— Ладно, Уильямс, твоя взяла, — проговорил я наконец и покинул помещение под торжествующим взглядом хозяина и злорадным — клерка. Мне требовалось хорошенько пораскинуть мозгами — на свежем воздухе и подальше от людей.
Эту ночь я провел на кладбище. Оно располагалось сразу за восточной окраиной города, на живописном зеленом холме, в тени старых раскидистых дубов и лип. Коня я стреножил и пустил пастись у подножия холма, а сам растянулся на одеяле под одним из деревьев, уложив затылок на сплетенные пальцы, и, уставившись сквозь ветви кроны в вечернее небо, принялся лениво размышлять. Добрые жители Солти-Спрингса деликатно дали понять, что не желают видеть меня в своем уютном маленьком городке. Ну что же, они сделали свой ход, теперь ответ был за мной, и отступать я не собирался. Итак, гостиница исключалась; хорошо зная местные нравы, я не сомневался, что шансов снять комнату или хотя бы угол у кого-нибудь из горожан у меня примерно столько же, сколько избраться в президенты Соединенных Штатов. Поселиться у друзей? Их у меня не было, если не считать Майка Брэди, а к его гостеприимству, даже предложи он его, я прибегать не собирался: с этой семейки вполне станется приправить мне кофе уже не снотворным, а крысиным ядом. Тряхнуть стариной и устроить лагерь где-нибудь в лесу или в горах? Я ничего не имел против ночевок под открытым небом, во всяком случае пока стоит лето, но моя война с Солти-Спрингсом выглядела делом затяжным и продлиться должна была явно не месяц и не два. Требовалось что-то более основательное — и более солидное, учитывая мой официальный статус. С этой мыслью я и заснул.
Решение пришло ко мне перед самым рассветом и показалось настолько простым и изящным, что я даже проснулся. Пару минут я лежал, прокручивая его в голове уже наяву, а потом поднялся на ноги, умылся в ледяной воде ручья, не без труда побрился, свернул отсыревшую от росы постель и отправился ловить своего чубарого. Путь мне предстоял не самый близкий, так что затягивать с ним не стоило.
Когда я вернулся из своей поездки, стояла уже глубокая безлунная ночь, и бархатисто-черное небо было усыпано крупными, как горох, звездами. Они указывали дорогу лучше любого компаса, но не давали возможности разглядеть камни, кротовины и кроличьи норы, и я слез с седла, чтобы вести чубарого в поводу. Мне было неудобно перед ним — за сегодня ему пришлось проделать не меньше семидесяти миль, но он не жаловался и не упрямился, продолжая выполнять свою работу честно и добросовестно. Да, он был не Сэнди, и заплатил я за него восемьдесят долларов, а не три тысячи, и даже имени у него не было, но за две недели нашего знакомства он успел показать себя отличным и надежным парнем, на которого можно положиться. Я погладил его по шее и пообещал, что завтра он будет отдыхать весь день.
Слово я сдержал — на следующий день чубарый пасся на лугу в свое удовольствие, а вот мне отдыхать не пришлось: я был занят обустройством своего нового жилища. Это была маленькая бревенчатая хижина, примостившаяся на склоне холма, с которого открывался дивный вид на Солти-Спрингс. Хижина эта стояла заброшенной несколько лет, и хотя сруб был еще крепок, крыша успела завалиться, а сложенная из камней печь осела на одну сторону. Ничего такого, впрочем, с чем не могла бы справиться пара рук. Топор, гвозди и кое-какие мелочи я купил накануне, в самой хижине обнаружился ржавый заступ. Работа была в самом разгаре, когда ко мне пожаловала делегация видных горожан из шести человек во главе с Уильямсом, хозяином гостиницы.
Я отложил топор в сторону и спустился с крыши.
— Джентльмены, — произнес я самым миролюбивым тоном, на который только был способен, — я не припомню, чтобы приглашал вас в гости.
Уильямс возмущенно хмыкнул и оглянулся на остальных.
— Видали наглеца? Он не приглашал нас в гости! Это мы не приглашали тебя в гости, Финнеган! Убирайся с нашей земли!
— С вашей земли, Уильямс? С каких это пор она ваша?
— С тех самых пор как Джефф Паркер забросил ее и уехал на восток, к родичам жены. — Уильямс ткнул пальцем в хижину. — Он утратил права на гомстед2, его земля отошла государству, и теперь Солти-Спрингс решает, кто будет жить на ней, а кто нет. И мы не потерпим скваттеров3 на нашей земле, маршал ты там или не маршал!
Остальные поддержали его возмущенным гулом. Я пожал плечами.
— Если этот клочок земли так важен для города, Уильямс, что же вы не выкупили его в собственность? Ведь у вас было право первой покупки.
— А это не твое дело, Фи… — Уильямс осекся, почуяв неладное. Несколько секунд он подозрительно сверлил меня взглядом и наконец переспросил тоном ниже: — Было?
— Да, вплоть до вчерашнего дня. Я съездил в земельную палату в Доусоне и оформил там заявку на гомстед. Сто шестьдесят акров, в границах старого участка мистера Паркера. Вы находитесь на моей земле, Уильямс. И я вас сюда не приглашал.
Уильямс слушал меня, багровея.
— Что за бред! — взорвался он наконец. — Ты не можешь быть гомстедером! Гомстедер обязуется использовать землю по назначению, обрабатывать ее и так далее! Хочешь сказать, что ты собираешься этим заниматься? Любая проверка в два счета лишит тебя твоего участка!
— Ну, первая пройдет не раньше, чем через полгода, а до той поры многое может случиться. — Я улыбнулся как можно приятней. — Уильямс, если вы поднимались сюда по тропинке, то должны были видеть табличку «Частная собственность. Проход воспрещен».
— И что с того, если мы ее видели? — с вызовом осведомился он.
— Ничего особенного, Уильямс. Просто это означает, что вы были должным образом предупреждены. — Я неторопливо вытянул кольт из кобуры и взвел курок. — Как и любой гражданин Соединенных Штатов, я имею полное право с оружием в руках защищать свою собственность от посягательств нарушителей. Вас шестеро, это очень удобно. Мне не придется перезаряжать.
Уильямс для разнообразия побледнел.
— Ты… ты не посмеешь!
— Я считаю до десяти, джентльмены. Если после того, как я произнесу «десять», кто-то из вас будет находиться в пределах моего участка, не стоит жаловаться, что я не предупреждал. Итак, один… два…
Повторять мне не пришлось. Они бросились наутек, словно вспугнутые зайцы, и когда я дошел до семи, рядом со мной уже не было ни души. Ухмыльнувшись, я снял револьвер со взвода и убрал его в кобуру. Настроение у меня поднялось, и я весело насвистывал себе под нос, копая глину для починки печи.
За песком пришлось сходить на берег ручья, и, притащив в гору два тяжелых ведра, я решил сделать перекур. Солнце уже стояло высоко, припекая как следует, и я устроился в тени глухой торцовой стены хижины, сворачивая сигарету. Потом хруст сухой ветки заставил меня насторожиться и приподняться на локте. Кусты снизу по склону колыхались, потревоженные кем-то, кто шагал сюда по тропинке. Я сокрушенно вздохнул. Мне очень не хотелось вставать.
— Некоторые люди думают, что они бессмертные, — заметил я в пространство и выстрелил в ту сторону — достаточно высоко, чтобы не задеть нарушителя, но достаточно низко, чтобы его впечатлить. По моим расчетам, незваный гость должен был кубарем скатиться с холма и не останавливаться до самого Солти-Спрингса, но, к моему удивлению, он продолжил свой путь. Я поднял брови и выстрелил еще раз — с тем же эффектом, то есть без оного. Это становилось любопытным. Я дозарядил револьвер и принялся ждать.
Наконец визитер показался перед домом, и я, разочарованно вздохнув, убрал кольт обратно в кобуру.
— А, это ты, Браун. Я должен был догадаться. Заходи, располагайся, будь как дома. Хочешь кофе?
Однако моя оливковая ветвь была самым возмутительным образом проигнорирована.
— Финнеган, ты в своем уме? — очень резко произнес Браун, останавливаясь прямо передо мной и упирая руки в бока. — Значок маршала не дает тебе права палить по людям почем зря! И что это за идиотская идея насчет гомстеда?
Я пожал плечами и начал сворачивать новую сигарету.
— Браун, если бы я палил по людям, вы бы сейчас копали шесть аккуратных могилок на городском кладбище. Кофе, я так понимаю, ты не хочешь. Вот и хорошо, мне все равно негде его варить. Что до гомстеда, то не вижу в этом ничего идиотского. Уильямс отказался сдать мне номер, а где-то жить мне надо. Почему не здесь?
— Покажи-ка документы на участок, — потребовал он.
Я достал из портмоне сложенный листок бумаги и передал ему. Держа документ в вытянутой руке, он сощурился и принялся вглядываться в него. Я ухмыльнулся.
— Браун, ты зря стараешься. Я играю наверняка — все мои документы в полном порядке. Хочешь, пошли запрос в земельную палату, но только понапрасну потратишь время. У меня первоклассный юрист, и он ненавидит Солти-Спрингс не меньше моего.
Пробормотав себе что-то под нос, Браун вернул мне листок.
— Финнеган, я все еще надеюсь, что ты одумаешься, — проговорил он угрюмо. — Бросай свою затею, пока никто не пострадал. Ты еще молод. Тебе дали возможность начать заново, с чистого листа. Уезжай туда, где тебя никто не знает, и попытайся жить честным трудом… если ты представляешь себе, что это такое. Пока еще не поздно.
— Молод? — Я хмыкнул и отбросил окурок в сторону. — Мне почти тридцать лет, Браун. Треть из которых я по твоей милости провел за решеткой. Надо сказать, там было не так уж плохо, если сравнивать с тем, что мне рассказывали старожилы. Тюремная реформа, гуманное отношение к заключенным и все эти прочие новомодные веяния — сидел бы и сидел, так они говорят. Кормежка трижды в день, работа не больше десяти часов подряд, лазарет с настоящим доктором, если заболел. Но уж больно там было скучно. Понимаешь? Тюремное начальство, как могло, пыталось скрасить наш досуг. Устроило хор при тюремной церкви, воскресную школу, даже библиотека у нас была. Но все равно это были бесконечно скучные десять лет. Каждый год похож на прошедший, как две капли воды. Когда я вышел за тюремные ворота, у меня было такое ощущение, будто я проснулся. Я так отчетливо помнил все, что происходило со мной до тюрьмы, а когда пытался вспомнить что-нибудь из недавнего, в голове была одна серая пустота. Разуму не за что зацепиться, понимаешь? И я понял, что ужасно соскучился. По моей старой жизни, по горам, по лошадиной спине, по рукояти кольта. По тебе, Браун, и по Майку Брэди, и по остальным добрым жителям Солти-Спрингса. А теперь ты хочешь, чтобы я бросил все это и уехал неизвестно куда? Ну уж нет. Я ждал этого праздника десять лет.