Когда Ельцин в сопровождении нескольких машин решил проследовать к месту своей работы, ему никто не мешал, никто не препятствовал. И никакого риска для его личной безопасности не было.
Как только Ельцин покинул Архангельское и стало ясно, что из-за болезни Павлова встреча с Ельциным не состоится, вся комитетская охрана, включая группу «Альфа», была снята. Вот и все, что произошло.
Конечно, никаких трудов не составляло бы задержать Ельцина, сопроводить его, как утверждалось некоторыми, в другое место, не допустить проезда в Москву и вообще сделать все что угодно. Но таких намерений не было, а всякие слухи на этот счет были чистейшей воды провокацией, дабы представить ГКЧП в виде какого-то монстра, готового совершить любое злодеяние, а Ельцина и его приближенных как героев.
Уже позже меня как председателя Комитета госбезопасности многие осуждали за нерешительность, в частности по отношению к Ельцину. Что ж, трудно возражать после всего случившегося с нашей страной. Но разве в августе 1991 года была очевидна для значительной части граждан глубина падения и разрушения державы? Прозрение наступило позже, под влиянием трагической реальности.
А в те дни в наши планы не входили жесткие меры по отношению к Горбачеву и Ельцину.
С самого начала российское руководство, и прежде всего его высший эшелон в лице Ельцина, Руцкого, Хасбулатова, Силаева, Бурбулиса и некоторых других, встали на путь острой конфронтации с ГКЧП. Его действия объявили незаконными, а членов ГКЧП и хоть в какой-то степени причастных к нему лиц — изменниками Родины, чем предопределили все дальнейшие действия Прокуратуры России. Так что вопрос о возбуждении уголовного дела, квалификации действий членов ГКЧП был предрешен российским руководством, а то, что это является прерогативой другой, судебной власти, в тот момент, да и в дальнейшем никого не смущало.
Подобное поведение российского руководства объяснялось просто. 20 августа прекратил бы свое существование Советский Союз, Договор о союзном государстве 1922 года, что давало бы России «вольную» от ненавистного центра. И вдруг достижение столь желанной цели ставилось под вопрос!
Выше я уже упомянул, что 21 августа должно было состояться заседание Совета Федерации, однако Ельцин в разговоре с Горбачевым прямо заявил, что никакого Совета не будет, ибо Союз прекратит существование и, следовательно, никакие союзные структуры действовать не должны.
Таким образом, все действия российского руководства с самого начала были продиктованы стремлением не сохранить Советский Союз и придать ему новое дыхание, а, наоборот, довершить работу по его разрушению. Доказать обратное невозможно, потому что все последующее развитие событий лишь подтверждает этот вывод.
Тактика российского руководства в отношении ГКЧП в общем-то имела двойственный характер и позволяла искать выходы из создавшегося положения в зависимости от развития событий. Официальная позиция — осуждение ГКЧП, его деятельности, объявление его вне закона. В неофициальном же плане представители российского руководства старались установить закрытые контакты с лицами, действовавшими в рамках ГКЧП, стремились сгладить ситуацию, снять острые вопросы и создать видимость рабочего обсуждения возникших проблем с целью поиска приемлемых вариантов их решения. Чувствовалось, что они напуганы обстановкой, опасаются влияния ГКЧП и его усиления, боятся возможных жестких мер в отношении тех, кто выступил против созданного Комитета.
19—20 августа 1991 года ГКЧП провел ряд заседаний, совещаний и тотчас же столкнулся с лавиной вопросов и проблем. У многих в центре и на местах появилась надежда остановить кризисные явления, поправить положение в стране, оживить экономику, помочь селу. В ближайшие дни предполагалось обсудить программу действий в области сельского хозяйства, принять меры по борьбе с преступностью и в срочном порядке навести порядок хотя бы на улицах и в общественных местах, где от бандитов и хулиганов не было покоя. С наступлением темноты люди боялись выйти на улицу, отказывались работать в ночных сменах. Чувствуя безнаказанность, преступники наглели, их ряды, к сожалению, все в большей мере пополнялись молодежью.
В середине дня 19 августа на заседании ГКЧП появился Павлов. Бросилось в глаза его болезненное состояние. И немудрено: давление за 220, аритмия сердца, головные боли. Чувствовалось, что ему трудно воспринимать разговор, как говорится, «врубаться» в него. Как раз речь шла о предстоящей пресс-конференции. Конечно, участие в ней Павлова исключалось, как и его участие в текущей работе. Это в корне меняло ситуацию. Через несколько минут Павлов покинул заседание ГКЧП, он спешил в Совмин, куда все-таки отважился сходить, несмотря на плохое самочувствие.
А тем временем российское руководство не дремало. Ельцин обратился к гражданам России с призывом начать всеобщую политическую стачку, организовывать забастовки, митинги протеста, акты неповиновения.
Сработай этот призыв, и дело могло принять самый неблагоприятный оборот; в ГКЧП это хорошо понимали. Однако поступавшая в то время с мест информация обнадеживала. Призыв к стачкам, забастовкам, митингам не нашел поддержки. В течение 19 и 20 августа по всему Советскому Союзу с населением почти 300 миллионов человек в забастовках и митингах приняли участие не более 150–160 тысяч человек, и то условно. Нередко на митингах присутствовали те, кто активно поддерживал ГКЧП, многие приходили просто из любопытства.
Самый большой митинг, на котором присутствовало около 50 тысяч человек, прошел в Ленинграде 20 августа. Однако устроители митинга не могли не понимать, что он не носил однозначной направленности против ГКЧП.
Одновременно в Кремль шли массовым потоком телеграммы, письма, звонки с поддержкой образования ГКЧП и его первых шагов. С мест раздавались требования более решительных мер, конкретных действий по нормализации ситуации. Поступали телеграммы и с осуждением создания ГКЧП, но их было значительно меньше. Комитет не встретил противодействия в сколько-нибудь существенных масштабах, наоборот, он ощутил активную поддержку, хотя и при пассивном отношении значительной части населения.
Для решения текущих задач 20 августа в ГКЧП была создана группа по координации, обработке поступающей информации и подготовке рекомендаций, конкретных предложений во главе с Баклановым. В эту группу вошли представители ряда министерств, ведомств, аппарата Кабинета министров. Она приступила к работе сразу после создания.
Однако из-за болезни Павлова не работал Кабинет министров. В.И. Щербаков, которому Павлов поручил исполнять обязанности председателя правительства, был для этой роли самой неподходящей фигурой. Его политическая ориентация никогда не отличалась четкостью и откровенностью. В этом отношении он был непредсказуем. Точнее, можно было безошибочно предположить, что его деятельность примет негативный характер. Так оно и случилось.
Российское руководство занервничало. Тогда оно предприняло еще один шаг.
20 августа в Кремле у Лукьянова состоялась встреча с Руцким, Хасбулатовым и Силаевым. Они пришли заявить требования, которые сводились к прекращению деятельности ГКЧП, возвращению в Москву Горбачева, но особых угроз при этом не высказывали. У Лукьянова создалось впечатление, что требования не носили ультимативного характера, это объяснялось отсутствием у российского руководства рычагов воздействия на ГКЧП и на обстановку в стране в целом.
Уже позднее стало известно, что поход Руцкого, Хасбулатова и Силаева к Лукьянову рассматривался ими как прощание с жизнью. Российские руководители всерьез полагали, что в Кремле их могут подвергнуть аресту или сделать с ними что-нибудь посерьезнее. И когда они совершенно беспрепятственно проехали в Кремль, увидели там обычную, нормальную, деловую обстановку, характерную для будничных дней, когда их всюду без всяких помех пропускали, а во время беседы с Лукьяновым угостили чаем, их настроение изменилось. После встречи они совершили небольшую прогулку по Кремлю и спокойно вернулись в Белый дом. Но, видимо, не это нужно было российскому руководству.
Накануне, 19 августа, Ельцин произнес известную, облетевшую весь мир речь с танка у Белого дома. Он осудил ГКЧП, призвал к сопротивлению, к защите Белого дома, хотя никто на него и не собирался нападать.
В разное время у Белого дома находилось от 3–4 до 30–35 тысяч человек. Это были как лица, активно поддерживавшие российское руководство, так и люди, оказавшиеся там из любопытства.
Конечно, среди лиц, находившихся в те дни у Белого дома, было немало сбитых с толку, заблуждавшихся. Они верили в то, что защищают идеалы свободы, и, следовательно, оказались там по зову сердца.
Пришедших к Белому дому щедро угощали, в том числе и спиртными напитками. Взбудораженные настроения «защитников» Белого дома всячески подогревались провокационными заявлениями, особенно сообщениями о предстоящем с часу на час штурме.
В здании Верховного Совета РСФСР и вокруг него появились люди с оружием, с намерением в случае штурма пустить его в ход, а может быть, с прямо провокационными целями. В течение 20 августа в Комитет госбезопасности поступала информация о якобы произведенных выстрелах в районе Белого дома. По одним сообщениям, это были выстрелы со стороны здания Совета экономической взаимопомощи, по другим — из района гостиницы «Украина», по третьим сообщениям, выстрелы были произведены из самого Белого дома. Позже эти сведения не нашли подтверждения.
В этой связи в ГКЧП думали о том, как поступить в такой ситуации. Однако никакого решения не было принято, полагались на действия органов Министерства внутренних дел, Комитета госбезопасности, а также Министерства обороны.
Утром 20 августа по договоренности между Язовым, Пуго и мною было сочтено необходимым на всякий случай разработать меры по локализации возникшей напряженности в районе Белого дома. Исходили из того, что если какие-то группы лиц пойдут на кровавый конфликт, стрельбу, массовые беспорядки, то, естественно, возникнет вопрос о предупреждении подобных провокационных