упп населения. Но было бы неверным указывать лишь на эти явления и процессы, сколь значительными бы они ни были. Ведь убийство, например, родной матери или собственного ребенка в принципе должно безоговорочно осуждаться самим преступником независимо от того, какие социально-экономические и иные трудности в данный момент переживает общество. Более того, отношение виновного к им же содеянному, если брать даже не единичные случаи, а их множество, по-видимому, вообще напрямую не связано с уровнем материального благосостояния людей. И в современных развитых странах, и в дореволюционной России, которая была несравненно богаче, чем теперешняя, имелось и имеется множество опасных преступников, которые в тюрьме и на каторге и не думали каяться. Блестящая работа В. Дорошевича «Сахалин» — убедительное тому доказательство. В книге дана мастерски написанная галерея портретов убийц и разбойников, рассказывающих о своих злодеяниях без угрызений совести, вполне спокойно, даже с усмешкой и некоторым юмором. «Весельчаки» — убийцы неоднократно встречались и нам.
Так в чем же дело?
Прежде всего отметим, что сразу же после обнаружения и задержания преступника он попадает как бы в оппозицию ко всем и от всех ожидает нападения, т.е. значительного ухудшения своего положения, сурового наказания вплоть до лишения жизни. Очень многие ему угрожают, он ни от кого не ожидает действительного сочувствия и понимания, никто не выражает желания разделить его страдания и страхи. Поэтому все его жизненные силы, от природы иногда не очень значительные, уходят на круговую оборону, которая тем яростнее, чем более враждебной ощущается им государственная машина, хладнокровно переламывающая его жизнь и судьбу и отнюдь не склонная к снисходительности. На данное обстоятельство мы обращаем особое внимание, поскольку преступник чаще всего — это отчужденная личность, бессознательно ощущающая немалую дистанцию между собой и людьми, социальными институтами, общественными ценностями. Иными словами, будущие преступники в силу своей отчужденности уже заранее предрасположены воспринимать следствие и суд как нечто чуждое и даже враждебное. Дальнейшие события обычно убеждают их в своей правоте. Однако подвергнутые аресту подозреваемые и обвиняемые вынуждены обороняться не только от следователя или прокурора. Не менее травматичными становятся для очень многих из них, особенно впервые взятых под стражу, сама обстановка в местах лишения свободы, ее жесткие ограничения, подавление воли и желаний, действия сокамерников и т.д. Так что «фронт обороны» у них весьма широк. В этих условиях нравственные вопросы собственного преступного поведения неизбежно начинают отступать на второй план, а потом как бы растворяются, самоупреки, если они и были, исчезают вообще, так как своих сил и возможностей может не хватить для отражения внешних опасностей, которые так реальны и которые могут исковеркать всю жизнь. Таким путем вырабатывается определенная позиция, постоянная линия поведения, ориентированная лишь на обеспечение собственной безопасности и жестко закрепляемая в психике как более или менее надежная гарантия своего относительного благополучия в крайне неблагополучных условиях мест лишения свободы.
Надо добавить, что темы совершенного преступления, личной вины, ответственности весьма непопулярны в тюрьмах и колониях. Их редко касаются даже представители администрации, и не в последнюю очередь в связи с тем, что обычно не могут сказать ничего существенного по поводу причин преступного поведения, соотношения виновности и наказания, перспектив дальнейшей жизни. Они совершенно не подготовлены, а поэтому не способны проникнуть в душу осужденных, в ее сокровенные глубины и интимные переживания, вызвать исповедь и покаяние, а тем самым и очищение. Но даже если бы тюремные работники могли бы и захотели это сделать, у них попросту не хватило бы времени на такие занятия в силу множества других, на первый (только на первый!) взгляд гораздо более важных обязанностей.
Итак, покаяние чуждо преступникам, отбывающим наказание в местах лишения свободы, более того, такая проблема там даже и не ставится. Между тем оно крайне необходимо для решения не только абстрактных нравственных проблем, но и многих практических задач и в первую очередь для предупреждения рецидива преступного поведения, изменения поведения вообще на основе обретения духовности и обращения к иным ценностям. Покаяние не только признание собственных ошибок и заблуждений, но и достижение человеком нового качества. Исповедь и покаяние могут стать существенным способом снижения высокого уровня тревожности осужденных и напряженности в их среде, а следовательно, сокращения числа нарушений в ИУ и укрепления там режима.
Нельзя забывать, что покаяние, раскаяние (лат. репйепйа; отсюда — пенитенциарные учреждения) представляет собой переживание чувства стыда и угрызений совести. Это морально-психологическое переживание имеет исключительное значение для нравственного совершенствования осужденного, поскольку покаяние обусловлено тем, что переживание чувства стыда сопровождается самопорицанием, самоупреками и самоосуждением им своего поведения. Регулирующая роль этой важнейшей этической категории заключается в том, что стыд представляет собой зачаточный, не резко выраженный гнев человека на самого себя, гнев, обращенный вовнутрь человека. Внутренняя, этическая сущность стыда и совести одна и та же: «Стыд и совесть говорят разным языком и по разным поводам, но смысл того, что они говорят, один и тот же: это недобро, это недолжно, это недостойно. Такой смысл уже заключается в стыде; совесть прибавляет аналитическое пояснение: сделавши это недозволенное или недолжное, ты виновен во зле, грехе, в преступлении». Переживание осужденными чувства стыда и осознание нравственной ответственности за свое поведение (совесть) значимы с педагогической точки зрения еще и потому, что они являются индивидуальными психическими механизмами, через которые общество воздействует на личность посредством внутренней саморегуляции ею своего поведения и, следовательно, самовоспитания. Совесть составляет способность личности контролировать свое поведение, отражать в своем самосознании, самооценках и мотивах те наиболее высокие требования, какие только могут быть предъявлены человеку. Органическая связь совести и добра делает совесть не только формой своеобразной нравственной самокритики, но вместе с тем и проявлением моральной ответственности личности, определяющим выбор поведения. Угрызение совести, сопровождающее покаяние, — это устойчивое эмоциональное отношение осужденного к содеянному, выражающееся в отрицательных эмоциях, переживаниях глубокого неудовольствия, морального страдания. Оно вызывается самоосуждением человека, сожалением о содеянном в прошлом преступлении. Что же надо сделать, чтобы в условиях отбывания наказания сработал этот мощнейший механизм нравственного воздействия на личность осужденного? Как разбудить дремлющую совесть? Сразу же оговоримся, что мы отрицательно относимся к такой постановке вопроса, что у некоторых совести (как и стыда) вообще нет, что этот вечный «внутренний тиран» (по выражению З. Фрейда) иными сверхчеловеками уже преодолен, а иными недочеловеками неизвестно когда утерян. Безусловно, совесть есть у каждого вменяемого человека. Вопрос только в том, что она по многим причинам заблокирована еще до совершения преступления, а во время отбывания наказания из-за определенных условий эта блокада не только не снимается, но порой даже еще более усиливается. Одна из самых существенных преград на пути к покаянию осужденного — феномен психологической защиты, проявляющийся, как уже отмечалось выше, в различных формах сопротивления воспитательному воздействию. Однако речь должна идти не о разрушении психологической защиты, которая выражает бессознательное стремление личности сохранить целостность, определенность своего «Я», уровень самосознания, самоуважения и самооценки. Необходимо так построить процесс исправления, чтобы с помощью индивидуального психотерапевтического воспитательного воздействия постепенно преодолевать этот барьер. Следует подчеркнуть, что для успеха в этой работе имеет значение умение воспитателя выявить у осужденного и использовать в своих целях склонность к концентрации на проблемах собственной жизни, помочь пробудить у него интерес к самому себе («надо отважиться войти в самого себя»). Это позволяет создать определенные предпосылки для формирования более правильной самооценки у преступника, а также способствует пробуждению у него первых импульсов потребности самопознания и самовоспитания, что напрямую связано с проблемой покаяния.
Переживание раскаяния, чувство стыда и угрызения совести не должны быть сведены к беспредельному самокопанию личности во внутреннем мире и болезненному самоистязанию, доводящему до психического истощения. С другой стороны, раскаяние должно быть деятельным искуплением вины, выразившимся в осознании необходимости отбыть наказание и исправиться: «Поскольку преступника наказывают, это предполагает требование, чтобы и он понимал, что его наказывают справедливо, и если он понимает это, то, хотя он и может желать, чтобы его освободили от наказания как внешнего страдания, тем не менее его всеобщая воля, поскольку он признает, что его наказывают справедливо, согласна с наказанием».
Таким образом, покаяние должно осуществляться в рамках того общего подхода к наказанию, согласно которому оно есть приговор, произносимый осужденным над самим собой. Однако если все силы осужденного уходят на круговую оборону или самооборону, то дело не доходит не только до деятельного раскаяния или покаяния, но даже до более или менее искреннего самоупрека. Поэтому следующим направлением пробуждения у осужденного чувства стыда и совести должно стать максимальное снятие неоправданных правоограничений, гуманизация условий содержания. Прежде всего здесь идет речь о смягчении фактора асоциальной субкультуры и ее профилактике. Преодолеть «другую жизнь» в условиях изоляции от общества, как уже отмечалось, практически невозможно, но оградить осужденного от наиболее уродливых ее проявлений необходимо не только с точки зрения законности, но прежде всего с той целью, чтобы освободить душевные силы человека от изнурительной борьбы с преступным сообществом за свое элементарное самосохранение, чтобы направить эти силы в русло духовного самовозрождения, покаяния и самоопределения.