альному энтузиазму и надеждам пришли безверие, апатия и отчаяние. Власть на всех уровнях потеряла доверие населения. Политиканство вытеснило из общественной жизни заботу о судьбе Отечества и гражданина. Насаждается злобное глумление над всеми институтами государства. Страна, по существу, стала неуправляемой».
Поздно вечером 18 августа 1991 года было принято «Обращение к главам государств и правительств и генеральному секретарю Организации Объединенных Наций».
В нем сообщалось, что 19 августа 1991 года в соответствии с Конституцией и законами СССР в отдельных местностях Союза Советских Социалистических Республик сроком на 6 месяцев вводится чрезвычайное положение.
Подчеркивалось, что принимаемые меры являются временными, что они никоим образом не означают отказа от курса на глубокие реформы во всех сферах жизни государства и общества.
Отмечалось, что «временные меры чрезвычайного характера ни в коей мере не затрагивают международные обязательства, принятые на себя Советским Союзом в соответствии с действующими договорами и соглашениями… Мы уверены, что наши нынешние трудности носят преходящий характер, и вклад Советского Союза в сохранение мира и укрепление международной безопасности будет по-прежнему весомым. Руководство СССР надеется, что временные чрезвычайные меры найдут должное понимание со стороны народов и правительств, Организации Объединенных Наций». «Обращение» было подписано исполняющим обязанности президента СССР Янаевым.
На следующий день это «Обращение» было по посольским каналам направлено в страны, где были наши представительства, для последующей передачи адресатам.
Разумеется, мы не ожидали немедленной реакции на «Обращение», понимали, что требуется время для обдумывания, для выработки позиции каждой страной и группой стран, потому исходили из того, что время сделает свое дело и реакция последует позже.
…18 августа было принято также «Постановление № 1 Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР». Оно содержало перечень неотложных мер, которые предстояло реализовать в интересах стабилизации обстановки и приостановления падения общества и государства в пропасть.
Пункт 2 гласил: «Незамедлительно расформировать структуры власти и управления, военизированные формирования, действующие вопреки Конституции СССР и законам СССР».
Представим себе на мгновение, что это положение было бы реализовано. Сколько человеческих жизней можно было бы сохранить. Понятно, что сослагательное наклонение не лучшая форма для большой политики, однако обрушившиеся на нас жертвы и разрушения оправдывают использование такого приема, и людям сегодня особенно очевидно, от какой беды ГКЧП хотел уберечь нашу державу.
Рано утром 19 августа 1991 года, перед оглашением документов ГКЧП, по телевидению и радио было зачитано заявление председателя Верховного Совета СССР. Этот документ был подготовлен Лукьяновым не 18 августа, а несколько раньше — 16 августа 1991 года и содержал в себе его принципиальную позицию, оценку создавшегося положения в Советском Союзе и характеристику возни, связанной с разработкой проекта нового Союзного договора и его предстоящим подписанием. Лукьянов не скрывал своего несогласия с рядом принципиальных положений проекта нового Союзного договора и говорил об этом открыто, в том числе и Горбачеву.
В принципе поддержав идею заключения нового Союзного договора, Лукьянов подчеркнул его несоответствие с итогами всенародного референдума от 17 марта 1991 года. Он отметил, что абсолютное большинство граждан страны высказалось за сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных государств. Однако итоги референдума не нашли своего отражения в подготовленном проекте нового договора.
«Естественно, — говорилось в заявлении Лукьянова, — что данный вопрос, несомненно, потребует дополнительного обсуждения Съездом народных депутатов СССР, а возможно, и всесоюзного референдума, связанного с принятием новой Конституции».
После одобрения названных выше документов и решения неотложных текущих задач собравшиеся в Кремле постепенно стали разъезжаться. Кто в полночь, а кто и позже. У каждого из нас дел и забот было много.
По линии Министерства обороны, Министерства внутренних дел, Комитета госбезопасности предстояло в считаные часы реализовать принятые в ГКЧП решения о вводе воинских подразделений в Москву. Цель этой меры была в общем-то единственная — предупредить возможные попытки экстремальных групп учинить беспорядки, спровоцировать кровавые конфликты.
При обсуждении вопроса о вводе войск в столицу было категорично оговорено: в случае возникновения опасности кровопролития, человеческих жертв выступление ГКЧП будет прекращено на любой стадии.
Войска вошли в Москву в первой половине дня 19 августа. Высокая степень боеготовности вооруженных сил позволяла в то время решить такого рода задачу в считаные часы.
Принятые решения психологически облегчили душу, однако наложили на нас еще большее бремя ответственности.
Уже за полночь Шенин передал утвержденные на ГКЧП материалы средствам массовой информации, чтобы их утром 19 августа обнародовали по телевидению, радио и опубликовали в центральных газетах.
Представители средств массовой информации принимали поручение к исполнению с готовностью, с пониманием важности исторического момента, и это тоже придавало нам уверенности.
Примерно в два часа ночи 19 августа я вернулся в Комитет госбезопасности. Ожидавшие меня товарищи не знали всего, но, разумеется, ощущали необычность происходящего. Удалось часа полтора отдохнуть, в семь часов утра я был уже за рабочим столом.
Утром собрал совещание руководящего состава, рассказал о событиях последней ночи, принятых документах, попросил всех быть на месте и выполнять возложенные на них задачи. Совещание было кратким, усталость еще не прошла, забот и дел — уйма, поэтому никаких прений не было. Кстати, на совещании я счел нужным сказать, что всю ответственность за развитие событий в той части, которая касается Комитета госбезопасности, я беру лично на себя. Этой позиции я придерживался на протяжении всего следствия и на судебном процессе по делу.
А тем временем по радио и телевидению стали передавать документы ГКЧП. Посыпалась масса звонков. Звонили из Москвы, Московской области, из других регионов. Потоком лились слова поддержки, желали успехов, предлагали услуги и помощь.
Высказываний по телефону в поддержку позиции ГКЧП было невероятно много — личных и коллективных. Поначалу я на отдельном листочке делал пометки, имея в виду в последующем прибегнуть к помощи тех, кто предлагал свое содействие. Затем я прекратил фиксировать это, а 21 августа перед отлетом в Форос уничтожил записи, дабы не осложнять судьбы тех, кто поддержал ГКЧП.
19 августа произошел первый сбой в работе ГКЧП: заболел премьер-министр Павлов. Дело в том, что 18 августа условились на следующий день провести встречу с российским руководством, а точнее с Ельциным. Встречу намеревались провести или в загородной резиденции Ельцина, или на его рабочем месте — в зависимости от того, как сложатся обстоятельства. Полагали, что на встречу пойдут Павлов и еще два представителя ГКЧП — Бакланов и Язов.
Однако Павлова свалил тяжелый гипертонический криз, и утром 19 августа он был практически неработоспособен.
Накануне, 18 вечером, Ельцин прилетел из Алма-Аты, где находился с визитом, и из аэропорта проследовал в дачный поселок Архангельское. По моему поручению сотрудники группы «Альфа» осмотрели дачный поселок в Архангельском, что в 15 километрах от Москвы, на предмет обеспечения безопасности встречи с президентом России. Обстановка была нормальной и никаких опасений не вызывала.
Шло время, но ни в восемь, ни в девять часов утра Павлова не было. Вскоре доложили, что состояние его неважное. Пока мы думали, как поступить, Ельцин в одиннадцать часов проследовал в Белый дом — здание Верховного Совета РСФСР.
Сколько в последующем было различного рода спекуляций по поводу обстановки вокруг Ельцина вечером 18 и утром 19 августа! Якобы группа «Альфа» намеревалась арестовать Ельцина по пути следования из аэропорта Внуково в Архангельское. И вообще, самолет, следовавший из Алма-Аты, Комитет госбезопасности и Министерство обороны намеревались якобы посадить не в аэропорту Внуково, а на военном аэродроме Чкалово, для того чтобы там арестовать Ельцина. Затем будто бы в ночь на 19 августа Ельцина хотели уничтожить в дачном поселке. По следующей версии Ельцина собирались арестовать 19 августа и не допустить его прибытия в здание Верховного Совета РСФСР.
Выезд Ельцина из дачного поселка утром 19 августа и его приезд в Белый дом преподносились чуть ли не как героический поступок российского президента в условиях посягательств на его жизнь со стороны Комитета госбезопасности. Много было высказано и других домыслов.
Несмотря на то что события опровергали эти слухи, клеветнические утверждения, спекуляции вокруг них продолжались. Средства массовой информации, ближайшее окружение Ельцина делали все возможное, чтобы создать героический образ российского президента.
В ходе следствия сотрудники прокуратуры из кожи лезли вон в стремлении подтвердить хотя бы одну из приведенных выше версий. Но из этого ничего не получалось.
На самом деле все обстояло иначе. Сотрудники Комитета госбезопасности в ночь на 19 августа вступили в контакт с личной охраной президента Российской Федерации и сказали им, что имеют поручение обеспечить безопасные условия проведения встречи на высоком уровне между руководством Союза и России. Это делалось в открытую, ни от кого не скрывалось. Естественно, в ГКЧП и в КГБ испытывали серьезные опасения по поводу возможности провокации с нежелательными последствиями, и на этот случай приняли необходимые меры безопасности. Кстати, в этом не было ничего необычного, поскольку полностью укладывалось в рамки служебной деятельности при решении охранных задач.