знаешь ли, иногда бывает необходимо почесать зубки.
— Ладно, Пастор, черт с тобой. Тьфу, извини. Я опять позабыл. Держи свои деньги.
Я отсчитал десять двойных орлов [1] и передал ему. Его глаза алчно блеснули при виде золота — деньги всегда были его слабым местом. Он принялся разглядывать монеты и пересчитывать их, а я шагнул к Джо и вынул нож, чтобы перерезать веревки.
Он шарахнулся от меня, но Аризона поймал его за плечо и толкнул прямо в мои объятия. Блонди проводил его взглядом, полным сожаления, словно собака — проплывающую мимо носа сахарную косточку.
— Сбежит он у тебя, Финнеган. Отдай его мне. Хотя бы до завтра. Обещаю, после этого он будет как шелковый.
— Держи лапы подальше от моего ученика, понял, Блонди? Донахью, следи за своим бультерьером. Попробует полезть к мальчишке — пожалеет. Аризона, тебя это тоже касается.
— Не много ли ты на себя берешь, Финнеган? Да я…
— Тихо, тихо, Аризона. Не надо ссориться с Финнеганом. Хочешь, чтобы он тебе снова нос сломал? А ты успокойся, Финнеган, и перестань бросаться на моих ребят. Слизи, достань колоду. Сыграешь с нами в карты, Финнеган?
— На спички, что ли? Ты выгреб у меня всю наличность, Донахью.
— Ну так поставь мальчишку. Пойдет против двухсот долларов.
— Чтобы остаться и без ученика, и без денег? Нет уж, спасибо. Это не для меня, Донахью, не с моим везением.
— Ладно, как знаешь. Сдавай, Слизи.
Игра затянулась глубоко заполночь. Я устроился на каменном полу штольни, прикрыл лицо шляпой так, чтобы оставалась небольшая щелка, и погрузился в полудрему, время от времени поглядывая на Джо. Он сидел, обхватив руками колени, и украдкой растирал запястья, на которых остались белесые рубцы от веревки. Картежники не очень шумели, но дешевое виски и джин лились рекой, и я беспокоился, что Блонди, перебрав со спиртным, наплюет на приказ босса и попытается снова полезть к мальчику. Но обошлось. Деньги постепенно перекочевали к Донахью и Куперу, и игроки, оставаясь с пустыми карманами, один за другим отправлялись на боковую. В конце концов лампы были задуты (к этому времени со стороны входа в штольню уже проникал тусклый сероватый свет), а само подземное помещение наполнилось разноголосым храпом. Я закрыл глаза уже по-настоящему и тоже заснул.