Разработав препарат, являющийся модификатором поведения, я, говоря честно, не был до конца уверен в том, какое влияние он может оказать на людей. Мне казалось, что я даже немного похож на доктора Франкенштейна, который не знал, кого он создал, святого или монстра.
После длительного периода сомнений и размышлений я решил, что испытывать ЖАВ-таблетку в лаборатории, когда вокруг так много народу, было бы опасно. Поэтому я подумал, что лучшее, что я могу сделать в этой ситуации, это взять таблетки домой, запереться в своей домашней лаборатории и проглотить их. Но перед тем как проделать это, я планировал оставить детальный документ с инструкцией, адресованный моей жене и специалистам в данной области химии, какие действия им следует предпринять в случае моей смерти, или если я впаду в кому или же окажусь без сознания, а также если мое поведение можно будет определить как антисоциальное.
Шла последняя неделя августа. Я взял контейнер с ЖАВ-таблетками домой и тщательным образом спрятал его в одном из тайников в моей лаборатории. Я не проинформировал ни миссис Макхортл, ни полковника Кнекера, что работа над ЖАВ-таблеткой была завершена. Я рассчитывал, что после моих экспериментов на самом себе смогу дать точное заключение, так это или нет.
Я, конечно, хотел начать свои эксперименты немедленно, но признаюсь, что мне не хватало силы духа. Это был не столько страх смерти, сколько страх потери той личности, к которой я уже привык. Помимо всего прочего, даже если таблетка вызывает только эффект усиливающейся агрессивности, я не был уверен, будет ли этот эффект постоянным либо же он окажется временным. Если временным, то в течение какого периода? Также я не мог предвидеть все возможные побочные последствия.
Я хотел стать более решительным, но что, если после принятия своего средства я стану вообще полной противоположностью тому, каким я был. Опасность, что тестостерон может превратить меня в неуправляемого, жестокого зверя, казалась мне весьма реальной. Итак, возможные перспективы были следующие: потеря способности к любого рода сочувствию, но приобретение ярости, стремления к уничтожению, которые могли постоянно возрастать.
И тут в самый неожиданный момент я вдруг почувствовал, что очень сильно люблю свою жену и своего сына. Признаюсь, что я пренебрегал моими семейными обязанностями. Я был как бы несуществующий муж и несуществующий отец.
В течение всего этого периода, когда я твердо решил, что испробую таблетку на самом себе, но продолжал колебаться в отношении времени, я дошел до того в своих новых ощущениях, что однажды вечером сказал своей жене низким голосом:
— Я люблю тебя, Мейбл.
Сказать, что она была поражена, это значит не сказать ничего. Она уставилась на меня широко раскрытыми глазами, в которых читалось явное недоверие.
— И что дальше? — спросила она наконец.
Однако, осознав всю мою глубокую любовь к жене, у меня все же не хватило смелости продолжить наш разговор. Видите ли, все, что со мной происходило, было очень ново для меня. У меня никогда не было привычки выражать словами мои самые сокровенные мысли и эмоции, а иногда мне казалось это даже стыдным. Я понимаю, как нелепо все это должно звучать для вас, но я рассказываю вам то, что было на самом деле.
Поэтому в ответ на ее вопрос я лишь покачал головой и отправился спать. Я видел недоверие на ее лице, и это огорчало меня.
Мне пришлось столкнуться точно с такой же реакцией со стороны сына, когда я попытался установить с ним более близкие отношения.
— Чет, — сказал я ему однажды утром, — перед тем как у тебя начнутся занятия в школе, я могу сделать перерыв в работе, и мы с тобой сможем провести день вместе. Что ты на это скажешь?
Сын странно посмотрел на меня.
— Не знаю, — ответил он с сомнением, — у меня полно дел, которые я запланировал. Боюсь, что я буду ужасно занят.
Мне пришлось проглотить все это, понимая, что в основе того, что происходит между мною, моей женой и моим сыном, лежит моя вина. Я не мог осуждать их, мое новое поведение, конечно, должно было вызвать у них подозрение. Они слишком привыкли к моей холодности, к моему безразличию. И все эти неловкие попытки продемонстрировать мою любовь казались очень непростыми для меня и неискренними для них. Я с тревогой даже начал думать: а смогу ли я когда-либо убедить их, что я пытаюсь измениться, что я пытаюсь исправиться?
Я колебался и наконец решил поделиться своими тревогами с Марлен Тодд, рассказать ей о том, что происходит, и попросить у нее совет. Но она должна была поверить мне, что я в самом деле хочу убедить жену и сына в моей любви и что мне требуется взаимная любовь.
Однако для этого мне надо было рассказать Марлен, что я делал в своей лаборатории вплоть до того момента, когда решил испытать тестостероновую таблетку на самом себе. И о том, что могло бы случиться, все дальнейшие последствия, а также о том, что я хочу стать понимающим и любящим мужем и отцом. Все то, что я называю гуманностью.
Но, конечно, я не мог сказать Марлен ничего о ЖАВ-проекте. Прежде всего потому, что я поклялся хранить молчание, и потом, если бы я рассказал ей все, я знал наперед, какова была бы ее реакция. Марлен была бы в ужасе и вряд ли смогла бы примириться с мыслью, что я создал продукт, суть которого заключается в том, чтобы усиливать агрессивность и ярость в сегодняшнем мире.
Поэтому я заперся в своей лаборатории и, перекидывая эти чертовы белые таблетки из руки в руку, думал, как они могут повлиять на мою жизнь. Будут ли они для меня добром либо станут злом? Этого я сказать не мог.
Но я знал, что скоро это выясню.
45Марлен Тодд
У меня всегда были очень теплые, близкие отношения с моей дочерью. Я была благодарна ей за это и гордилась, что она воспринимала меня больше, как свою хорошую подругу, нежели как мать. Она доверяла мне, советовалась со мной и, казалось, в самом деле интересовалась моей работой.
Но недавно я заметила своего рода таинственность, которая появилась в ее поведении. Она не была такой же открытой, как всегда, и стала проводить очень много времени с Четом Бэрроу.
— Таня, — сказала я ей, — у тебя так много друзей, но ты почему-то с ними совсем не виделась этим летом.
— Ну, во-первых, это потому, что многие из них уехали, — ответила она, — в том числе и с родителями. Глория Петерс отдыхает в теннисном лагере, а Марша Гилжирт лежит в больнице. Ей вырезают гланды. Так что не так уж и много кого осталось, с кем бы я могла играть.
— В таком случае, держу пари, ты рада, что скоро снова пойдешь в школу и увидишь своих подруг.
Она ничего не ответила на это, и я прекратила разговор. Я хотела намекнуть, что она проводит слишком много времени с Четом Бэрроу, но если она была одинока, а он предлагал ей свою компанию, то мне показалось жестоким критиковать их.
Теперь я понимаю, что должна была быть более внимательной к перепадам ее настроения и к ее желаниям, неважно, чем они были вызваны. Но, признаюсь вам честно, в тот момент я настолько была увлечена своей работой, что, конечно, пренебрегала обязанностями матери. Поэтому в том, что произошло, есть и моя вина.
Разработка „Объятий" стала продвигаться даже быстрее, чем я могла надеяться. Возможно, из-за моих личных отношений с Германом. Я решила создать запах, который понравился бы мужчинам, — одеколон или лосьон после бритья. Это было достаточно простой задачей — подобрать компоненты ароматов, такие, как, например, цитрусовые, сосна и дикая мята.
Самой же сложной проблемой было создание того, что мы называем „длительность аромата". Существуют такие запахи, которые держатся недолго, и только их пользователь может чувствовать аромат, а человек, стоящий рядом, ничего не унюхает. Другие запахи могут быть резкими для всех, но тоже на очень непродолжительное время.
После того как я испробовала несколько различных вариантов, я пришла к выводу, что по каким-то непонятным для меня химическим причинам окситоцин убивает все другие запахи. Букет ароматов исчезал через очень короткое время. И когда я предложила моим коллегам обсудить этот вопрос, они с трудом поверили, что я разрабатывала в самом деле духи. Уж очень нетипично вели себя все мои формулы.
Но как модификатор настроения и поведения „Объятия" все равно давали мне большую надежду на удачу. Я считала, что способность искусственного гормона делать человека полностью расслабленным, почти томным, является поистине уникальной. Более того, воздействию подвергался не только пользователь данных духов, но и тот, кто, стоя рядом, вдыхал их аромат.
„Дарси и сыновья" сделали заказ лаборатории „Макхортл" на разработку нового аромата, который мог бы создать атмосферу романтики, близости и взаимопонимания. Я не сомневалась, что „Объятия" отвечают всем этим требованиям и будут иметь необыкновенный коммерческий успех.
Я была так горда своей удачей, что не удержалась и рассказала Грегу Бэрроу о том, что мне удалось сделать. Мы ехали домой из лаборатории в один из последних августовских дней. Я сказала:
— Грег, я хочу сообщить тебе поистине что-то изумительное, но ты должен обещать мне хранить полное молчание.
— Разумеется, — проговорил мой друг.
И тогда я рассказала ему все с самого начала. Договор на создание „Объятий", мое необыкновенно удачное открытие аэрозольной формы окситоцина и как я преуспела в использовании полового гормона в духах, которые могли воздействовать на настроение и поведение.
— Хорошее воздействие, — подчеркнула я. — „Объятия" просто заставят тебя любить весь мир и каждого человека в отдельности.
— Мои поздравления, — произнес Грег. — Похоже, что ты проделала грандиозную, необыкновенную работу.
Я была за рулем, поэтому не могла повернуться и посмотреть на него.
— Думаю, ты мог бы быть более радостным, — заметила я недовольно.
Я услышала, как он сделал глубокий вдох.
— Марлен, ты заслужила всех похвал, которые существуют. Это действительно творческая идея, но я сомневаюсь, что „Объятия" могут быть использованы в коммерческом плане.