Мне казалось, что я произнес это очень спокойно, даже вежливо, но Майк почему-то поежился.
— Значит, ты отказываешься, Пат? Пат, очень тебя прошу, подумай еще раз. Это ведь хорошие деньги. Ты сможешь вести спокойную, нормальную жизнь, тебе даже работать не придется. Ты сможешь жениться, завести семью…
— Заткнись. — Меня трясло от гнева и омерзения. — На нас смотрят приятели твоего сына. Только поэтому я говорю с тобой, вместо того чтобы просто дать тебе в морду, Майкл Брэди. Убирайся отсюда… и постарайся не попадаться мне на глаза. Как и Билл Браун, я вовсе не желаю, чтобы твой мальчишка рос сиротой.
Майк отшатнулся от меня. Его лицо закаменело.
— Послушай, Пат… — медленно произнес он уже совсем другим тоном. — Я не хочу воевать с тобой. Видит бог, я и так причинил тебе достаточно зла. Но если Томми узнает… узнает, что…
— Узнает, что его отец — предатель и продажная шкура? Он бы расстроился, верно? После всех этих рассказов про Финнегана, твоего лучшего друга? Майк, тот цирк с моим арестом, когда помощник шерифа держал вас на мушке, — он ведь был не столько для меня, сколько для твоего сына? Вы-то с Энни, конечно, знали, что ружье не заряжено. Но для бедняги Томми это все было всерьез. Ты, должно быть, бреешься на ощупь, Майк, — не может же тебя не тошнить от самого себя всякий раз, когда ты взглянешь в зеркало. Иди к дьяволу. С тобой даже разговаривать противно.
Я отвернулся, давая понять, что разговор закончен. Майк не стал окликать меня. Я забрался в седло и тронул шпорами бока коня.
Я еще не успел выехать из города, когда мое внимание привлек шум, доносившийся с одной из боковых улиц. Я свернул туда. Там сгрудилась небольшая, человек в пятнадцать, толпа — преимущественно взрослые мужчины. Они возбужденно гомонили, размахивая руками, и сперва мне показалось, что дело идет к драке, но потом я увидел, что двое держат за руки третьего — подростка лет тринадцати или четырнадцати, лохматого и оборванного, — а он вырывается, молча, ожесточенно и безуспешно. У его ног в дорожной пыли лежала курица со свернутой шеей. Я подъехал ближе и некоторое время наблюдал, как мальчишку подтаскивают к коновязи и, поставив на колени, прикручивают к ней за руки. Потом я громко откашлялся и, дождавшись, когда все лица повернутся ко мне, приподнял шляпу.
— Добрый день, джентльмены, — вежливо произнес я, кивая на чумазого пленника. — У меня такое впечатление, что здесь планируется самосуд.
— Проваливай, Финнеган, — посоветовали мне из толпы. Я сощурился.
— Кто это сказал?
Люди притихли.
— Пусть тот, кто это сказал, выйдет из толпы и повторит мне это в лицо.
Ответом мне было молчание. Я обвел взглядом насупившихся, недовольных людей, и каждый, встречаясь со мной глазами, спешил их отвести.
— Вот так-то. — Я слез с седла и подошел ближе. — Что здесь происходит?
— А так непонятно, что ли? — огрызнулся один из них, крепкий рыжебородый мужчина в красной клетчатой рубахе с закатанными рукавами, обнажавшими до локтя мощные волосатые руки. — Воришку поймали. Чертовы бродяги, никакого житья от них нет, всех кур перетаскали! Только отвернешься…
Он поддел носком сапога печальную кучку перьев и выругался.
— Ну, этот-то надолго вкус к чужой курятине растеряет, — проворчал кто-то. — И другим объяснит, чтобы обходили твою ферму стороной, Ли Томпсон!
Толпа поддержала его возгласами праведного негодования. Я сочувственно покачал головой.
— Увы, дорогие сограждане, но я вынужден охладить ваш энтузиазм. Как бы ни было возмутительно данное преступление, я не могу позволить вам учинить расправу над его виновником. Это противозаконно.
Я аккуратно протер рукавом маршальский значок. Толпа ошарашенно молчала. Первым опомнился могучий Ли Томпсон.
— Ты издеваешься, что ли, Финнеган?! — зычно рявкнул он. — По-твоему, мы должны ему руку пожать, извиниться и отпустить с миром?!
— Вор заступается за вора! — поддержал его кто-то, благоразумно скрываясь за чужой спиной. — Почуял своего!
— Проваливай отсюда, Финнеган! А не то мы…
— А не то что? — холодно сказал я, выуживая из кобуры револьвер. Негромкое щелканье курка подействовало на толпу отрезвляюще. Воцарилось напряженное молчание.
— Мелкое воровство, бродяжничество, — сказал я наконец, когда счел паузу достаточной. — Наказывается штрафом или арестом. О штрафе здесь, судя по всему, речь не идет. Значит, арест. Отвяжите его. Я отведу его в участок. Если кто-то этим недоволен — можете написать жалобу моему начальству. В Вашингтон. Если же кто-нибудь попробует помешать мне силой…
Я выразительно пожал плечами. Толпа явно приуныла.
— Ли Томпсон, отвяжи его. — Я указал на пленника дулом пистолета. — Остальные могут расходиться.
Но они не спешили повиноваться, недовольно сверля меня взглядом и переминаясь с ноги на ногу.
— Почем нам знать, что ты его не отпустишь на все четыре стороны, стоит нам разойтись? — подозрительно поинтересовался кто-то. Я хмыкнул.
— Можете проводить меня до участка и лично убедиться в том, что я сдам его на руки шерифу.
— Так и сделаем, — угрюмо проговорил Томпсон. — И если он попытается сбежать…
— Если он попытается сбежать — будет пристрелен при попытке к бегству, — заверил я его. — А если кто-то из вас попытается его отбить, чтобы продолжить начатое, — я пристрелю их за нападение на федерального служащего при исполнении, и спокойно спать по ночам мне это не помешает. Не забудьте свою курицу, мистер Томпсон.
Наша процессия торжественно пересекла город и остановилась перед полицейским участком. Шериф вышел на крыльцо и с изумлением уставился на рыжего великана Томпсона с дохлой курицей подмышкой, босоногого пыльного оборванца и почетный эскорт из десятка горожан.
— Что здесь происходит? — Потом его взгляд упал на меня, и он с отвращением сплюнул себе под ноги. — Финнеган. Конечно. Как же без тебя.
— Бдительные граждане поймали вора, Браун, — объяснил я, указывая на пленника. — Негодяй украл курицу у мистера Томпсона, но был схвачен с поличным.
— Ну и зачем было тащить его сюда? — брюзгливо осведомился шериф. — С каких это пор вы не можете сами разобраться с такой ерундой?
— С тех пор, как я вернулся в город, Браун. Помнишь? Все строго по закону. Никакого самосуда. Преступник арестован и отправлен за решетку. Разве это не замечательно?
Браун выругался сквозь зубы и скрылся за дверью участка. Я, придерживая пленника за плечо, шагнул за ним. Остальные, следом за нами набившись в небольшое помещение, словно сельди в бочку, ревниво следили за тем, как Браун обыскивает мальчишку, а потом запирает его в камеру, и только после этого соизволили покинуть участок — все, кроме Томпсона с его курицей.
— Ну что, доволен, Финнеган? — Шериф раздраженно бросил ключи на стол. — Теперь городу по твоей милости два месяца придется кормить этого бездельника за свой счет.
— Какой ужас, — сказал я. — Вы же разоритесь. О чем я только думал! Миска тюремной баланды трижды в день — это ведь не шутки. Придется объявлять подписку среди горожан и молиться господу богу, чтобы удалось наскрести нужную сумму.
— Конечно, Финнеган, ведь это не твои деньги, — едко сказал Браун. — Своими бы ты так легко не разбрасывался.
Я проигнорировал его и, высунувшись в окно, махнул рукой джентльмену с докторским чемоданчиком, который беседовал с пожилой дамой рядом со входом в бакалейную лавку.
— Доктор Коллинс! Не могли бы вы подойти на минуточку?
Доктор поклонился женщине и, приподняв на прощание котелок, направился в нашу сторону.
— Вам требуются мои услуги, мистер Финнеган? — с прохладцей осведомился он, войдя в участок.
Я с любопытством посмотрел на него.
— А что, вы бы согласились меня лечить, док?
Доктор поджал губы.
— Я врач, мистер Финнеган, — сухо заметил он. — Профессиональная этика запрещает мне отказывать в медицинской помощи кому бы то ни было. Даже вам.
— А-а, я что-то такое слышал. Клятва гипокрита[3], верно?
Доктор вспыхнул и подозрительно уставился на меня. Я встретил его взгляд с самым невинным видом, на который только был способен.
— Гиппократа, — сухо поправил он.
— Простите, док. Я-то в колледжах не обучался. Нет, вынужден вас разочаровать — со мной все в порядке. Я хочу, чтобы вы осмотрели вот его. — Я кивнул на решетку камеры.
— Решил все-таки обанкротить город, да, Финнеган? — саркастически осведомился шериф. — Может, ты для него еще цирюльника позовешь, и сапожника с портным? И — и кондитера выпишешь с восточного побережья?
— Иди к дьяволу, Браун. Я заплачу сам. Я не Солти-Спрингс, меня пара долларов не разорит.
Доктор занялся арестованным. Запахло йодоформом. Я присел на краешек стола и начал сворачивать сигарету. Томпсон враждебно поглядывал то на меня, то на доктора, нетерпеливо ерзая на месте. Наконец доктор вышел из-за решетки, запер ее за собой и принялся мыть руки в маленьком фаянсовом умывальнике.
— Ну что там с парнишкой, док? — поинтересовался я у него. Доктор пожал плечами.
— Ничего неожиданного, мистер Финнеган. Малокровие на фоне систематического недоедания. Предрасположенность к легочному туберкулезу. Трещины седьмого и восьмого ребра с правой стороны. Легочное кровотечение, легкое. Гематомы, ссадины. Признаков инфекционных заболеваний нет. Я обработал раны и наложил повязку на грудную клетку.
— То есть ему сначала переломали ребра, а потом решили добавить кнутом, — подытожил я. — Чтобы он точно захлебнулся в собственной крови. Неплохо, Томпсон, неплохо. Дай-ка сюда.
Я взял у него курицу и взвесил на руке.
— Фунтов на пять потянет. Где-то доллар с четвертью. Деньги немалые, Томпсон, думаю, присяжные тебя оправдают. Тут любой будет готов убивать!
Томпсон поежился.
— Что ты несешь, Финнеган. Никто не собирался его убивать. Немного проучить, чтобы не зарился на чужое…
— Угу, проучить. Тщедушного мальчишку, кнутом из бычьей сыромяти. А сломанные ребра? Ногами били?