«общего» и «индивидуального» через братство носит гораздо более гипнотизирующий, чем подлинно разрешающий характер.
Не будем говорить уже о непрочности братства, выводимого из эгоистических побуждений человека или его автоматических привычек. Братство, построенное на меркантилистическом расчете, отрицает само себя; оно – первый и беспощадный враг свободы, равенства, а, следовательно, личности.
Но и чувство братства, продиктованное альтруистическими мотивами, в современной личности является гораздо более словесной формулой, чем действительной нормой поведения. Верить в то, чтобы это чувство стало высшим регулятивным принципом в жизни человека значило бы верить в чудо совершенного преображения человеческой природы.
Человек – в полноте его известных нам психофизиологических свойств – насквозь антагонистичен. В нем самом – узлы противоречий, диктующих ему решения противоположного характера. И эти живые антагонизмы не могут найти разрешения в утверждении каких-либо синтетических формул, или открытых чисто спекулятивным путем, или построенных на наблюдении отдельных, произвольно отобранных свойств человеческой природы.
Надындивидуальный характер личности. – Проблема «личности» и ее «свободы» в философии С. Трубецкого. – Соборный характер человеческого сознания
Вернемся к нашему прерванному анализу человеческой личности.
Мы говорили уже выше, что человек на всех ступенях его исторического развития есть существо общественное.
И огромная часть каждого «я» не только слагается под влиянием известных указаний и велений общественной организации, но предопределяется уже с первых шагов ее сознательной деятельности предшествующим ему развитием общественности. С момента нашего явления на свет мы приобщаемся к огромному фонду верований, мыслей, традиций, практических навыков, добытых, накопленных и отобранных предшествующим историческим опытом. И так же, как культурный опыт научил нас наиболее экономичными и верными средствами оберегать физический наш организм, так сознательно и бессознательно усваиваем мы тысячи готовых способов воздействия на нашу психическую организацию. И прежде чем отдельное «я» получит возможность свободного, сознательного отбора идей и чувств, близких его психофизиологической организации, она получит немало готовых целей и средств к их достижению из лаборатории исторической общественности.
Так каждая личность – помимо собственного субъективно только ей принадлежащего мира, живет в своем сознании еще сверхличным надындивидуальным, сообщаемым ей извне стоящими силами.
Именно этой частью моего сознания я принимаю объективные ценности, творимые миром. Оставаясь в этом сознании самостоятельной сущностью, независимым «я» – я сливаюсь с окружающим меня человеческим миром, делаю своим близким, неотделимым от меня его творчество, его страдания, его радости. Этой именно способностью перешагнуть пределы сферы субъективных чувствований – объясняется возможность и оправдание объективных ценностей – в общежительном плане – тех учреждений, которые создает коллектив без видимой моей санкции на это.
У одного из современных нам философов мы находим превосходное исследование проблемы «личности» и ее «свободы» в направлении, чрезвычайно близком нашим утверждениям. Это исследование принадлежит С. Трубецкому[65].
Философ констатирует, что спор номинализма и реализма остается нерешенным. По крайней мере господствующие типы философствования вдохновляются прямо противоположными началами.
Английский эмпиризм – отрицает универсальный логический элемент в познании, а образование государства и нравственности объясняет «исключительным влиянием индивидуальных действий и политических потребностей человека».
Немецкий идеализм – утверждает обратно «абсолютизм универсального начала, сверхиндивидуального и постольку в сущности бессознательного», «абсолютизм отвлеченных логических категорий», абсолютизм природы, родового начала, государства.
Отдельное лицо для эмпирики – «исторический атом», для идеалиста – «момент мирового процесса».
Однако крайности утверждений обоих философских учений направляются против них самих.
Английская философия, отождествив личность с эмпирической индивидуальностью, должна была прийти к последовательному отрицанию объективно-логического характера умственных операций. Объективного знания нет. Логическая достоверность заменяется психологической уверенностью. Последовательно продуманный эмпиризм ведет к скептицизму.
Немецкая философия – оказалась, в свою очередь, неспособной вывести из абстрактных начал конкретные явления живого сознания. И не умея объяснить их, она отвергла последовательно истинность индивидуального сознания и должна была признать «всякое обособленное сознание, всякое индивидуальное существование – объективным заблуждением мирового субъекта».
Оба утверждения – эмпириков и идеалистов – противоречат, однако, и основному факту и убеждению теоретического сознания и нравственным требованиям.
Собственное учение Трубецкого и представляет своеобразную попытку примирения обоих антагонистических начал в живом синтезе соборного сознания.
Индивидуальное человеческое сознание, будучи врожденным, последовательно развивается при помощи более ранних, уже развитых человеческих сознаний. Самостоятельность личного сознания представляется как будто бы бесспорной. На самом деле оно имеет «в совокупность других сознаний… естественную норму и закон своей деятельности».
И только признав, что человеческое сознание есть «коллективная функция человеческого рода», «живой и конкретный универсальный процесс», что оно как «соборное» предполагает «не только родовое единство, но и живое общение между людьми», «примирение родового с индивидуальным», что наконец только таким образом воспринимается в общем сознании «вселенское согласие», можно объяснить и понять, что люди «психически и логически понимают друг друга и все вещи, сходятся друг с другом в рациональном и положительном познании объективной вселенской истины, независимой от всякого личного сознания».
Этот основной ряд мыслей Трубецкой защищает прежде всего соображениями, взятыми из наблюдений над сознанием в связи с явлениями жизни.
«Сознание есть существенное проявление жизни». В элементарной своей форме – чувственности – оно предшествует не только дифференциации нервной системы, но и первичной организации – клеточкам (амебы). Так «чувственность не рождается, а продолжается, как жизнь протоплазмы. Сознание, как и жизнь, есть от начала родовой наследственный процесс».
Если у наших организмов, обладающих ничтожной степенью индивидуализации, отдельные органы слабо или вовсе не координированы между собой и обладают такой же индивидуальностью, как целое, восприятие рассеивается по всему организму, то у высших организмов – имеется специальный контроль центральных органов. Сознательное восприятие локализуется в высших центрах строго дифференцированных. «Рассеянное, раздробленное, многоединичное сознание предшествует в природе сознанию собранному, сосредоточенному, неделимому».
Это подтверждается и физиологическими опытами, и особенно ярко и убедительно – гипотетическими экспериментами, вскрывшими также «скрытую многоединичность человеческого сознания, атоматизм его подчиненных центров в случае их болезненной диссоциации» и пр.
Та к физиологическая жизнь и сознание индивида представляются – функциями коллективными. Мозг человека и общество, к которому принадлежит человек, определяют степень и характер его психического развития. Все содержание его сознания дается ему людьми или через посредством людей; сознание имеет историю в человечестве.
Однако последнее не говорит об упразднении индивидуальности.
В истории все совершается личностью и через личность, имеющую «самобытное значение и безусловное достоинство, помимо того общества, которое оно собою представляет». «Личность – может и должна вносить с собою нечто безусловное в свое общество – свою свободу[66], без которой нет ни права, ни власти, ни познания, ни творчества».
И не только идеал не может быть усвоен без личного свободного усилия, но именно «истинный идеал не всегда таков, как он признается в его среде»[67].
Мы позволили себе сделать это обширное отступление потому, что основной ряд мыслей Трубецкого, опирающихся одинаково на анализ сознания в связи с прогрессивно развивающимися явлениями жизни, как и на внутренний анализ сознания – подтверждают вполне те положения, которые лежат в основе и нашего рассуждения[68].
Анархизм также не знает изолированной личности, он также утверждает, что каждое самоопределяющееся «я» – в его целом – есть прежде всего продукт общественности; он понимает, что не только отрицания наши, но и самые пламенные порицания наши строятся на материале, который дает многовековая человеческая культура. Индивидуальность всюду связана с родом, человек с историей, его сознание с вселенским сознанием[69].
Но крепкие нити, связывающие нас с отдаленнейшими временами и с забытыми предками, никогда не завяжутся для нас фаталистическим узлом.
Каждый из нас может и должен быть свободным; каждое «я» может быть творцом и должно им стать. Переработав в горниле своих чувствований то, что дают ему другие «я», то, что предлагает ему культурный опыт, сообщив своему «делу» нестираемый трепет своей индивидуальности, творец несет в вечно растущий человеческий фонд свое, новое и так влияет на образование всех будущих «я».
Разве этот непрерывный рост человеческого творчества, где прошлое, настоящее и будущее связаны одним бушующим потоком, где каждое мгновение живет идеей вечности, где всему свободному и человеческому суждено бессмертие, где отдельный творец есть лишь капля в вздымающемся океане человеческой воли, не родит могучего оптимистического чувства? Именно в идеях непрерывности и связности почерпнули радостный свой пафос знаменитые системы оптимизма – Лейбница, Гердера.