— Да нет, ему тогда просто подвалило — давали участки, вернее, распределяли, как раз на побережье, простым смертным ничего, конечно, не досталось бы, но Митьке повезло, ему какой-то начальник из горкома партии подсобил. Участки все в основном были по шесть соток, и остался один — десять соток, если из него шесть выкраивать, то оставшиеся четыре уже совсем никуда не денешь, вот и отдали целиком. Кто ж мог знать, что советская власть кончится, землю можно будет продавать и покупать, и участок этот золотым окажется. Вы знаете, почем сейчас сотка на побережье?
— Валентина говорила, семьдесят тысяч долларов, но я не поверила, — призналась Настя.
— А зря. Именно столько и есть.
Врагов, по утверждению Николая Степановича, у Дмитрия Васильевича тоже не было.
— Но вообще-то характер у Митьки был тяжелый, с ним было трудно общаться, потому и друзей у него было мало, только Герка да мы с Яшкой, больше его никто вынести не мог. Вот Яшкина жена Райка, к примеру, сама заядлая рыбачка, так она Митьку любила, а моя так с его характером и не смирилась, никогда с нами не сидела и в гости к Евтеевым со мной не ходила. Ни Митьку не любила, ни Шурочку.
— Почему? — спросила Настя настороженно.
— Да ей казалось, что они не теплые, не душевные, все в работе, не посмеются лишний раз, анекдот не расскажут. Оба они были такие, знаете ли, «вещи в себе».
— Значит, доктора Евтеева не любили? — уточнил Алексей.
— Как вам сказать… — Бессонов помолчал, глядя в сторону, на голубую воду бассейна. — Его очень уважали и как врача, и как человека, но любить его действительно было трудно. Тяжелый он, мрачный, как будто все время не в настроении. К этому надо было привыкнуть, приспособиться. Вот мы с Яшкой и Райкой приспособились, а моя драгоценная — нет. Шурочка была резкой, суховатой, всегда правду-матку в глаза резала, кому ж это понравится. В ней не было женской хитрости, мягкости какой-то, хотя она была очень серьезная, порядочная, много работала, семью обихаживала. Шурочка правильная была.
Обед вместе с разговорами занял добрых два часа. Николай Степанович ушел заниматься своими делами, велев Насте и Леше немедленно обращаться с любыми вопросами и просьбами прямо к нему, его кабинет на первом этаже, и он всегда на месте.
Симпатичная женщина убрала со стола, Настя открыла блокнот и стала изучать составленный еще в Москве план первоочередных мероприятий. Беседа с Бессоновым состоялась. Беседу с Фридманами придется отложить на неопределенный срок. Галину Симонян они будут искать на набережной. Остался еще брат Валентины — Евгений Дмитриевич Евтеев. Настя набрала его номер и, к своему ужасу, выяснила, что Евгений в данный момент находится в Арабских Эмиратах на отдыхе и вернется только одиннадцатого мая. Не в силах справиться с накатившей злостью, она позвонила Валентине.
— Валентина Дмитриевна, вы знали, что ваш брат собирается в Эмираты на все праздники?
— Конечно, знала, — невозмутимо ответила она.
— Почему вы мне об этом не сказали?
— А зачем? Какое отношение это имеет к вашему расследованию?
Действительно, какое? Неужели эта курица настолько тупа, что не понимает очевидных вещей?
— Если бы вы мне об этом сказали заранее, я бы убедила вас не торопить меня с поездкой в Южноморск. Ведь сегодня только третье мая, а ваш брат вернется одиннадцатого. И все это время мне придется его здесь ждать, понимаете?
— Нет, я не понимаю, при чем тут мой брат и зачем он вам нужен. Если вы его в чем-то подозреваете, то, пожалуйста, ищите доказательства, он сам вам их наверняка не предоставит.
— Но он может знать каких-то друзей или знакомых вашего отца, и вообще он может знать что-то такое, чего не знаете вы! — с досадой проговорила Настя.
— Глупости! Я сама все знаю, я была рядом с папой последние два года, я своими глазами видела всех, кто приходил его навещать, и слышала все, о чем они говорили. Женя не может знать ничего такого, о чем не знаю я.
Самоуверенность заказчицы начала выводить Настю из себя, и она попрощалась, чтобы не успеть выплеснуть раздражение. Значит, придется сидеть тут и ждать Евтеева-младшего, не вести же с ним длинные разговоры по телефону, да и личное впечатление надо составить. И Фридманов надо ждать. Черт знает что! Правильно она сделала, что уговорила Чистякова ехать вместе, до тринадцатого мая им точно в Москву не вернуться.
Но раздражение все не утихало, и Настя позвонила Стасову.
— Я так и знала, что все разъедутся на праздники и мы с Лешкой здесь застрянем, — сердито сказала она. — Я же тебя предупреждала! Тебе придется платить мне командировочные за совершенно пустые дни.
— И чего? — с усмешкой отозвался Стасов. — Тебя это ломает?
— Представь себе! Я чувствую себя не в своей тарелке оттого, что приехала, а дело будет стоять. Я так не привыкла.
— А ты привыкай. Отдыхай, гуляй. Вода-то теплая?
— Шестнадцать градусов, — буркнула Настя. — Сам в такой купайся, если нравится. Я даже под угрозой расстрела в такую не войду.
— Значит, загорай, спи, в общем, не маленькая, найдешь чем заняться, у тебя, между прочим, муж под боком.
И Стасов захихикал в трубку.
— И если ты такая трепетная, веди учет пустых дней, я тебе за них командировочные не заплачу, будешь за свой счет отдыхать.
Как ни странно, но, услышав эти слова, Настя Каменская сразу повеселела. И успокоилась.
В первый же вечер Настя и Чистяков отправились гулять по набережной. Народу на набережной было немного, сезон только-только начался, хотя жаркая погода, как уверял Николай Степанович, стояла уже недели две. Море оказалось серым и недружелюбным, совсем не таким, каким Настя помнила его еще с тех давних времен, когда в последний раз проводила отпуск на юге. Неужели море за четверть века изменилось? Или она сама, Настя Каменская, стала другой? И еще одно поразило ее: у моря не было запаха, того самого, который она так хорошо помнила и который раньше чувствовался задолго до того, как оказываешься на пляже. Теперь же в воздухе витали душные и навязчивые запахи шашлыка, шаурмы и прочей снеди, доносящиеся из множества открытых ресторанчиков и кафе на набережной.
Настя шла и рассматривала пляж, тянущийся под парапетом. Крупная галька, никаких тентов и зонтов для отдыхающих, пластиковые шезлонги стоят под навесом, собранные в стопку, и рядом красуется от руки выполненная надпись: «1 час — 50 р., 2 часа — 60 р., 3 часа — 70 р., целый день — 100 р.» Даже душевых кабинок нет, чтобы смыть после купания морскую соль с кожи, только переодевалки, да и тех немного.
— Леш, как ты думаешь, почему пляж такой необорудованный? — спросила она.
— Хозяина нет, — пожал плечами Алексей, — никому ничего не надо.
— А почему не надо? — не отставала она.
— Да это же простая арифметика, Асенька, — засмеялся Чистяков. — Видишь, на пляже лежат отдыхающие?
— Вижу, — послушно кивнула Настя.
— И все как один, а их немало, на полотенцах или подстилках. Неудобно же, крупная галька, все бока, поди, болят, а они все равно шезлонги не берут. Почему?
— Наверное, для них это дорого. Экономят.
— Вот именно. А если оборудовать пляж, то ведь за оборудованием надо смотреть, я уж не говорю о том, что надо вложиться и закупить это оборудование и смонтировать. Следить, ремонтировать, охранять. То есть платить рабочей силе. Значит, что?
— Значит, надо делать пляж платным, чтобы не платить за все это из городского бюджета. И платить вдобавок зарплату кассирам и контролерам. То есть плата за пользование пляжем получится приличная.
— И кто будет пользоваться таким пляжем, если людям даже шезлонг за сто рублей дорого взять? Никто.
— Ты прав, — вздохнула Настя. — Впрочем, как всегда.
По обеим сторонам набережной сплошной чередой уместились во множестве магазинчики, палатки, рестораны и кафе, а также непонятные аттракционы с названием «Лопни шарик». Около каждого стоял зазывала и громко приглашал всех желающих «лопать шарики и выигрывать призы». Настя остановилась и с любопытством стала разглядывать аттракцион. Деревянная доска с двадцатью пятью крупными ячейками, в каждой ячейке лежит надутый воздушный шарик. Нужно бросать в шарики дротиком, похожим на дротик для дартса, чтобы шарик лопнул. За сто рублей хозяин аттракциона выдавал 6 дротиков, и если попасть и «лопнуть» 6 шариков, то получаешь большой приз, если 5 — средний, за 4 попадания полагается малый приз. Тут же на вертящейся стойке висели призы трех калибров — дурацкие мягкие игрушки, цена которым — полторы копейки в базарный день.
— Хочешь попробовать? — предложил Чистяков.
— Да ты что! — возмутилась Настя. — Я никогда в жизни не попаду.
— А я попробую, — решил он, доставая из кошелька сторублевую купюру.
— Леш, не надо, а?
Она попыталась оттащить его за руку, но тот стоял намертво и позиций сдавать не собирался.
— Почему? Я хочу попробовать.
— Но это пошло как-то… Леш, ну не надо.
— Ты что, стесняешься? — Алексей весело улыбнулся и легонько оттолкнул ее. — Тогда отойди, как будто ты не со мной.
— Я не стесняюсь, но…
Но было поздно, Чистяков уже протянул деньги девушке, которая тут же выдала ему шесть дротиков. Он начал бросать их в шарики и ни разу не промахнулся.
— Поздравляю, — радостно заверещала девушка, — вы выиграли большой приз.
Она сняла со стойки и протянула ему большую серо-белую плюшевую мышь, которую Алексей не знал куда девать. Девушка тут же стала предлагать ему сыграть на суперприз, то есть попасть восемь раз из восьми.
— А какой приз? — поинтересовался он.
Увидев огромного розового слона, еще более дурацкого, чем мышь, Алексей отказался продолжать эксперимент с собственной ловкостью и меткостью, а мышь тут же сунул какому-то малышу, идущему навстречу в сопровождении родителей. Малыш радостно схватил игрушку, а его родители удивленно и благодарно заулыбались.
— Трудно было попасть? — спросила Настя, подходя к мужу.