Проспал я, наверное, пару часов, потому что снаружи как раз занимался рассвет. Все остальные еще дрыхли и, судя по всему, собирались заниматься этим до полудня. Я поднялся, потряс за плечо Джо и вместе с ним вышел из пещеры, на прощание отсалютовав Донахью, — я был уверен, он только притворяется спящим. Заседлав чубарого, я помог мальчику забраться в седло, уселся на круп позади него, и мы пустились в путь.
К полудню пришлось сделать привал — Джо был совсем плох и едва держался в седле, да и чубарый выглядел грустновато: он не пил почти сутки, а тащить ему теперь приходилось двойную ношу. Я налил воды в шляпу и напоил его, как мог. Конечно, на самом деле ему требовалось хорошее ведро, но у меня было всего две фляги, одна из которых была почти пуста, а до ближайшего источника воды оставалось полтора дневных перехода.
Джо пил жадно, но от еды отказался. Я намочил платок и протер ему лицо и виски, потом усадил его так, чтобы он оказался в тени от скалы. Почти сразу его сморил сон, и я тоже задремал — продолжать путь по этому зною все равно не имело никакого смысла.
Когда я проснулся, солнце уже висело над самыми скалами, и дневная жара потихоньку спадала. Джо сидел на том же месте. Его глаза были открыты, и он настороженно следил за каждым моим движением. Я протянул ему флягу с остатками воды, и он прикончил ее в два глотка.
— Тебе получше? Сможешь ехать верхом?
Он молча кивнул.
— Хорошо. Тогда забирайся в седло. До темноты успеем сделать еще миль десять.
Он повиновался, все так же молча, и мы продолжили путь.
От ужина он тоже отказался, выпил предложенную воду, завернулся в одеяло и заснул. Я перекусил галетами и вяленым мясом, сделал пару глотков из фляги, спрятал револьвер так, чтобы Джо, если проснется раньше меня, не смог бы сразу его найти, растянулся на остывающем песке и почти мгновенно провалился в сон.
Меня разбудил пронзительный вскрик над самым ухом. Меня подбросило на моей неудобной постели, и револьвер сам оказался у меня в руке. Стояла глубокая ночь, черное небо было густо усыпано огромными звездами, над одной из скал висел узенький оранжевый серп умирающей луны. Было очень тихо, только где-то далеко-далеко еле слышно подвывали койоты. Мне понадобилось секунды три, чтобы сообразить, что произошло. Джо уже не лежал, а полусидел, завернувшись в одеяло и спрятав лицо в ладонях. Я вздохнул и убрал кольт.
— Кошмар приснился?
— Угу, — тихонько отозвался он.
— Блонди?
Он кивнул. Я снова вздохнул и потрепал его по плечу.
— Ничего, Джо. Все позади. Уже послезавтра ты будешь ночевать дома.
Он поднял голову и уставился на меня с удивлением и недоверием.
— Дома?
— Дома, дома. — Я усмехнулся. — Готовься получать взбучку от родителей за то, что удрал из дому без спроса.
Он недовольно нахмурился.
— Никуда я не удирал, — произнес он через некоторое время. — Я ушел ловить рыбу на Снейк-Крик, с ночевкой. Мне всегда разрешали.
— Там на тебя и наткнулась эта компания, Донахью и его гориллы?
— Угу. — Он вздрогнул. — Они сказали, что старатели, и спросили что-то… где ближайший брод или что-то в этом роде… Я сразу понял, что никакие они не старатели. Здорово струхнул, пытался не подать виду, что понял, но они меня живо раскусили. Спросили, как меня зовут, я назвал свое имя… Блонди этот засмеялся и говорит: «Пастор, да это же щенок шерифа Брауна!» И я понял, что это Донахью, я же видел плакаты о розыске. И мне так страшно стало… я думал, они меня там на месте и убьют. Этот здоровый, Аризона, связал мне руки, и Донахью сказал, что я пойду с ними, раз я их всех видел…
— У тебя колени ободраны. На веревке за лошадью протащили?
— Да. Я упал и не сразу смог подняться. Они смеялись. Я тогда понял, что они меня не отпустят, никогда. Будут издеваться, а потом убьют. Было страшно и очень обидно. За что? Что я им сделал?
— Они ненавидят твоего отца, Джо. Ненавидят и боятся. Они не могут расправиться с ним и попытались отыграться на тебе. Ты молодец. Ты держался храбро, с достоинством. Отец будет гордиться тобой.
— Я очень боялся. Как подумаю, что я больше не увижу никого — ни маму, ни папу, ни Мэнди… Финнеган, ты меня правда отпустишь домой? Ты не пошутил? Ты сказал Донахью, что хочешь сделать из меня бандита. И даже денег ему заплатил.
— Заплатил, — проворчал я. — А что мне было делать? Любоваться на то, как этот белобрысый гаденыш нарезает тебя на лоскуты, или схватиться за кольт и получить пулю между лопаток? Все то время, что я разговаривал с Донахью, Купер держал меня на прицеле. И сам Донахью не вынимал руку из правого кармана — там у него был пистолет.
— Да? Я не заметил…
— Зато я заметил. Ладно, это все ерунда. Не переживай. Никакой ученик мне не нужен, я просто наврал Донахью, чтобы вытащить тебя оттуда. Завтра мы выйдем из пустошей и переночуем в лесу, там будет вода, и можно будет пить сколько хочешь, и даже умыться по-настоящему. И еще развести костер, и сварить кофе, и сделать нормальный ужин. А потом доедем до какой-нибудь фермы или ранчо, и ты скажешь хозяевам, кто ты, и они дадут знать твоим родителям или сами отвезут тебя в город. Ты сможешь пройти пешком мили полторы или две?
— Один? — Джо зябко поежился.
— Да. Мне сейчас не с руки соваться к людям самому.
— Я… наверное, смогу…
Я вздохнул.
— Ладно, ничего страшного. Я провожу тебя, Джо. Ложись спать, завтра тебе понадобятся силы.
1 Двойной орел — (англ. double eagle) официальное название золотой монеты в 20 долларов, чеканившейся в США с 1849 по 1933 гг.
Глава 7 (ч.1)
Было очень холодно и промозгло, небо над головой затянули тяжелые свинцово-серые тучи, из которых капал мелкий противный дождь, и светлая шерсть чубарого набрякла и потемнела от влаги. Я кутался в дождевик, зябко ежился от порывов ветра, и настроение у меня было — скверней некуда. Шерифского мальчишку в итоге мне пришлось тащить на ближайшую ферму чуть ли не на руках — у него начался жар, и идти сам он не мог. Конечно же, остаться незамеченным мне при этом не удалось, и теперь земля горела у меня под ногами: потрепанный вид Джо вопиял к небесам, и люди жаждали крови.
— Я определенно делаю успехи, — сказал я чубарому. — Сперва стреляю в спину своему врагу, потом пытаюсь похитить молоденькую девушку. Теперь еще эта история с пойманным и замученным ребенком. Скоро я сам от себя начну шарахаться. Если так пойдет и дальше… а впрочем, дальше, кажется, уже некуда. Разве что поджечь церковь или сиротский приют. И куда только делся тот обаятельный джентльмен-ганфайтер, в честь которого называли салуны и лавки? Можешь не отвечать, я и так знаю куда. Умер, бедолага, и прикопан на Бутхилле, под нарядным надгробием из белого мрамора. Тебе не кажется, что это мироздание подает мне сигналы? Финнеган, говорит оно мне. Если ты немедленно не прекратишь эти игры в благородство, то очень плохо кончишь. На первый раз я отделался потерей брючного ремня и доброго имени. Мальчишка Джо стоил мне двухсот долларов золотом и последних ошметков репутации. Третий раз, как говорится, роковой: что-то мне подсказывает, что он станет последней глупостью в моей бестолковой жизни. Нет уж, ну его к черту. И почему Браун не может получше следить за своими отпрысками? Особенно за младшеньким. С девчонкой все понятно: если б я знал, кто ее папаша, я бы в жизни не полез вмешиваться. Можно подумать, шерифова дочурка без меня не справилась бы с каким-то жалким быком! Да она бы его скрутила голыми руками, не снимая лайковых перчаток. Но какого черта он выпускает своего парня без присмотра, когда округа так и кишит бандитами? Как будто у меня без этого было мало проблем. Теперь еще и в бедленде не укроешься — могу себе представить, сколько туда нагрянет неравнодушных граждан с винтовками наперевес. Хотя ты-то, наверное, об этом не жалеешь: здесь, в долине, по крайней мере, есть и трава, и вода. Воды, пожалуй, даже многовато, во всяком случае — в воздухе. Как насчет того, чтобы найти местечко посуше? Например, вон там.
Я направил чубарого вниз по склону, туда, где чернел в ложбине между двух холмов остов заброшенного амбара. Его ворота были распахнуты настежь, и одна створка их висела на одной петле, крыша прогнила и провисла, но дощатые стены выглядели еще крепкими и обещали неплохую защиту от пронизывающего ветра.
Внутри оказалось почти сухо — прогнившая крыша протекала только в одном углу, и в этом месте на земляном полу амбара скопилась небольшая лужица. Я завел чубарого внутрь, расседлал, снял сумки и сверток с постелью, потом не без опаски взобрался по хлипкой деревянной лестнице на то, что когда-то было сеновалом. Там пахло одновременно пылью и сыростью. Я поворошил древнее слежавшееся сено (оно было противного серого цвета), набрал по углам небольшую охапку того, что выглядело получше и посуше, и спустился обратно. Нижняя ступенька лестницы подломилась подо мной, и приземление вышло более жестким, чем я рассчитывал. Поднявшись на ноги и собрав рассыпавшееся сено, я бросил его в кормушку уцелевшего стойла, а из остатков скрутил несколько жгутов, как следует вытер промокшего чубарого и завел его внутрь. Он ткнулся носом в кормушку и вопросительно глянул на меня. Я пожал плечами.
— Извини, приятель. В следующий раз будет овес, обещаю. А пока что мы с тобой живем на подножном корме. Уж травы-то у тебя сегодня было предостаточно, не делай вид, что не наелся. И нечего фыркать, раз уж пошел в разбойники — терпи. Мне тоже нелегко, но я не жалуюсь. Ну… почти не жалуюсь. Иногда. Это не считается.
Чубарый обнюхал кормушку еще раз, убедился, что в ней не появилось ни овса, ни ячменя, и принялся меланхолично жевать сено. Я наломал досок из крайнего, совсем развалившегося стойла и развел костер прямо на земляном полу. Я был не первым, кому пришло в голову переждать здесь непогоду, о чем свидетельствовали черные круги старых кострищ и валяющиеся тут и там пустые консервные банки. И банкам, и следам костров явно было не меньше двух или трех лет, и я надеялся, что сегодня гостей у меня не будет. Однако стоило подстраховаться, и я перетащил вещи наверх, на сеновал, и там же устроил постель, морщась от запаха пыльного, затхлого сена. Закончив с ужином, я затушил костер и забросал его влажной землей, так, чтобы кострище ничем не отличалось от своих собратьев. Теперь о человеческом присутствии здесь напоминали только витающие в воздухе запахи