Во время своего европейского вояжа Петр вел оживленную переписку с Ромодановским и со своей любимой сестрой Натальей, но ни разу не написал Евдокии. Как бы ни мечтала забытая царица о счастливом воссоединении с мужем после завершения его непонятного путешествия, разлука не сотворила чуда. И. Г. Корб записал в своем «Дневнике путешествия в Московию», что царь не пожелал остановиться в Кремлевском дворце, а, «посетив с необычной для его величества любезностью несколько домов, которые он отличал перед прочими неоднократными знаками своей милости, он удалился в Преображенское и предался там отдохновению и сну среди своих солдат». Евдокия в парадном царском одеянии, набеленная и нарумяненная, с большой свитой встречала его на крыльце царицыного терема. Несколько часов она простояла в окружении зевак в напрасном и мучительном ожидании.
Среди «нескольких домов, которые он отличал перед прочими», конечно же, был дом Анны Монс. Двадцатимесячная разлука, мелькание новых лиц и смена впечатлений не охладили его чувств к этой женщине. Более того, его привязанность к ней усилилась. Может быть, он поневоле сравнивал Анну со своекорыстными европейскими дамами и находил в ней бесконечно больше прямодушия, достоинства, искренности. «Крайне удивительно, — писал посол Священной Римской империи любознательный Христофор Игнатий Гвариент, — что царь, против всякого ожидания, после столь долговременного отсутствия еще одержим прежней страстью: он тотчас по приезде в Москву посетил немку Монс».
Сторонники тезиса «После — значит, вследствии[13] обвиняли Анну в том, что она подсказала ему идею лишить москвитян бороды. Ведь именно после проведенной с ней ночи он устроил обрезание бород. Но в деле преобразований царю не требовались ничьи подсказки. Кроме того, Петр примчался к Анне всего на три часа. После бурной встречи он оставил бедную женщину в беспамятстве, ее пришлось отливать водой. Вряд ли у нее явилась возможность внушить любовнику за эти три часа крамольную мысль о бородах.
У самого Петра борода росла плохо, усы были жидковаты. Он не имел оснований дорожить растительностью на лице, которую холили и которой гордились россияне. А раз нет бороды у царя, значит, нечего иметь ее и его приближенным.
Вот такими простыми причинами можно объяснить «великое» новшество Петра в области брадобрития.
Законную жену Петр не хотел видеть даже как мать своего ребенка. Три дня несчастная царица провела в страшном напряжении перед встречей с мужем. Наконец, он приказал доставить ее в дом дьяка Андрея Виниуса, куда и явился сам, враждебный, грубый, чужой. Ее традиционная старорусская одежда, примитивная косметика[14], манеры теремной затворницы, казавшиеся ему фальшивыми и слащавыми, раздражали и бесили Петра, вдохнувшего воздух Европы. Евдокии он холодно посоветовал принять постриг.
Это было для нее страшным ударом.
Молодая женщина, хотя и ощущала ущербность своего положения, привыкла быть государыней, получать раболепные знаки внимания, слушать льстивые восхваления, ощущать себя важным лицом. Во время продолжительного отсутствия почты из Европы даже Ромодановский поверил в слухи о гибели Петра. Ближний человек царя Андрей Виниус, обрусевший голландец, писал о государственных делах не Петру, а Лефорту. Несомненно, в Москве уже видели на престоле царевича Алексея, направляемого мудрой, приверженной старинным обычаям матерью. Возросло влияние ее брата Авраама. Наверное, царица горевала и оплакивала мужа, но охотно смирилась перед Божьей волей. Ведь в общем для нее все сложилось не так уж плохо. Но весть о смерти мужа оказалась ложной, а действительность — даже хуже, чем она могла предположить.
Евдокия родила царю троих сыновей, правда, выжил только один. Но вместо того, чтобы скорбеть вместе с ней по маленькому сыну Александру, подставить плечо, утереть слезы, Петр даже не пришел проститься с малышом. Смерть сына Павла сразу же после рождения и вовсе вызвала у него только досаду и раздражение. Но ведь все можно было поправить, прояви муж немного нежности, участия, приласкай, приголубь… Снова пошли бы детки — Евдокия доказала свою плодовитость, — и зажили бы они как в сказке. И вдруг такой конец! Из царского терема в монастырскую келью. За что?! Ждала, не изменила ни делом, ни помыслом, рожала детей, воспитывала сына-наследника, а за все за это — монастырь.
До настоящего времени остается загадкой причина такого решительного шага Петра по отношению к жене. Вряд ли из-за нестерпимого желания немедленно жениться на Анне. Ведь, отослав законную супругу в монастырь, он не отправился бы тотчас под венец с любовницей. Полагают, что царица стала жертвой супружеского неудовольствия на ее родных, замешанных в заговор Цыклера и Соковнина.
Стрелецкий полковник Иван Цыклер сначала был сторонником царевны Софьи; именно он вытащил из церковного тайника под алтарем брата Натальи Кирилловны, Ивана Напрышкина; но затем перешел на сторону Петра. Тот не доверял ему, подозревал в симпатиях к Милославским и держал вдалеке от столицы. Боярин Матвей Пушкин и его сын окольничий Алексей Соковнин намеревались убить Петра, считая его Антихристом. После завершения злого дела они планировали посадить на престол царевича Алексея и призвать Софью править государством от его имени[15]. Что же ожидало в этом случае мать царевича? Скорее всего, тот же самый монастырь. Так что очень сомнительно, что она имела к заговору хоть какое-то отношение. Что касается фамилии Лопухиных, то им, по-видимому, было все равно, через кого проводить свое влияние — через Евдокию или через Алексея. Безусловно, в их семье сильны были родственные чувства: сестра и брат Лопухины в дальнейшем доказали свою преданность опальной родственнице. Но дядья царицы не были так бескорыстны.
После дела Цыклера Петр без объяснения причин отправил своего тестя Федора Лопухина и его братьев в ссылку.
Царь четыре часа убеждал Евдокию принять монашество, обещал ей сытую и богатую жизнь в окружении столь любимой ею старины. Но супруга отказалась наотрез. Последняя обида и позорное стояние на крыльце ожесточили ее и придали твердость. Чтобы урезонить строптивицу, призвали представителей духовенства, однако те и сами не понимали, за что царь проявляет свою немилость, налагает опалу на молодую красивую жену — ведь ее нельзя было упрекнуть ни в измене, ни в бесплодии. По-видимому, царицу не только уговаривали, но и запугивали: на подмогу позвали страшного князя Ромодановского. Однако даже такое мощное давление не могло заставить ее согласиться на добровольное пострижение.
Евдокию принято изображать скудоумной и безвольной. Но она вовсе не была такой; ей просто не повезло. В другой ситуации она могла бы стать верной подругой, почитаемой и любимой богиней домашнего очага, заботливой матерью многочисленного семейства. У нее были и воля, и смелость, что в дальнейшем она и доказала. Пока же она боролась за свой сан, положение и свободу. Но борьба эта была тщетной. Петр уже давно вычеркнул ее из своей жизни, считая женщиной, не стоящей внимания.
Через три недели, 23 сентября 1698 года, простой возок увозил ее, почти ослепшую от слез, обезумевшую от отчаяния, в Покровский Суздальский монастырь. Там Евдокия должна была сменить имя и светскую одежду на монашескую рясу.
Рассказывали, что в тот день несчастная женщина прокляла мужа, пожелав ему никогда не знать ни счастья, ни женской верности.
На некоторое время царица Евдокия исчезла; появилась старица Елена.
В наказание за строптивость царь лишил бывшую жену содержания. По сути, он обрек ее на голодную смерть. Нуждаясь буквально во всем необходимом, постриженная царица просила родных прислать «всякой всячины», поскольку «здесь ведь все гнилое». «Хоть я вам и прескушна, а что же делать? — писала она с горькой иронией. — Покамест жива, пожалуйте поите да кормите, да одевайте нищую».
Общество осудило Петра за жестокое обращение с законной супругой. Многие считали поступок царя «нехристианским». Авраам Лопухин не потерял своего немалого влияния среди московского боярства. Об этом свидетельствует подметное письмо, которое Петр получил в 1708 году. В нем говорилось, что царских указов так не слушают, «как Абрама Лопухина, а в него веруют и боятся его. Он всем завладел: кого велит обвинить — обвинят, кого велит оправить — того оправят, кого велит от службы отставить, того отставят, кого захочет послать — того пошлют». Даже грозный князь-кесарь Ромодановский весьма считался с братом постриженной царицы — впрочем, первой женой Авраама была урожденная Ромодановская.
Авраам организовал сестре в Суздале сносную жизнь, не оставлял своим вниманием и заботами. Она ездила по окрестным храмам и «от многих имела решпект, яко особа высочайшая». Все единомышленники Авраама были на ее стороне.
Сочувствие опальной царице выражалось по-разному. В основном, зная о бедственном положении Евдокии, друзья, знакомые и просто сочувствующие посылали разнообразные подарки. Но в 1700 году любимец Петра, шестидесятисемилетний Рюрикович И. Б. Троекуров, третьим браком женился на родной сестре царицы — Анастасии Федоровне Лопухиной. Уже год царица Евдокия была отставлена и сослана. Стал ли подобный выбор случайным или служил проявлением убеждений Троекурова, сказать трудно. К несчастью, Анастасия овдовела через три года, и при наступлении страшных событий 1718 года муж не смог оказать ей поддержку.
После насильственного пострижения матери царевич Алексей был передан на воспитание царевне Наталье Алексеевне, любимой сестре царя. Наталья была известна как непримиримая ненавистница Евдокии. Свои чувства она переносила и на маленького Алексея.
Урегулировав таким способом семейные дела, проведя между прочими заботами насильственные эстетические преобразования лиц знатных подданных, Петр вернулся к своему главному делу.
30 сентября 1698 года, в день именин бывшей правительницы, начались допросы и пытки ее сторонников и просто лояльных к ней людей.