Но в ноябре 1721 года Нева поднялась так внезапно и так высоко, что казалось, затопленный город доживает свои последние дни. Буря принесла такие порывы ветра, что, продлись она немного дольше, город превратился бы в руины. В это время царь «продемонстрировал всю широту души своим спокойствием».
Рассказывали, будто из-за того, что икону Божьей Матери царь временно поместил в Кунсткамеру, Госпожа Богородица не хотела принимать молитвы жителей города и слезно плакала, когда в Троицкую обедню ставили свечу к ее лику.
Тем не менее еще 350 дворянским семьям Петр приказал обосноваться в Петербурге. После пожара в Москве 5000 семей, жертвам несчастья, было предписано переехать в Петербург. Здесь они должны были обустраиваться не в соответствии с собственным вкусом, а согласно разработанному регламенту. Специальные постановления определяли высоту стен домов, категории фасадов, количество окон и даже рисунок чугунных перил.
Между обеими столицами пролегала извилистая сухопутная дорога в 750 верст. По ней даже иностранные послы вынуждены были добираться из Москвы до Петербурга больше месяца вследствие грязи, поломанных мостов, дней по восемь дожидаясь лошадей на станциях. Петр хотел выпрямить этот путь, сократив его более чем на 100 верст, построил уже 120 верст новой дороги от Петербурга до Москвы, но потом бросил ее, не сумев справиться с новгородскими лесами и болотами.
Петр при Полтаве
Строительство Парадиза настолько истощило страну, что Петр предложил Карлу заключить «добрый мир», претендуя лишь на оставление за Россией Петербурга и Шлиссельбурга. Царь лично обратился к датскому королю Фридерику IV и прусскому Фридриху I с просьбой о посредничестве в мирных переговорах, но понимания не встретил. Также не согласились взять на себя роль посредников Франция и Англия. Шведский король отклонил мирную инициативу царя, ответив, что он будет диктовать условия мира в Москве, предварительно получив 30 миллионов ефимков, затраченных им на войну.
Положение Петра осложнялось восстанием на Дону. Поводом к восстанию послужил царский указ переписать всех беглых крестьян и выслать в те же города и места, кто откуда пришел. Князь Юрий Владимирович Долгорукий согласно инструкции царя действовал круто. В ответ казаки объединились под предводительством Кондратия Булавина, напали на отряд Долгорукого и начисто его вырезали. Восстание приобрело большой размах. Петр отправил на Дон брата убитого булавинцами Долгорукого, князя Василия. Ему было предписано «жечь без остатку городки», население которых было причастно к восстанию, «а людей рубить, и завотчиков на колесы и колья, дабы сим удобнее оторвать охоту к приставанью воровства у людей, ибо сия сволочь, кроме жесточи, не может унята быть». Захваченных в плен булавинцев для устрашения прочих повесили вблизи тех мест, откуда они были родом. Жестокость подавления восстания была сравнима лишь с кровавой расправой с мятежными стрельцами.
Тем временем Карл двинулся к Москве через Украину.
Весь его поход от Гродно-Могилева до Полтавы был «сплошной глупостью, которой провидение наградило суетливую и на этот раз свободную от самонадеянности работу Петра». Царь сильно обжегся в первый раз под Нарвой. С тех пор он не был столь беспечен.
Он оставил в Киеве свою походную жену и полностью отдался приготовлениям к сражению.
Петр постоянно тревожил шведов неожиданными нападениями. Перед наступающей шведской армией в Белоруссии была полоса опустошенной земли. Спрятав хлеб, население вместе со скотом ушло в леса. Шведов брали измором.
26 апреля Петр из-под Азова прибыл под Полтаву. 4 июня согласно Журналу Петра Великого был «учинен воинский совет, каким бы образом город Полтаву выручить без генеральной баталии». Осторожность не оставляла царя даже после того, как он лично обозрел «ситуацию» и убедился, что «окромя помощи Божией, оной армии никакого спасения ни убежать, ни противустоять российской невозможно», так как шведская армия «самым малым местом довольствоваться имела, где в пище и питье скудость имела не малую».
Полтавская баталия вовсе не планировалась царем как решающее сражение в борьбе с Карлом XII. Однако обстоятельства складывались так, что она стала поворотным пунктом, вершиной и апофеозом Северной войны.
Екатерина выражала желание быть рядом с Петром и армией во время решающего сражения и приехала к нему в лагерь, но царь не разрешил ей оставаться и отправил в безопасное место.
Петр выжидал до последней крайности, понимая, что с каждым днем шведы все ближе подходят к краю бездны. Но в этом ожидании был свой риск. Царь более всего опасался, что Карл уйдет за Днепр, не приняв сражения. Но шведский король не собирался уходить.
В ночь на 27 июня войскам был зачитан приказ Петра, ставший знаменитым с тех пор:
«Воины! се пришел час, который должен решить судьбу отечества. Вы не должны помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за отечество, за православную нашу веру и церковь. Не должна вас также смущать слава неприятеля, яко непобедимого, которую ложну быти вы сами победами своими над ними неоднократно доказали. Имейте в сражении перед очами вашими правду и Бога; на Того Единого яко всесильного в бранях уповайте, а о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе для благосостояния вашего».
Какие верные он нашел слова!
«Кукуйский кутилка, солдатский кум, пьющий допьяна, в зернь в кабаке готовый проиграть царский венец», до каких высот он поднялся в роковой для своей страны час! Таких вершин он не достигал никогда ранее, так высоко никогда не поднимется он и в будущем.
Петр был одет как большинство офицеров — на нем были зеленый мундир с красными обшлагами и подкладкой, черная треуголка и высокие сапоги; на грудь через плечо была возложена голубая шелковая лента Святого Андрея Первозванного. Царь вскочил в седло своей любимой Лизетты, гнедой арабской кобылы, подаренной турецким султаном, и поехал к воротам лагеря, где солдат, идущих в бой, кропили святой водой.
Сняв шляпу, Петр обратился к армии с речью. Шведы, говорил он, уже и квартиры в Москве расписали, и генерал-майор Спарре в Москву назначен губернатором, а король шведский «государство похваляется разделить на малые княжества». Действительно, Карл намеревался нанести сокрушительный удар в центр страны, сместить Петра и раздробить Россию.
Перед атакой царь снова обратился к войскам: «За отечество смерть принять весьма похвально, а страх смерти в бою — вещь, всякой хулы достойная». Затем он некоторое время ехал с Шереметевым впереди пехоты. Когда противники сошлись на расстояние орудийного выстрела, Петр остановил коня, взмахнул шпагой, благословляя войско, и сказал Шереметеву: «Господин фельдмаршал, вручаю тебе свою армию, изволь командовать и ожидать неприятеля на сем месте».
Царский поступок — не самому вести войско, а передать командование достойнейшему, обученному военному делу командиру.
Кавалерия была поручена Меншикову, командование артиллерией — Боуру.
«Фельдмаршал и генералитет просили его царское величество, чтоб в баталию не приобщаться, на что изволил сказать, чтоб о том ему более не говорили».
Петр лично повел второй батальон в атаку. В схватке одна пуля пробила шляпу царя, другая застряла в седле Лизетты.
Несколько раз судьба битвы висела на волоске. Сражение становилось неподвластным приказам командиров. Но вскоре стало очевидно, что «мы ломим, гнутся шведы». Наконец, шведская армия побежала.
Преследование шведов было остановлено по приказу Петра. Возможно, царя несколько ошеломил невиданный успех генеральной баталии. Он со шляпой в руке встречал возвращающихся воинов и благодарил их. Генералы целовались с ним. Все чувствовали опьяняющую радость победы и не стеснялись показывать свое счастье.
Петр приказал привести пленных генералов противника. Фельдмаршал Рёншельд, Маленький Принц[22], генерал-майоры Шлиппенбах, Стакельберг и Гамильтон вручили царю свои шпаги. Петр обратился к гостям с такой речью: «Вчерашнего числа брат мой король Карл просил вас в шатры мои на обед, и вы по обещанию в шатры мои прибыли, а брат мой Карл ко мне с вами не пожаловал, в чем пароля своего не сдержал. Я его весьма ожидал и сердечно желал, чтоб он в шатрах моих обедал, но когда его величество не изволил пожаловать ко мне на обед, прошу вас отобедать». Петр был весел и любезен, сам разливал водку и говорил комплименты. Он возбужденно спрашивал при виде каждой новой партии пленных: «А где же брат мой король Карл?»
Шведский король в это время с горсткой сопровождающих переправлялся через Днепр, чтобы найти пристанище в землях, подвластных турецкому султану.
Понадобилось время, чтобы в Европе поверили невероятным известиям о полном разгроме шведской армии. Шведы распространяли в прозе и стихах ложные сведения о том, что произошло под Полтавой. «Слухи о том, что король разбит и перешел Днепр, совершенно ложны», — писали в одном из инспирированных шведами сообщений.
Шведские писатели единогласно утверждали, будто баталия эта была бы выиграна, если бы не досадные ошибки. Однако все офицеры были уверены в том, что главная ошибка заключалась в решении дать сражение, а еще большая — в самом этом походе через дикую страну, вопреки всем разумным советам, да еще против воинственного неприятеля, втрое сильнейшего как по числу людей, так и по находившимся в его распоряжении средствам и припасам, которых не имели шведы. Но все-таки главной причиной несчастья являлась Нарва, где Карл уверовал в собственную непобедимость.
После завершения сражения Петр написал Екатерине: «Матка, здравствуй! Объявляю вам, что всемилостивый Господь неописанную победу над неприятелем нам сего дня даровати изволил; единым словом сказать, что вся неприятельская сила на голову побита, о чем сами от нас услышите. И для поздравления приезжайте сами сюды. Питер». Да, не похоже это письмо на пылкие послания с поля боя Яна Собеского своей Марысеньке: «Моя душа, мое божество, моя вселенная!» Но бывшая служанка и этому была рада. Она примчалась, и он нашел в ее объятиях радость и отдохновение.