Илья Борисович резко сменил направление и ускорил шаг, но Солярский не отставал.
– Но больше всего меня беспокоит финал. Может, вам все бросить? Сомневаетесь? Вот этот момент! Вам нужно совершить какой-то подвиг… Если вы хотите остаться главным героем…
– Я не хочу остаться главным героем. Мне нужна тишина.
– Одно другому не мешает. Может, вам признаться ей в любви?
– Кому?
– Семеновой. И любовь поможет вам раскрыть дело.
– Какой-то дурдом! Где Федор?
– Знаете, какая у меня главная проблема?.. Артур говорит, писать надо каждый день, надо быть в тонусе.
– Меня не интересуют ваши проблемы, – Илья Борисович посмотрел Солярскому в глаза, но никакой реакции не последовало.
– И все-таки цель у нас, то есть у вас, не слишком яркая, скучная. Герою должно быть что-то очень сильно надо! Цель должна быть сложно достижимой. А тут и так все понятно.
– Что вам понятно?
– Рублев – убийца. Все улики против него. И у него нет алиби. А мотив есть. Так какие препятствия у вас для достижения цели?
– Вы! Вы препятствие! Уйдите, иначе я…
– Достанете свой блокнот? Без этой сцены можно обойтись. Если в сцене идет повтор, она просто не нужна. Это не я придумал, это кто-то из сценаристов Артура… Один из авторов книг о том, как конструировать сюжет. Но и не только. Весь этот схематоз толкают во всех школах писательского и сценарного мастерства.
– Я не имею отношения к таким школам! – Илья Борисович прикрыл глаза, опять начинала болеть голова.
– Это вам только кажется. Они повсюду! А я, знаете, ничего не придумываю. Написал детективный рассказ про серийного убийцу. Представьте, три жертвы лежат в больнице маленького городка с тяжелыми отравлениями. Следователю удается выяснить, что, перед тем как попасть в больницу, все они ходили на свидание в кафе с одним и тем же человеком. Изучая соцсети этих женщин, детектив замечает большое количество орфографических ошибок в их постах. В конце концов, он собирает улики и понимает, что преступник – корректор в местном издательстве. Он находил женщин, пишущих с ошибками, приглашал на свидания и травил. Так сказать, очищал русский язык. Рассказ у меня не приняли – сказали: «Неправдоподобно!» А я же, говорю, ничего не придумывал. Просто слегка докрутил Четве́ргова, с него писал.
– Хотите сказать, Четве́ргов все-таки способен убить человека?
– Конечно, способен! Но нет, не Артура. У Артура в презентациях ни одной ошибки не было. Грамматической. Он грамотный, Артур. Вот если бы у него там лишние запятые стояли или гиперкоррекция какая, тогда да. Это была бы веская улика. Четве́ргов много лет корректором работал. Ему просто крышу сносит, когда кто-то пишет с ошибками. Но я не буду вас задерживать! Я просто понаблюдаю, с вашего позволения…
– Я не давал своего позволения! – Илья Борисович оглянулся на Солярского, но тот куда-то пропал…
«Может, он мне померещился?» Шевельнулся куст жасмина, и следователь понял, что от Солярского так просто не избавиться.
Илья Борисович бегом пересек парк, вернулся к корпусу, обошел его сзади и спустился в небольшой овраг. Отсюда, по крайней мере, он сразу увидит, если кто-то из этих психов надумает его преследовать. В овраге стояла небольшая полуразвалившаяся беседка. Следователь забежал внутрь, сел на остатки скамейки и достал из сумки журнал. «С кем поведешься…» – мелькнуло в голове. Он убедился, что поблизости никого нет, и открыл журнал на странице восемьдесят восемь.
Агния Семенова
Грустный чиновник
Рассказ
После развода я решила пожить «полной жизнью» и начала встречаться с немолодым мужчиной на пике спада, бывшим журналистом и бывшим областным чиновником с печальным лицом и нереализованными писательскими амбициями. Мне нужно было отвлечься от своей развалившейся семьи, ему – поныть. Много лет он собирался уйти от жены, которая когда-то была «такая хорошенькая», а теперь стала не такая хорошенькая. Но только он решился, как его бросила злая девушка, к которой он как раз собирался уйти, отдав предпочтение богатому велосипедисту.
Грустный чиновник ездил на огромной неповоротливой черной машине, которую парковал с трудом, постоянно жаловался на то, что зарыл в землю свой талант писателя и вынужден влачить жалкое существование, работая политтехнологом. Еще он жаловался на женщин, которые легко находят ему замену. На коллег, которые его не ценят. На ипотеку, которую надо платить. И в целом на жизнь, которую нужно как-то проживать. Он говорил красивыми запоминающимися фразами и специально понижал голос, чтобы к нему прислушивались. Я тоже жаловалась – прежде всего, на бывшего мужа и бывшую свекровь. Вообще-то, я тоже была унылая. Секс у нас был короткий – как прелюдия к нытью. Никто из нас не мог позвать другого к себе, поэтому короткий секс происходил в основном в этой самой большой машине, которая, возможно, и была куплена с этой целью. Не ради секса со мной, конечно, а ради секса вообще.
– Мне нужна женщина, которая точно будет только со мной. Только ради такой женщины я готов изменить свою жизнь, – говорил он.
– Я не хочу никому врать.
– Мне нужно обнулиться.
– Ты меня, похоже, совсем не понимаешь.
Я ездила в пресс-туры одна и писала ему из путешествий длинные письма. Тогда мне еще не приходило в голову, что у писем не обязательно должен быть адресат. Можно писать и просто так, если хочется что-то записывать. Он отвечал короткими сообщениями о своей депрессии и транквилизаторах, о том, как у него ампутировали счастье, и как опять испортилась погода.
Через пару недель после начала нашего вялотекущего романа мне позвонила его жена, которую он называл бывшей, и взволнованно требовала не разрушать ее семью. Я вежливо согласилась не разрушать, и на этом все закончилось.
Еще через пару недель мне написала та самая «злая» девушка, которая предала и бросила бывшего чиновника, и рассказала целую историю. Во-первых, ни к какому богатому велосипедисту она не уходила. Она встречалась с грустным чиновником в своей съемной квартире несколько лет, но он никогда не оставался до утра. Приезжал голодный и несчастный, с тоской в глазах, и уезжал в середине ночи, оставляя пустой холодильник и горы грязной посуды. «Злая» девушка любила и жалела любовника, верила ему и ждала предложения, а о жене ничего не знала. На тридцатилетие получила от него в подарок будильник с громким неприятным сигналом.
«Тебе тридцать, детка, проснись!» И она спросила: «А что дальше?» И получила красивый запоминающийся ответ в таком духе, что все сложно, жизнь трудна, и все у них, конечно же, будет, но не сейчас, а позже, но без нее он умирает и умрет». А потом ей позвонила жена. И тут уж она поняла, что означали его слова: «В принципе, я свободен». И ушла. Тихо, без прощальных разговоров и заламывания рук. На работе попросила перевести ее в другой офис и переехала в Питер. Грустный чиновник писал вдогонку, что «уже готов был на ней жениться». Наконец, чтобы дать понять, как много она теряет, он прислал ей свои наброски художественной прозы – это был роман, в котором лирический герой, утонченный и печальный бывший чиновник, находящийся в разладе с самим собой, встречается с красивой, но нехорошей молодой женщиной, мещанкой, не способной его понять. Он решает, что настал предел его терпению и пониманию, но просто так он не уйдет. Внезапно, после многих лет безденежья, он открывает невероятно успешный бизнес, который за считанные недели делает его миллионером. Он покупает красную спортивную машину, бросает ключи в лицо нехорошей женщине и уходит вдаль. Женщина понимает, как неправа она была, что не верила в бывшего чиновника, и рыдает, но поезд ушел, и зубную пасту не запихнешь обратно в тюбик. Такая история.
«Так и есть. Ненавидит всех мужиков», – успел подумать Илья Борисович, как вдруг…
– Читаете! Увлеклись все-таки!
Он даже не понял, откуда появился Федор с этой своей фирменной вежливой улыбкой.
– Я занимаюсь расследованием, и мне надо знать больше о подозреваемых. А сами они о себе ничего нормального рассказать не могут, – Илья Борисович старался говорить как можно спокойнее, без раздражения, но оно все же прозвучало в голосе, никуда не деться.
– Тогда я вам рекомендую в этом же номере рассказ Жанны Зверевой-Лебедевой. Это был тематический номер о любви. Хорошо, что вы его нашли. Можете себе оставить!
– Он мне не нужен, спасибо, – Илья Борисович положил журнал обратно в сумку и решительно встал со скамейки. – Скоро вечер! Я не останусь здесь до завтра.
– У вас есть версии?
– Да, версий достаточно. Мне нужно поговорить с Родионом Ряхиным, с Ксенией Бойцовой, с фотографом, с Рублевым, к ним у меня появились кое-какие новые вопросы. И с любителем животных, как его…
– Свайбер. Марк Свайбер. Вы же его уже читали!
– Не помню! – соврал Илья Борисович и тут же понял, как глупо и по-детски это прозвучало. – Ну да, помню, конечно.
– Конечно, помните, – повторил Доспехов и тронул следователя за локоть. – Где бы вы хотели с ними поговорить?
– Почти у самого выхода есть что-то вроде кострища. И пеньки вокруг. Вот там было бы отлично. Но сначала я все-таки хотел бы посмотреть видео. Неужели за столько времени не удалось его скачать?
– Обращения? К сожалению, не удалось. Знаете, их можно посмотреть прямо в кабинке. Там все запускается, все работает. Это в корпусе, на первом этаже… Ну вы знаете. Будете смотреть?
– Буду.
Видеообращения
Доспехов подвел следователя к кабинке наподобие фотобудки, только вместо шторки здесь была прикручена тяжелая дверь.
– Тут все еще очень жизнерадостные, ведь это первый день. Никто еще не знал, чем все закончится, – как будто извинялся Доспехов, пропуская Илью Борисовича вперед. – Я помогу вам разобраться!
Илья Борисович втиснулся в узкую дверь кабинки, прикрыл ее за собой и закрылся на цепочку. Внутри было довольно просторно, но все равно ощущалось давление со всех сторон. Как на верхней полке второго этажа двухэтажного поезда. Или в вертикальном гробу. Дверь задергалась, и послышался приглушенный голос Доспехова.