Острым направлением деструктивных сил был антисоветизм. Стремление сокрушить становилось всеобъемлющим, но политическая система была важнейшей целью, неотъемлемой частью планов разрушения Союза, словом, всей общественно-политической системы.
Роль Советов в преобразовании отсталой России в великую державу — Советский Союз — была многогранна, весома, основополагающа. Это проявилось не только в мирные периоды жизни Советского государства, но во все переходные, поворотные моменты, периоды тяжких испытаний, сложнейших и острых ситуаций. Именно Советы позволили вовлечь в управление страной миллионы и миллионы трудящихся, многие тысячи представителей советского народа включились в управление государством и обеспечили поступательное движение промышленности, сельского хозяйства, науки. Советы обеспечивали социальную ориентированность политики, являлись для того времени оптимальной, рожденной жизнью формой проявления народовластия. И это притом, что в условиях однопартийной системы, в условиях, когда руководящая роль принадлежала одной партии, Советы, естественно, не могли себя проявить во всем своем потенциале.
Изменение общественного строя предусматривает смену политических институтов, и только в этом ключе следует рассматривать острые нападки на Советы как политическую форму власти. Наряду с прямой дискредитацией начались предложения по такому их радикальному «усовершенствованию», что от народовластия в форме Советов не осталось и следа.
Разрушение Советов проводилось путем создания органов власти, как по существу, так и по форме радикальным образом отличавшихся от советских. Так, появился институт мэрства, сначала в Москве, потом в Ленинграде и других городах. Явочным порядком стали внедряться губернаторы, был установлен институт глав администраций в краях, областях и ниже.
К моменту появления новой Конституции Российской Федерации в результате голосования 12 декабря 1993 года власть Советов была уже фактически ликвидирована, а те ее представители, которые еще пытались работать в соответствии с действовавшей тогда Конституцией, подвергались преследованиям, что позволяло учинять правовой беспредел практически на всей территории России.
Численный состав законодательных органов на местах и в центре резко сократился. Угодных в меньшем числе отобрать легче. Членство в законодательных органах всех ступеней стало профессиональным, оплачиваемым, в значительной мере зависимым от исполнительных властей. Это, разумеется, не могло не сказаться на существе их работы.
В 1989 году, когда процесс разрушения Советов только начинался, мало кто представлял, к каким последствиям это может привести. Но инициаторы, устроители этого прекрасно понимали, к каким целям они идут.
После проведения выборов Президента Российской Федерации 12 июня 1991 года и избрания на этот пост Б. Ельцина развал Советов вышел на финишную прямую. Вопрос заключался лишь в технике и в сроках его завершения. Причем все это творилось вопреки действовавшей тогда Конституции Союза, Конституциям союзных республик, всему законодательству. Уже одно это давало Президенту Союза право принимать все необходимые меры для защиты общественного строя.
…Одним из разрушительных направлений действий экстремистских сил были удары по экономике. С особым остервенением били по институту планирования, централизованным началам в народном хозяйстве, всевозможным общенациональным, местным государственным и общественным фондам для социальных нужд. Короче говоря, речь шла, хотя об этом не говорилось открыто, об устранении из жизни государства социально ориентированной экономики.
Все это облекалось в одну форму, в один туманный лозунг: «Даешь рыночные отношения!» Под этим лозунгом крушили экономику, разрушали управление ею, рвали горизонтальные и вертикальные связи. Ввели бартер, то есть, по сути дела, узаконили натуральный товарообмен в масштабах всего государства, что немедленно подорвало денежно-финансовую систему, открыло возможности для спекулятивных сделок и воровства. Разрушив централизованные начала и не создав правового механизма управления экономикой, регулирования ее в новых условиях, породили местничество, что лило воду на мельницу местного сепаратизма, рвачества, разрушения механизма взаимодействия. Стали жить по принципу: спасайся, кто может.
Попытки эффективно задействовать такой мощный регулятор, как ценообразование, встретили решительную обструкцию со стороны так называемых демократических сил. Соответствующие меры напрашивались сами собой.
Весной 1990 года председатель Совета министров СССР Николай Иванович Рыжков обратился в Верховный Совет Союза с предложением несколько подкорректировать цены на хлеб, увеличив их в 2–3 раза с полной компенсацией потерь, которые понесут трудящиеся.
Ни в одной стране мира так дешево не стоил хлеб и хлебобулочные изделия, как в Советском Союзе. С ним стали обращаться как с бросовым товаром. Это притом, что страна в иные годы закупала за рубежом до 45 миллионов тонн зерна, а был год, когда пришлось закупить за границей 50 миллионов тонн зерна.
Разумное предложение Совета министров по корректировке цен на хлеб и хлебобулочные изделия было «зарублено», не прошло на Верховном Совете. То был удар не по Совету министров, а по экономике Советского Союза. Об этой истории нельзя вспоминать без иронии, видя, какой беспредел в ценах творится в настоящее время.
В то время между официальной властью и воинствующей экстремистской оппозицией произошло своеобразное «разделение труда». Последние усиливали нажим, требовали от правительства все новых и новых уступок, критиковали за низкий уровень жизни, за недостатки в снабжении промышленными и продовольственными товарами, за состояние дел с обеспечением населения жильем, громко бичевали недостатки в медицине и образовании. Все валили на Октябрь и его последствия. Щедро рассыпали обещания превратить жизнь в рай в случае прихода к власти оппозиционных сил.
Власти же ушли в глухую оборону, отбиваясь робко, стараясь не отстать от оппозиции, сами бичевали себя и все, что было до них при советской власти, помогая тем самым оппозиционным силам в разрушительных действиях. Стремясь смягчить обстановку, правительство пошло на предоставление ряда льгот, повышение заработной платы отдельным категориям лиц, не имея на это никаких материальных возможностей.
В 1990–1991 годах инфляция стала набирать темпы. Обозначился заметный дефицит товаров, значительная часть рынка попала в руки спекулянтов, цены на многие промышленные и продовольственные товары неимоверно возросли. А производство тем временем начало сокращаться, что приводило к новым трудностям в обслуживании населения, нехваткам, очередям, как бы демонстрировало «справедливость» критики оппозиции.
В конце 1990 года Н. Рыжков ушел с поста премьер-министра. Причины две: он не устраивал Горбачева и вторая — перенесенный инфаркт. Горбачев, безусловно, воспользовался болезнью Рыжкова и решил от него освободиться, чего уже давно желал и в узком кругу не скрывал этого. Горбачев считал, что Рыжков мешает ему проводить гибкую политику, договариваться с оппозицией, более «успешно» вести дело к рынку, углублять перестройку. Короче говоря, реализовать планы, которые к тому времени сформировались у Горбачева и к осуществлению которых он так стремился.
Понимал это и Рыжков, однако физическое состояние не позволяло ему активно включиться на этом этапе в борьбу, а тем более энергично выступать против курса президента.
Горбачев поставил вопрос об освобождении Рыжкова на одном из закрытых заседаний Совета Федерации. Участники его согласились с уходом Рыжкова с поста председателя Совета министров СССР и, к удивлению Горбачева, единодушно высказались за назначение на пост председателя Совета министров Валентина Сергеевича Павлова.
Потребность в новой политике в области экономики, в денежно-финансовой системе, необходимость выработки новых направлений по налаживанию к тому времени уже расстроенного народного хозяйства требовали свежего человека, и таким наиболее подходящим человеком всем казался Павлов. Он, действительно крупный финансовый специалист, хорошо разбирался в экономике, четко видел трудности, возникшие в ней. Он не отбрасывал с ходу все то положительное, что было в народном хозяйстве, и в частности в управлении, и до перестройки, и в начальный период перестройки, выступал за рыночные отношения, но с необходимым умеренным подходом к этой проблеме. Он умел основательно аргументировать свою позицию и дешево не покупался, когда раздавались популистские требования.
Павлов, безусловно, был союзником, государственником, понимал значение вертикальных и горизонтальных связей, целесообразность сохранения единого экономического комплекса, так что выбор его кандидатуры был не случаен.
Лично я до назначения Павлова на пост руководителя правительства знал его мало. Общение с ним на расширенных совещаниях, на заседаниях в узком составе, где обсуждались наиболее важные, подчас деликатные вопросы, укрепило мнение о нем как о человеке, бесспорно, компетентном, знающем дело, стоящем на принципиальных позициях. Он не скрывал, что мы вступили в полосу глубокого кризиса, и этот кризис будет углубляться, если не принять мер по исправлению создавшейся ситуации.
Скоро стало совершенно ясно, что Горбачев говорит и думает одно, а у Павлова — другая, здравая позиция, направленная на выход из кризиса. Это отличие во взглядах Горбачеву явно не понравилось, в лице Павлова он не приобрел послушного руководителя правительства, готового действовать так, как пожелает Горбачев, как последнему заблагорассудится.
Павлов попытался предпринять ряд мер по выводу страны из кризиса. Замена старых крупных купюр в денежном обращении на новые явилась одной из мер Павлова, и она была разумна. Это было одним из шагов на пути оздоровления экономики, мера, вызываемая потребностями и необходимостью, во всяком случае — началом движения вперед.
Павлов прекрасно отдавал себе отчет в необходимости использования важнейшего рычага, каким являлось ценообразование. Он открыто заявлял о том, что переход от строго централизованной плановой экономики к рыночным отношениям должен занять куда больший отрезок времени, чем некоторые полагают. Павлов не разбрасывался безосновательными обещаниями.