, серокожий, со свернутым набок кончиком носа. Он ехал молча, игнорируя вопросы таксиста. Тот быстро смирился и замолчал.
Наконец-то Алексей Николаевич оказался один. Дома. Он плотно задернул шторы, и в полутьме, куда пробивался яркий солнечный луч, сел за стол, достал лист бумаги и ручку, вспомнил, как давно ничего не писал от руки и решил делать это печатными буквами, чтобы наверняка смогли разобрать. Получалось прямо и наискосок, ровно и волнисто. Ему казалось, что он смотрит когда-то виденный спектакль, давно забытый, но все еще смутно живой в воспоминаниях.
«Я решил остаться в деревеньке. Карточка в ящике стола. Будьте счастливы, что ли».
Волжский лег в постель, уснул и больше не проснулся.
«Целая жизнь на двухстах страницах, – подумал Илья Борисович и почувствовал, как от слез намокла подушка. Он давно уже не стоял перед шкафом, а лежал в постели, но не помнил, в какой момент решил прилечь. И не понимал, сколько прошло времени. Как будто давно должно было наступить утро, но ночь не кончалась. – Пожалуй, такую книжку действительно не опишешь в двух словах. И одну главную идею из нее не вытянешь. Тут много идей. И голова прошла. Только спать совсем не хочется».
Закололо в висках. Илья Борисович встал, просмотрел корешки на полках, вытащил ярко-зеленую книжку Ксении Бойцовой «8 минут», уселся в кресло под лампу и начал читать.
Ксения Бойцова
Когда я был маленький-маленький
Когда я был маленький-маленький, я один ездил в метро. Я спускался вниз на эскалаторе и крепко-крепко держал сам себя за руку, чтобы не упасть. И ни разу не упал.
Когда я был маленький-маленький, я работал водителем мусоровоза. Я сидел за рулем огромной машины, и все малыши глядели на меня с уважением.
Когда я был маленький-маленький, я любил сам одеваться на прогулку. И никогда не надевал правый ботинок на левую ногу и левый – на правую. И я всегда крутил варежку на веревочке. Веревочка привязана к варежкам, чтобы удобнее было крутить.
Когда я был маленький-маленький, я кормил маму с ложки банановым пюре. А мама отворачивалась и не хотела есть. И я волновался, что мама не вырастет, потому что плохо ест.
Когда я был маленький-маленький, я носил маму на ручках. Мама говорила: «Я так устала идти». И я не мог оставить ее вот так, без всякой помощи.
Когда я был маленький-маленький, я не ел сладости, потому что сладости вредны для малышей. Папа прятал конфеты под кроватью и съедал их ночью. Он думал, что сладкое не вредно для пап.
Когда я был маленький-маленький, я работал директором зоопарка. И каждый день я играл с большим слоном и маленьким слоненком, с большим белым медведем и с маленьким белым медвежонком.
Когда я был маленький-маленький, я занимался с папой по книжке с картинками.
– Кто это? – спрашивал я его.
– Это слон, – отвечал папа.
– А кто его лучший друг?
И папа не знал, что ответить.
Когда я был маленький-маленький, я был невидимкой и в садик ходил невидимый. И когда я на площадке качался на качелях, все думали, что качели качаются сами по себе.
Когда я был маленький-маленький, мама была принцессой, и вместо шапки у нее была корона. Я строго говорил маме: «На улице холодно, а ты опять забыла надеть корону». И мама надевала корону и выходила кататься со мной на санках.
Когда я был маленький-маленький, я всегда носил в кармане красную пожарную машину. В любой момент я мог потушить пожар и спасти людей, если бы вдруг понадобилось сделать это очень срочно.
Илья Борисович вспомнил, как ему читала бабушка. Ему было уже лет десять, он, конечно, прекрасно мог читать сам, но бабушка Паша продолжала читать ему перед сном маленькие истории, в которых все всегда заканчивалось хорошо. Потом бабушка умерла, и он как-то попросил маму почитать. Но мама сказала, что в таком возрасте уже неприлично просить, чтобы тебе читали. Когда ты взрослый, ты все должен делать сам.
Илья Борисович уснул в кресле. Ему приснилось, что бабушка опять жива, и она читала ему во сне.
Доброе утро
Разбудил настойчивый стук в дверь.
– Сейчас! Минуту! – Илья Борисович быстро оделся в свою несвежую и все еще влажную от пота одежду.
«Повесить надо было», – раздражался он сам на себя.
За окном все пело, стрекотало и журчало, по занавескам прыгали солнечные зайчики, никаких следов ночной грозы. Чистое небо – ни облачка!
– Выспались? – очень бодрый, улыбающийся Доспехов в белоснежной рубашке и идеально выглаженных брюках стоял на пороге с подносом. – Решил сам принести вам завтрак, – ответил он на удивленный взгляд Ильи Борисовича, который безуспешно пытался пригладить торчащие во все стороны волосы. – В ванной есть одноразовая расческа, – продолжил Доспехов. – И вообще, все, что может вам понадобиться, вы не стесняйтесь просить. Даже не просить! Требовать! От вас многое зависит! Мы очень верим в вас!
Доспехов поставил поднос на столик и поднял крышку: кофейник, чашка, молочник, большая тарелка с булочками, джем, каша с утопающим в ней кусочком сливочного масла, свернутый в трубочку омлет.
– Я помню, что вам нельзя сладкого, – Доспехов указал на содержимое подноса. – Весь завтрак приготовлен на заменителях сахара. Попробуйте джем. Он сладкий, но от него никакого вреда. Если вам интересно, потом дам ссылку, где моя жена такой покупает… Сегодня предлагаю все разговоры проводить в малой библиотеке. Там очень уютно. О! Я вижу, вы все-таки почитали…
Доспехов поднял из кресла книжку Бойцовой и одобрительно посмотрел на Илью Борисовича. Тот кивнул и приступил к завтраку.
– Да, ознакомился. Спасибо за завтрак, но вы зря! Я бы спустился.
– Дело в том, что официально завтрак уже закончился. В сущности, скоро обед. Но вы не волнуйтесь! Все понимают, что дело серьезное.
Илья Борисович проверил телефон и не нашел на экране часов. Он потер глаза, но это не помогло.
– У меня что-то с телефоном, будильник не сработал, дайте мне минуту, сейчас подойду в библиотеку. Не будем терять времени, позовите, кто там остался? Две девушки.
– Лера Рощина, я говорил, она пишет юмористическую прозу. Наверное, вы о ней слышали. Она выступает со стендапом.
– Нет, я такое не смотрю.
– И Агния Семенова. Пожалуйста, будьте с ней максимально деликатны. Только узнал, она в положении.
– В интересном?
– Ну, в достаточно интересном.
– Мне нужно поговорить с фотографом. Мне сказали, здесь был фотограф. Хотя бы фотограф у вас тут не писатель?
– Нет, фотограф не писатель. И даже не поэт. Честно говоря, даже не помню, как его зовут. Фотограф приехал с киношниками.
– Он еще здесь?
– Да, остался разбирать съемку.
Кроссворд
Илья Борисович намочил волосы, пригладил их одноразовой расческой и услышал звук проворачивающегося в замке ключа. В номер неторопливо вошла женщина лет семидесяти в фартуке, со связкой ключей и ведром.
– Доброе утро! Уборка номеров! Я вас не побеспокою, – женщина поставила ведро и почему-то села на кровать.
– Ничего, я сейчас ухожу, – Илья Борисович постарался не заметить бесцеремонности горничной и начал запихивать бумаги в сумку.
– Как у вас душно! – женщина выставила вперед ногу и стала растирать ее ладонью. – Это погода все. И возраст уже такой. Вы ведь следователь? А у меня ведь тоже есть версия… Мы, персонал, все замечаем. Мы ведь не витаем в облаках, как эти, – она неопределенно махнула рукой. – Зачем только устроилась сюда. Врач сказал, надо дышать воздухом… А чем я тут дышу? Хлоркой! Тут еще медицинский пункт есть. Там мне посоветовали растирать ногу жидкостью. Такой, со спиртом. Как же меня пугает это ружье у вас на стене!
Илья Борисович присмотрелся к горничной – она неуловимо напоминала его собственную тещу. «Неприятная женщина», – подумал Илья Борисович.
– Вы говорите, у вас есть версия… Можете изложить? Только коротко, будьте добры.
– Конечно, могу! А у вас ничего не болит?
– Ничего.
– Счастливый вы человек! Ну а что в нашем возрасте нужно? Чтобы ничего не болело! Я позавчера потаскала чемодан – из одного конца номера в другой. А вчера уже спина. Беспокоила сильно. Я, конечно, сразу к врачу. А он говорит: «В вашем возрасте нельзя поднимать».
– Зачем же вы поднимали?
– Зря поднимала. Себя надо беречь, – горничная взяла с журнального столика газету. – У вас есть карандаш? Тут кроссворд. Я прямо не могу, когда вижу кроссворд – сразу решаю. Продукт умственной деятельности сивой кобылы. Четыре буквы. Раньше говорили, от кроссвордов голова лучше работает, сейчас новые сведения. Вроде бы американские ученые обнаружили, что от кроссвордов склероз быстрее наступает. Но я американским ученым не доверяю.
– Вы хотели изложить.
– Да, именно. У меня, знаете ли, богатый жизненный опыт. Вот что я думаю. Его жена убила. Не машите на меня рукой, вы послушайте! Я ведь тоже свекровь. Я такие вещи понимаю! Всю жизнь детям отдала. Сыну и невестке. Казалось бы, теперь их черед. Заботиться о родителях.
– Бред.
– Что? – женщина обиженно привстала.
– Ваше слово из четырех букв. Кроссворд, – напомнил Илья Борисович и начал осторожно надевать ботинки.
– Не торопитесь! В вашем деле важно выслушать все версии. Так вот, – она вынула из кармана передника ручку и вписала слово в кроссворд, – подходит! Так вот, у нас в семье было точно такое же дело! Моя невестка, бывшая. Первая жена моего сына. Она покончила с собой. И сделала это так, чтобы подозрение пало на моего сына, на ее мужа! Как по мне, все признаки самоубийства были налицо. Да и повод был. Она никак не могла родить ребенка. Но она написала предсмертную записку его почерком, представляете?! Чтобы подумали на него! У него, к счастью, было алиби. Он был у меня в тот вечер. Спал в моей квартире. Так что дело закрыли, но сколько нервов на это ушло! Я эту невестку не любила. Но это не потому, что я такая классическая злая свекровь. Ну знаете, бывают такие, которые все время придираются к невестке. Я не из них, не из таких. Просто мы с ней очень уж разные люди, понимаете? Бесконечное кино. Шесть букв.