— Вы таких баклажанов никогда и нигде не покушаете, только в нашем доме, — увещевал их Фридман. — Вы, наверное, в общепите кушаете?
Пришлось признаться, что так оно и есть. Конечно, а где же еще им питаться?
— Как — где?! — возмущенно воскликнул Яков Наумович. — Вы же у Коли живете, у него такие повара! У него же самые лучшие во всем городе повара, лучше его поваров только моя Раечка! Зачем вы ходите в какой-то общепит, когда вы живете у Коли! Короче, ничего не хочу слушать, сейчас мы пойдем с вами в сад, я вам покажу, что у нас там растет и цветет, а потом мы сядем за стол и будем кушать. И никак иначе быть не может.
Они сдались и покорно пошли осматривать сад.
Баклажаны действительно оказались очень вкусными, и от Фридманов Настя и Леша возвращались, еле передвигаясь от сытости.
— Давай пройдемся по набережной, растрясем еду, — предложил Алексей.
Настя согласилась. До набережной было минут двадцать ходу, но она шла с удовольствием, чувствуя, как постепенно спадает с нее сытая вялость. Едва они сделали несколько шагов вдоль парапета над пляжем, как наткнулись на паренька с обезьяной Гераклом. Паренек тут же стал предлагать им сфоткаться.
— Да мы уже вчера снимались, — с улыбкой сказала Настя.
Парень посмотрел на нее более внимательно и вдруг широко и радостно улыбнулся.
— Ой, вы же моя любимая клиентка! Я вас два года ждал!
Значит, невелики у него заработки, если столько, сколько Настя ему вчера заплатила, он за один раз уже два года не зарабатывал. Обезьянка вдруг прыгнула к Насте на грудь, обняла ее тоненькими лапками за шею и крепко прижалась. Настя от умиления чуть не расплакалась и неожиданно заметила, какой усталый, измученный вид у парня и какие грустные у него глаза. Видно, нелегкий это труд — целыми днями мотаться в поисках клиентов по набережной с обезьяной в руках. Пареньку было лет семнадцать-восемнадцать, худенький, низкорослый, он выглядел как будто недокормленным и в целом чем-то очень походил на обезьянку с гордым мощным именем Геракл.
— Это твоя обезьянка? — спросила она.
— Моя, — кивнул парень.
— А зимой как же?
— Живет со мной дома, — он снова улыбнулся.
— А попугай чей?
— В аренду взяли. Сезон закончится — вернем. А хотите, я вас еще бесплатно сфоткаю?
— Да нет, — отказалась Настя, — спасибо, больше не надо.
— Ну хотите — поснимайте Геракла, я денег не возьму, вы своей камерой снимайте, я его подержу. Хотите? Нет, правда, вы моя самая любимая клиентка.
— Спасибо, не нужно. Ну счастливо, удачи тебе.
Настя погрустнела, ей было отчаянно жалко и пацана, и Геракла.
— Ну конечно, — проворчал Чистяков, — ты у него самая любимая, кто бы сомневался! Он не соврал, он такую лохушку, как ты, два года не встречал.
— Леш, ему зверей надо содержать и кормить, и самому питаться, и вообще как-то жить. Он же целый день толчется на этой набережной, людей ловит, в глаза им заглядывает, предлагает сфотографироваться, и на руках все время обезьяненок, который тоже не сидит спокойно. Представляешь, как он устал? И как ему все это обрыдло? Да пусть он на наши деньги хоть поест досыта, животное накормит и какие-то долги раздаст. Нет, Леш, мне этих денег совсем не жалко, наоборот, я рада, что все так вышло. Зато сколько радости мы ему доставили, представляешь?
Алексей обнял ее за плечи и вздохнул:
— Асенька, ты становишься сентиментальной. Это к старости, не иначе.
— Не смей говорить мне о старости! — рассердилась Настя.
— А чего ты так боишься? — удивился он. — Старость — это естественная вещь, никому не удалось ее миновать, кроме тех, кто умер молодым. И нечего ее бояться, я тебе это уж сколько лет объясняю, а ты все сердишься.
Она молча прижалась к плечу мужа. Как хорошо, что он рядом, и вообще хорошо, что он есть в ее жизни.
Глава 7
На следующий день после первой встречи со Славомиром Ильичом Валентина Евтеева еле-еле дождалась послеобеденного времени — именно после обеда она накануне гуляла по лесу по ту сторону трассы. Почему-то она ни минуты не сомневалась в том, что снова столкнется с красавцем ученым и они будут гулять вместе, сидеть на поваленном дереве и долго-долго разговаривать. И он будет смотреть на нее тепло и ласково, как смотрел вчера, и она будет слушать его низкий бархатистый голос с такими очаровательными интонациями, одновременно иронично-снисходительными и очень интимными.
Она долго обдумывала, что надеть на прогулку, чтобы не оказалось слишком нарочито нарядно и в то же время чтобы подать себя в наиболее выгодном виде. Рылась в вещах, прикладывала их к себе, отбрасывала с досадой на кровать и наконец остановилась на темно-серых узких брюках и бирюзовой, подчеркивающей цвет глаз, свободной блузке навыпуск. Погода стояла жаркая, совсем летняя, и Валентине очень хотелось надеть белые джинсы, которые она любила больше всего, но ведь в белых джинсах не больно-то посидишь на стволе с осыпающейся корой, а если не сесть рядом, то и доверительного разговора не получится. Да и в блузке с длинными рукавами, наверное, будет жарковато, но цвет глаз в данном случае куда важнее.
Ровно в три часа, как и вчера, она вышла из дома Нины Сергеевны и отправилась по дороге к шоссе, пересекла трассу и углубилась в лес. Это было где-то здесь, да, верно, вот стоящие рядышком две высоченных сосны, а в нескольких метрах от них начинается тропинка, по которой накануне к Валентине вышел Славомир Ильич. Она стала прохаживаться по тропинке взад и вперед в нетерпеливом ожидании, стараясь на всякий случай идти так, словно просто бесцельно бродит и ни на что не рассчитывает. Не хватало еще, чтобы он сразу догадался, что она его тут поджидает! Ничего подобного, она гуляет, вот и все.
Время шло, а Славомир не появлялся. Валентина на всякий случай дошла до поваленного дерева, дорогу к которому она хорошо запомнила, но и там его не было. Она гуляла уже полтора часа… два… два с половиной, а ученый так и не пришел. «Наверное, заработался, — с грустью подумала Валентина. — Надо возвращаться, не до ночи же мне тут бродить. Если бы он хотел меня встретить, то уже пришел бы». Но она тем не менее пробыла в лесу еще минут сорок, прежде чем отправилась домой. Ничего, не последний день на свете живем, не пришел сегодня — придет завтра. Обязательно придет.
Назавтра она снова пришла в лес и опять никого не встретила. То есть не то чтобы совсем никого, несколько раз навстречу ей попадались прогуливающиеся жители поселка, но Славомира Ильича среди них не оказалось. Разочарование Валентины было глубоким и горьким. «Он общался со мной, потому что увидел красивую бабу и решил скоротать время, а как личность я ему неинтересна. Он, наверное, уже забыл про меня. А про то, что мы еще встретимся, сказал просто так, из вежливости, — твердила она себе, возвращаясь к домику Нины Сергеевны. — А может быть, у него действительно роман с учительницей арабского, как ее… кажется, Ольга, и три дня назад они поссорились, и он обратил внимание на меня, а потом они помирились, и Славомир и думать про меня забыл. Как жалко, боже мой, как жалко! Он так мне понравился. Он такой… необыкновенный, ни на кого не похожий. Я таких никогда в жизни не встречала, даже в кино никого похожего не видела».
Как ни силилась Валентина, она не могла перестать думать о новом знакомом, Славомир Ильич не шел у нее из головы, и она злилась на себя за то, что в первые же сутки после встречи напридумывала себе бог весть чего, хотя оснований никаких у нее для этого не было, и в то же время продолжала придумывать и мечтать.
На третий день она не выдержала и прошла лесом до самого дома Максима Крамарева, где работала Нина Сергеевна и где жил Славомир Ильич. К дому подходить не стала, стояла за деревьями и наблюдала сквозь чугунную кованую решетку за всеми передвижениями по территории громадного участка: а вдруг она его увидит? Просто увидит. Больше ей ничего не нужно. А вдруг он появится, и Валентина пройдет мимо ограды, словно гуляя, и он ее заметит, окликнет, выйдет за ворота…
Но он все не появлялся. К воротам подъехала машина. Ворота медленно распахнулись, машина въехала на участок и остановилась, из нее вышли мужчина и женщина в годах, где-то около семидесяти, как на глазок определила Валентина, бодрые, крепкие, ухоженные и хорошо одетые. Интересно, кто они? Наверное, родители хозяина дома или его жены. Следом за ними из машины вышел мужчина лет сорока — сорока пяти, с квадратным торсом и угрюмым лицом, и все трое скрылись в доме. Валентина сперва подумала, что «квадратный» — один из охранников, но по тому, как подобострастно заговорил с ним какой-то мужчина из обслуживающего персонала, поняла, что это, вероятнее всего, и есть сам Максим Крамарев.
И тут она заметила идущую по участку Нину Сергеевну, подошла ближе к ограде и замахала ей рукой. Нина Сергеевна подошла ближе.
— Что случилось? — с беспокойством спросила она.
— Ничего, — Валентина улыбнулась как можно беззаботнее, — я просто гуляла по лесу и вышла сюда случайно. Смотрю — вы идете, и я подумала, если вы скоро заканчиваете, то я вас подожду, вместе домой вернемся.
Она схватилась за этот спасательный круг в надежде на то, что Нина Сергеевна проведет ее на территорию и оставит ждать, и тогда, может быть… Но ничего не вышло.
— Нет, Валечка, у меня еще много работы в оранжерее, — покачала головой садовница. — Тебе нет смысла меня ждать, я часа три провожусь, если не больше. Возвращайся домой.
Валентина ушла удрученная и расстроенная.
Екатерина Крамарева, тридцати семи лет от роду, взяла на кухне большой поднос, поставила на сервировочный столик и сердито оглядела приготовленное угощенье. Чай, кофе, вода, сок, пирожные, корзинка с тостами, тарелки с малосоленой рыбой и нежирной бужениной, вазочка с икрой. Все как обычно. И, как обычно, подавать это особым гостям Максима придется именно ей.
Она попросила повариху довезти столик до крыльца гостевого домика, та помогла поднять столик по ступенькам, открыла перед Катей дверь во флигель и молча отступила. Все в доме знали, что когда приезжают «эти двое», то хозяин ведет их в жилище ученого и никому не разрешает туда приходить, кроме жены. Наверное, этот ученый, Славомир Ильич, ужасно секретный.