жусь и приду в себя достаточно для того, чтобы играть в кошки-мышки с преследователями уже на равных.
Я в очередной раз оглянулся через плечо — аккуратно и плавно, чтобы не вызвать нового приступа головокружения, — и сердце у меня екнуло. Долина, имевшая форму большой, несколько продолговатой чаши, хорошо просматривалась на много миль, и я сразу увидел крошечные на таком расстоянии фигурки всадников. Их было всего двое, и различить лица или хотя бы лошадиные масти отсюда было, разумеется, невозможно, но я точно знал, что один из них — это моя Немезида.
— Третий раз — роковой, — пробормотал я себе под нос. — Ну что ж, мы еще посмотрим, кто кого, мистер Браун.
Я потянул повод, поворачивая чубарого направо, туда, где пышные зеленые ивы густо росли вдоль русла пересекающего долину ручья. Это удлиняло мой путь, потому что ни один ручей и ни одна река на свете не текут по прямой, но зато деревья прикрывали меня от преследователей: светлая шерсть чубарого и моя собственная белая исподняя рубашка были просто идеальной мишенью для мало-мальски приличного стрелка. Конечно, старого лиса Брауна такой маневр обмануть не мог: даже потеряв меня из виду, он будет прекрасно понимать, что я движусь в сторону гор, и предугадать мой маршрут для него не составит ни малейшего труда. А это означало, что надо поторапливаться. Я дал шпоры чубарому, и тот перешел на галоп. У меня было несколько миль форы, и при известном везении я имел все шансы добраться до гор раньше, чем меня пристрелят.
Галоп был не такой тряский, как рысь, и все же перед глазами у меня то и дело вспыхивали зеленые пятна. Они сливались в сплошную зеленую пелену, когда я снова переводил чубарого на рысь, чтобы дать ему отдых, и я плохо различал дорогу. К счастью, ручей служил отличным ориентиром — у него не было рукавов или притоков, только одно русло, которое, умеренно петляя, вело меня в нужном направлении. Часа через два оно начало сужаться, а деревья и кусты по его берегам — редеть и уменьшаться в размерах. Бока чубарого потемнели от пота, и он стриг ушами, то и дело косясь в сторону воды, но все же послушно продолжал путь. Я перевел его на шаг, прислушиваясь, не донесется ли сзади стук копыт, но было тихо. Поколебавшись, я остановился и сполз с седла. Земля немного качалась перед глазами, но вскоре это прекратилось. Я намотал повод на ветку дерева, взял обе фляги и спустился к ручью.
Вылив из них остатки нагревшейся на солнце и отдающей затхлым воды, я наполнил их до краев свежей и чистой, потом напился сам и ополоснул лицо. Холодная вода разогнала черноту и зелень перед глазами, и я почувствовал себя значительно лучше. Чубарый уже немного остыл, и дыхание его было ровным. Я отвел его к ручью и позволил как следует напиться.
Пока он пил, я бездумно глядел по сторонам. Ниже по течению деревья становились гуще, а берега с обеих сторон — выше и круче. Мое внимание привлекла особенно могучая ива, нависающая над самым ручьем ярдах в тридцати от меня. Ее кряжистые корни, подмытые весенним половодьем, одной стороной висели в воздухе, земля с них осыпалась, и под ними зияла большая, футов пяти в поперечнике черная дыра — настоящий грот в высоком речном берегу. Я сбросил сапоги и носки и прошел к нему по воде. Внутри грот оказался довольно солидных размеров, и его потолок был достаточно высок, чтобы я мог стоять внутри во весь рост. Я поднял руку и провел по нему кончиками пальцев. Разветвленная сеть мощных корней держала его не хуже шахтной крепи, лишь небольшие комочки глины и песка осыпались от моего движения на пол пещеры. В одном месте в потолке светилась узкая щель, сквозь которую было видно зеленую листву и пробивающиеся через нее лучики солнца.
Я вернулся к чубарому, который уже закончил пить, и повел его в поводу за собой. Для того чтобы он сумел пройти в отверстие входа, пришлось заставить его нагнуть голову, и это ему не понравилось, но, оказавшись внутри грота, где потолок был выше, он успокоился и без возражений позволил привязать себя на колышек. Прихватив из сумки нож, я вернулся обратно на берег и срубил под корень несколько раскидистых кустов черемухи. Воткнув их землю у входа в грот, я отступил назад и критически обозрел дело своих рук. С расстояния в пять шагов они смотрелись естественной порослью, ничем не привлекая взгляда и не выдавая своего секрета.
Я прошел по берегу, уничтожая следы, которых было немного: несмотря на близость ручья, земля тут была сухая и твердая, и лишь у самой воды она превращалась в мягкую глину, по которой мы с чубарым успели потоптаться. Удостоверившись, что берег вновь обрел первозданно-девственный вид, я с сапогами в руках вернулся к гроту и, раздвинув ветви черемухи, вошел внутрь. Меня вдруг снова зашатало, навалилась страшная усталость, и не было сил даже нарвать травы для чубарого или привязать его: меня хватило только на то, чтобы стянуть с него седло, расстелить попону на земле и растянуться на ней во весь рост.
Проснулся я от острой боли в правой руке. Сперва я решил, что это чубарый в тесноте грота умудрился на нее наступить, но, открыв глаза, я понял, что ошибался: нога, пригвоздившая к земле мое запястье, принадлежала отнюдь не ему. Чубарый не носил ковбойских сапог одиннадцатого размера.
Обладатель сапог наклонился, выдернул кольт из моей кобуры и сунул его себе за пояс.
— Крепко спишь, Финнеган, — добродушно сообщил он мне. Это был Джерри Пайк, помощник шерифа Брауна. Для его могучей фигуры пещера была явно тесновата, и ему приходилось стоять, наклонив голову и слегка ссутулившись, что придавало ему сходство с каким-то огромным хищником, изготовившимся к атаке. Он убрал ногу с моей руки и кивнул мне: — Давай поднимайся, солнце уже высоко.
Я повиновался. На моих запястьях немедленно защелкнулись наручники.
— Это чтобы ты себя не поранил ненароком, — ухмыляясь, пояснил он. — Давай на выход, Финнеган.
Глава 9 (ч.1)
Я вышел из грота. Золотистые лучи падали наискось сквозь зеленые кроны ив и играли бликами на воде ручья — было, наверное, часов десять утра. Черемуха, нарубленная мной вчера, валялась у входа в грот. Листва на ней еще не успела подвянуть, и я недоуменно нахмурился: значит, мое убежище выдала не она.
Браун, сидевший верхом на своем уродливом сером жеребце, который стоял прямо посреди ручья, перехватил мой взгляд.
— Неплохо придумано, Финнеган, — одобрительно сказал он. — Ты нас порядком погонял. Доехали вчера до холмов и поняли, что потеряли твой след. Чуть не лопнули от досады, что ты снова ушел у нас из-под носа. Джерри стоял за то, чтобы ехать дальше и искать тебя в горах, но я чуял, что здесь что-то нечисто: не мог ты удрать так далеко на своем одре. Говорю, надо вернуться и как следует прочесать эти заросли вдоль ручья. Проехали мы их дважды вдоль и поперек, ни черта не нашли, потому что в них и зайцу спрятаться негде, и тут вдруг прямо из-под земли раздается ржание. И можешь себе представить, этот здоровенный увалень побледнел и мне говорит: «Я всегда знал, Билл, что Финнеган водит дружбу с самим дьяволом!» Хорошо, что это случилось утром, а не среди ночи, а то задал бы он стрекача, а мне разыскивай уже вас обоих.
Он коротко хохотнул. Джерри, который как раз выходил из пещеры с уже заседланным чубарым, пробурчал что-то невнятное, бросив на меня неприязненный взгляд. Я подошел к чубарому и погладил его по шее скованными руками.
— Так это ты меня выдал, старина? Что ж, по крайней мере, ты-то это сделал не ради денег.
— Что-что?
— Ничего, Пайк. Я сам с собой.
— Тогда садись на него, Финнеган, и поехали отсюда. Я из-за тебя вторую неделю ночую в чистом поле, как бродячая собака. Поверить не могу, что это наконец закончилось!
Я уцепился скованными руками за рожок седла и довольно ловко, на свой собственный взгляд, забрался на спину чубарого. Браун удивленно шевельнул бровями, но ничего не сказал и забрал мой повод. Мы направились шагом вверх по ручью, Джерри взгромоздился на своего рыжего квотерхорса и последовал за нами.
— Почему ты не улизнул ночью, Финнеган? — с любопытством осведомился у меня Браун. — Черта с два мы бы тебя заметили в темноте.
— Собирался, — честно признался я. — Проспал.
— Теряешь хватку, Финнеган. Хотя конечно, будь с тобой в пещере твоя кобыла вместо этого недоразумения, мы бы тебя нипочем не нашли — ты ее здорово вышколил.
— Если бы у меня была моя кобыла, Браун, мне бы вообще не пришлось от вас прятаться. Не твоему серому тягаться с ней в проворстве.
— Да, это верно. Я все ждал, что ты попытаешься ее увести. Мы обложили ранчо Макдональда так, чтобы муха не проскочила, и караулили, когда же ты за ней явишься. Но ты и тут нас всех провел. Хитрый ты лис, Финнеган! Признавайся, ты с самого начала нас раскусил? Кое-кто был уверен, что ты просто струсил.
— У нее ведь жеребенок, — сказал я. Браун выжидательно смотрел на меня, и я пояснил: — У Сэнди. Маленький совсем.
— И что?
Я пожал плечами.
— Нет, ничего. Неважно, Браун. Струсил так струсил.
— Что-то ты подозрительно покладист, Финнеган. А рубашку куда дел?
— Тебе не все равно? Проиграл в карты.
— Это кому же?
— Слизи Теду.
Браун хохотнул.
— Так и знал, что за тобой нужен глаз да глаз, Финнеган. Стоило тебе улизнуть из-под присмотра старших, и ты немедленно спутался с дурной компанией. Сесть играть в карты со Слизи Тедом! Ты пьян был, что ли?
— Вроде того, Браун.
— Оно и видно. Ну да ничего, Финнеган. Уж теперь-то ты в надежных руках. Город берет тебя на поруки, хе-хе. Больше никаких шалостей, Финнеган. Мы об этом позаботимся.
Я не ответил. К этому времени мы уже ехали по открытой местности, и солнце, постепенно поднимающееся все выше, жарило немилосердно. Я то и дело вытирал лицо локтем, и на белой ткани рубашки оставались следы пота, грязи и крови. К счастью, ехали мы шагом, поэтому голова почти не болела. Но Браун торопился вернуться в Солти-Спрингс — ему, очевидно, не терпелось похвастаться перед горожанами своей добычей, — и на дневной привал мы останавливаться не стали. Только вечером, когда солнце уже повисло над самым горизонтом, он скомандовал остановку, и они с Джерри принялись обустраивать лагерь. Я слез с чубарого и как следует напился из фляги (вода, разумеется, за день успела нагреться на солнце и была крайне противной на вкус). Чубарый косился на меня с укоризной: после целого дня на жаре ему тоже хотелось пить. Я принялся расстегивать латиго, но со скованными руками это было сделать не так-то просто.