«Флоксы, это все флоксы», – подумал Илья Борисович, вынул цветы из вазы и резким движением отправил в мусорное ведро. Подумал немного и завязал пакет из мусорки узлом. За окном громыхнуло, небо вспыхнуло. И еще раз. И еще. Илья Борисович выпил вторую таблетку, выключил свет и лег на кровать. Он вертелся, менял позы, подтягивал колени к животу, но уснуть не удавалось. Тогда встал, включил свет и проверил телефон. Никто не звонил и не писал. Очень странно. Никто не звонил и не писал ему со вчерашнего дня. «Видимо, здесь и со связью проблемы», – подумал следователь. Он с отвращением посмотрел на книжки. «Сможете почитать что-то на ночь из актуальной прозы», – вспомнил он слова Доспехова и сморщился. Среди знакомых по школе фамилий – Толстой, Пушкин, Достоевский – стояли книги подозреваемых. Следователь взял в руки сборник рассказов Марка Свайбера и открыл наугад. Голова болела чуть меньше. Из окна в номер дул приятный ветерок и брызгали капли дождя. Илья Борисович захлопнул книгу. В голову как будто иголку воткнули. Он осторожно открыл книгу снова. «Чертовщина», – подумал Илья Борисович, когда голова опять перестала болеть. Он проверил еще несколько раз. Боль прекращалась, стоило открыть сборник.
– Чего вы от меня хотите? – крикнул Илья Борисович куда-то в потолок.
Он обреченно открыл Свайбера и вместе с книгой лег поверх одеяла на кровать.
Марк Свайбер
Пропала собака
Рассказ
Во дворе, где дома стоят так близко друг к другу, что можно дотянуться рукой до окна соседа, жил человек. Он был не стар и не молод, не богат и не беден, не красив и не уродлив. Обычный человек, таких много. Жил-был человек, который каждый день проходил мимо одной и той же двери. За дверью жили соседи. А кто еще может жить за соседней дверью? Дверь была самая обычная, но человек всегда останавливался возле нее, чтобы послушать. Из-за двери доносились странные звуки: кто-то громко и выразительно читал стихи.
Но вечером… О, как она страшна,
Ночная тень за шкафом, за киотом,
И маятник, недвижный как луна,
Что светит над мерцающим болотом!
«Гумилев», – узнавал человек и шел дальше по своим делам. И всякий раз это был Гумилев.
Человек представлял, что за дверью спрятан тайный клуб чтецов, которые собираются каждый день, чтобы читать Гумилева. Иногда ему хотелось, чтобы соседи делали ремонт. Как все нормальные соседи. Чтобы сыпалась штукатурка, звенело в ушах от дрели, раскалывалась голова от жестокого стука молотка. Но ничего такого не было.
Однажды человек постучал к соседям, но никто не ответил. Он постучал еще раз, опять ничего. Тогда он начал стучать изо всех сил, но дверь оставалась закрытой, а из-за двери слышался только собачий лай.
Человек стал приходить к двери каждый вечер в одно и то же время. Он стучал, пытался заглянуть в замочную скважину, но ничего не видел.
Человек начал видеть дверь во сне, и во сне он тоже стучал и прислушивался. Во сне ему тоже отвечала только собака.
Человек начал пить. Он пил каждый вечер, чтобы забыть о двери и о том, что за ней происходит. Но каждое утро он трезвел и подходил к двери.
Человек пришел в больницу и попросил положить его в палату для сумасшедших, но ему ответили, что мест нет, и попросили больше не беспокоить.
Человек вернулся домой и увидел на подъезде объявление «Пропала собака». Только два слова было в объявлении. В этот день человек не услышал стихов. «Кажется, отпустило», – подумал человек и очень обрадовался. Прошла неделя. За дверью было тихо. Человек вышел во двор, сел на качели и начал легонько раскачиваться.
И стало мне вдруг так больно,
Так жалко стало дня,
Своею дорогой вольной… —
услышал человек и обернулся. Позади него, на задних лапах, стояла собака.
Прошедшего без меня… —
закончила она и с вызовом посмотрела на человека.
Илья Борисович закрыл книгу, покрутил ее в руках, поставил обратно на полку и посмотрел в телефон. Четыре утра. За окном было уже совсем светло.
«А говорят, белые ночи – в Петербурге, да они везде!» Илья Борисович выключил свет, зашторил окна и медленно присел на кровать, но стоило уложить голову на подушку… В голове запульсировало. Только сейчас Илья Борисович заметил висящее на стене огромное ружье. Он даже встал и потрогал его. Нет, не показалось. Почему он его раньше не видел? Илья Борисович включил свет, выпил третью таблетку и запил прямо из вазы, в которой стояли проклятые флоксы. Сладкий запах все еще слышался в комнате. Илье Борисовичу очень хотелось спать, но уснуть никак не получалось. В последний раз такое с ним было из-за разницы во времени во Владивостоке. Он никак не мог вспомнить, зачем он вообще ездил во Владивосток. Что-то по работе. Ни одного звонка или сообщения в телефоне. Ни одной новости.
Он взял мусорку и, как был, в халате и тапочках вышел из номера и двинулся вниз, с одним только желанием – окончательно избавиться от навязчивого запаха.
Перевернул ведро с флоксами в клумбу и почувствовал бы себя лучше, если бы не услышал за спиной испуганный вскрик.
Желание бросить
Под фонарем, на лавочке у входа сидела Ксения Бойцова с пакетом чипсов. Илье Борисовичу стало неловко за флоксы.
– Подумал, что это мусорка. В темноте не разобрать, – он попытался оправдаться. – Вам тоже не спится?
– Я заставляю себя не спать, пользуюсь случаем, – ответила Ксения.
– Зачем?
– Я каждый день очень рано встаю. В школу. А вообще-то я сова. Когда-то была совой. Кирюшин папа – жаворонок. Мой бывший муж. Он презирал меня за то, что не могу встать без будильника. И не только за это. Он говорил, что его преследует непреодолимое желание меня бросить. И что, если бы у него было столько времени, сколько у меня, он бы тоже написал книжку. Что книжку любой может написать, а попробовала бы я лучше начать зарабатывать. Я спросила, о чем бы он написал книгу, если бы у него было столько времени, сколько у меня. Он не ответил. Хотите чипсов?
– Нет, спасибо. Ночь же. Вредно.
– Вредно, – согласилась Ксения. – Он говорил: «Публики – ноль, дохода – ноль, зато творчества – во-о! И брюки в стирку бросить у тебя времени нет». Тогда я начала про него писать. Просто записывала все, что он говорил.
– Ну это не слишком хорошо – можно же обидеть человека, – осторожно сказал Илья Борисович, сел на скамейку и взял горстку чипсов из пакета.
– Так я же ничего не придумывала. Все справедливо. Он как-то заглянул ко мне в экран, и все это увидел. Тогда он, наверное, в первый и последний раз заинтересовался тем, что я пишу. «Пиши-пиши! – говорит. – И хотя ты будешь писать с сочувствием к себе, читатель все равно полюбит меня – искреннего, прямого, настоящего героя без двойного дна!» И ушел. А замуж я больше не хочу. Мне одной лучше.
Уснуть
Илья Борисович вернулся в номер, походил по комнате, нашел пульт и улегся перед телевизором. По всем каналам показывали камин. Камин не усыплял, раздражал еще больше. Илья Борисович десять раз отжался от пола, не отрывая взгляда от камина, выключил телевизор, запустил пультом куда-то в самый темный угол комнаты и с силой выдернул с полки самую толстую книгу.
«Если читать стоя, меня точно свалит…»
Родион Ряхин
Деревенька во сне
Роман
Таблицы, которые Алексей Николаевич Волжский заполнял, сидя на одном из тридцати стульев офиса типа open space, мало кого интересовали. Надо было торопиться, спешить, успевать исправлять ошибки. Когда-то у него впереди была вся жизнь. Была мама, был дедушка, а еще раньше, совсем давно, был папа. Потом были хорошие оценки, блестящие перспективы. Появилась жена, сын и вот эта унылая работа. Волжский слышал о том, что счастливый человек утром радостно бежит на работу, а вечером – окрыленный стремится домой. У Волжского все было наоборот. Работа не нравилась, с любимым делом не сложилось, но и домой не хотелось. Дома шла сложная жизнь, которую каждый вечер хотелось отсрочить. В тот день, когда началась эта история, он вернулся поздно, старался не шуметь и потому очень шумел в темной прихожей. Думал о том, чтобы все бросить и куда-то уехать. Той ночью Волжскому впервые приснилась деревенька. Все свои сорок девять лет Алексей Николаевич провел в большом шумном городе и не видел снов, а может, просто не запоминал их, а тут…
Он плавно двигался по усыпанной листьями, неправдоподобно красивой улице. Навстречу попадались деревянные дома с резными ставнями, скамейки, редкие каменные строения. С ним ласково здоровались крепкие молодые женщины, перед ним выстилалась земля, расчерченная таблицами до самого горизонта. Он знал, куда идет, к тому маленькому домику со съехавшей набок крышей. Двери осели, стены потрескались, но Волжский сразу понял, что это его дом. С каждым шагом прибывало утро, и начиналось пестрое, пахнущее солнцем лето…
Илья Борисович читал страницу за страницей, он все еще стоял, вжавшись в угол. Спать не хотелось. Хотелось читать дальше.
…Торопиться некуда. Это был долгий выходной день без обязанностей. Алексей Николаевич Волжский вспоминал, как за окном машины пролетали огни ночного города и в воздухе, пропитанном ночной сыростью, угадывалось давно обещанное утро. В голове еще звучал голос жены, перечислявшей все то, что необходимо было запомнить и сделать. У выхода из аэропорта пахло бензином и дымом. Волжский вызвал машину и стоял, любуясь муравьиным движением такси. Он думал о том, как хорошо будет Лене с мамой на море, как ему самому всегда было неуютно и страшно на море, как соленая вода раздражала слизистые и смешивалась со слезами. По дороге домой он в нетерпении стучал ладонью по шершавой обивке сиденья. В зеркале заднего вида отражался немолодой мужчина, какой-то невнятный