Сталина невозможно вычеркнуть из советского периода истории нашего государства, ибо его роль со всеми минусами и плюсами присутствует и значима в достижениях индустриализации страны, культурной революции, в развитии науки, образования, в формировании многонационального государства нового типа. Без многого из того, о чем идет речь, что было сделано в Советском Союзе, мы не выиграли бы войну с германским фашизмом — ее исход был предрешен в нашу пользу в битве один на один еще до открытия союзниками второго фронта на европейском театре военных действий в 1944 году.
В политике и практической деятельности Сталина были крупные просчеты, ошибки и даже преступления. Стремясь к умножению мощи государства, расширению его территории и влияния в мире, он прибегал к таким средствам достижения целей, которые дорого обошлись нашему народу. Сталин, будучи бесспорно выдающейся личностью, создал во многом свою теорию построения социалистического общества в Советском Союзе. В значительной части она носила субъективный, волюнтаристский характер, создал ее Сталин по своему видению, сам сооружал схемы, определял направления развития, жестко формировал положения о надстройке и базисе, об их взаимосвязи и взаимозависимости. Одной категории — базису отдавал все, другой — надстройке — роль пленницы, инструмента во власти других факторов, сформулированных им закономерностей, хотя на практике, в жизни надстройка по воле одного человека была всесильна, вертела базисом, как считала нужным, оставляя за бортом законы, которые так и не дождались простора для своего проявления.
Один ученый в беседе со мной как-то сказал, что Сталин в теории уподоблялся каменщику, который так делал кладку из кирпичей, что не оставлял никакого зазора, даже небольшой возможности втиснуться туда чему-нибудь иному.
Сталин был прагматичным человеком, эта черта определяла многое. На всех этапах он считал главным производство, рассматривая решение экономических проблем именно под этим углом. И в правоте тут ему не откажешь.
Жесткие планы, неизменно перенапряженные по срокам и объемам, строгий контроль за их выполнением в сочетании с ответственностью, нередко опасной для жизни в полном смысле этого слова, отражали общую атмосферу в стране. Энтузиазм был нацелен на решение производственных задач любым путем, любыми средствами, без всяких оправдательных причин. Именно это предопределяло подход к оценке действий работника любого уровня.
Во всем чувствовалась работа четко отлаженного и твердо, жестко управляемого механизма. Сбой, отставание в производстве, пусть даже на небольшом участке, немедленно кем-то замечались, принимались меры, и положение выправлялось. Достигнутые результаты были временным рубежом. То ли по инициативе на местах, то ли по указанию сверху определялись новые задачи, застой был нетерпим и недопустим. Казалось, сделать больше уже невозможно. Но это только казалось; глаза страшатся, а руки делают. И вот взяты более высокие рубежи. Что-то двигало людьми в постоянном, неиссякаемом стремлении добиваться новых высот, направляло их усилия, держало их в постоянном поиске и движении вперед.
Значительно позже я пришел к пониманию, что такой движущей силой являлся созданный Сталиным управленческий механизм, в котором свою огромную роль играла личность самого Сталина. С приходом в 1953 году к власти Хрущева начался демонтаж этого механизма. Он продолжался не один десяток лет, идет еще и сейчас, но даже его остатков нам хватает, чтобы не погибнуть окончательно.
Во всем этом можно найти и положительное и негативное, обе стороны переплелись: привлекательные цели и порой негодные средства. В результате репрессий, преследований целых групп населения травмировано не одно поколение людей. Единственный выход из создавшегося положения — откровенность, правда, сколь бы горькой она ни была.
О масштабах нарушений законности при Сталине стало известно лишь в 60— 70-х годах. Они были значительными, но требовали выяснения и уточнения многие аспекты, обстоятельства, причины, на основе глубокого и всестороннего анализа которых можно было прийти к объективным выводам.
Предстояло определить категории осужденных лиц, обоснованность их вины, порядок расследования и рассмотрения дел в судах или в специально созданных внесудебных структурах, исполнения приговоров, в том числе отбытия наказания в местах лишения свободы.
Темпы и масштабы этой работы получили особенно большой размах в 80-е годы. В 1988 году при ЦК КПСС была создана специальная комиссия по реабилитации, которая определила идеологию и организацию работы по этой проблеме. Шел поиск материалов в архивах КГБ, МВД, Прокуратуры СССР, ЦК КПСС, в Главном архивном управлении при Совете Министров СССР. Производились опросы оставшихся в живых свидетелей, но их было очень мало, буквально единицы.
Активно велся поиск мест захоронений. Строго централизованного учета их не было, поэтому искали в предполагаемых районах по устным сообщениям, рассказам очевидцев. Работа давала результаты, и к 1990 году появились обобщенные данные.
Так, было установлено, что в 30—50-е годы (до 1953 года) по обвинению в политических преступлениях было репрессировано 3 778 234 человека. Из них высшей мере наказания — расстрелу — подвергнуто 786 098 человек. Цифры ужасны и говорят сами за себя.
Комитет госбезопасности не скрывал данных о репрессиях, местах захоронения, лицах, причастных и виновных в нарушении законности. Однако до полной убежденности в их достоверности мы не считали возможным предавать гласности всю информацию, потому что знали, сколь остро воспринимается она общественностью, и ошибки здесь были недопустимы.
За некоторое опоздание с информированием органы госбезопасности не раз подвергались критике, подозревались в стремлении скрыть правду. Но это не так, хотя имели место и неоперативность и недостаточность мер по выявлению необходимых данных. Гласная работа комиссии при ЦК КПСС по реабилитации, равно как и неоднократные обращения КГБ к населению с просьбой помочь в получении сведений были полезными, позволили, в частности, обнаружить ряд неизвестных захоронений.
Одной из сложных проблем являлось катынское дело. В архивах КГБ по состоянию на 1988 год материалов, которые проливали бы свет на эту проблему, обнаружено не было. Версия о причастности советской стороны к гибели польских военнослужащих со счетов не сбрасывалась. Она исследовалась, более того, некоторые обстоятельства (например, переписка польских офицеров оборвалась весной 1940 года) вызвали сомнения в достоверности официальной советской версии о том, что уничтожение пленных поляков в Катыни — дело рук немцев. Сомнения испытывал и Фалин, работавший в то время заведующим Международным отделом ЦК КПСС.
В начале 1989 года я, как председатель КГБ, и Фалин обратились в ЦК КПСС с предложением не отбрасывать версию о причастности НКВД к уничтожению поляков, начать поиск документов, провести расследование и откровенно поделиться с польским руководством нашими сомнениями.
В том же 1989 году, помимо Катыни, были обнаружены еще два захоронения польских военнослужащих в городах Владимире и Харькове. Были найдены также некоторые документы, которые свидетельствовали о том, что ликвидация польских военнопленных офицеров была исполнена НКВД.
Об этом было сообщено польскому руководству.
Как известно из недавних официальных сообщений, в 1992 году в архивах ЦК КПСС было наконец найдено решение Политбюро ЦК ВКП(б) 1940 года о ликвидации польских военнопленных. Об этом был проинформирован президент Польши Лех Валенса.
Такой оказалась одна из трагических страниц в советско-польских отношениях. Можно лишь выразить надежду, что эта трагедия навсегда стала историей, которая не должна отразиться на дальнейших отношениях между Польшей и Россией.
Сейчас нам стали известны основные сведения о массовых репрессиях,
расстрелах, осуждениях на длительные сроки лишения свободы значительного числа людей. В подавляющей массе это были невинно пострадавшие люди.
Я часто задавался вопросом, знали ли сотрудники органов госбезопасности тогда, а если знали, то в какой мере, что происходит, что безвинно гибнут люди, жестоко ломаются судьбы членов их семей. За время работы в Комитете я беседовал с чекистами, которые работали в органах при Сталине. Мне представлялось — они не могли не ведать того, что происходило вокруг.
Я услышал не одну впечатляющую историю об обстановке в органах тех времен. В 1937 году, например, был расстрелян практически весь личный состав Омского управления НКВД за отказ участвовать в репрессиях. Состоялся скорый суд, и судьба сотрудников управления была решена.
Обстановка в системе НКВД была окутана мраком гнетущих ожиданий. Каждый занимался своим делом и не знал, какие конкретные дела вел его сослуживец. В кабинете могли находиться несколько сотрудников, каждый из них был занят решением своих вопросов, никаких серьезных, служебных советов друг с другом, разговоры только на общие темы. Периодически сослуживцы вдруг недосчитывались какого-либо соседа по рабочей комнате, вопросов по этому не задавали, но каждый задумывался; через день-два начальство сообщало, что исчезнувший сослуживец — «враг народа», арестован, будет предан суду. Удивительное дело — соседей по кабинету, как правило, не допрашивали, что придавало всему происходящему мрачную таинственность.
Но люди есть люди, у них возникает невольная потребность поговорить о чем-то сокровенном, наболевшем, мучительном.
Однажды два сослуживца поделились между собой сомнениями в виновности их арестованного товарища. Один даже бросил фразу, не ошибается ли Берия, знает ли он правду, доходит ли до него достоверная информация? По тем временам такой разговор мог закончиться трагически. И вот после 1953 года они вспомнили тот разговор и откровенно поведали друг другу, что испытывали острый страх, мучились опасениями, не доложит ли кто из них первым о высказанном другим сомнении!
Что смущало, сбивало с толку? Арестованные давали признательные показания, которые привязывались к подлинным эпизодам из их жизни, и в ходе судебного процесса рассказы о преступной деятельности казались правдоподобными.