– Привет!
– У тебя все хорошо?
– Нормально. Не хочешь зайти? – спросит.
– Хочу. Но не сегодня.
– Да ты заходи в любой момент! У тебя же ключи остались?
– Ты, наверное, замок давно поменял?
– Не менял, все как было.
И я зайду. Выберу время, когда он должен был быть на работе. Открою дверь своим ключом и окликну его. Никого. На вешалке – две мои летние куртки, внизу – три пары туфель. Я скину ботинки и – в комнату. Там чисто так: ни пылинки. Открою шкаф, а там мои вещи висят. Как будто я ушла не год назад, а сегодня утром. Так же висят, когда тогда висели. А на кухонном столе – две чашки. Его и моя. Все как было – так он сказал. И я опять уйду. И ключи в почтовый ящик не брошу. На всякий случай. Вдруг он свой потеряет? А у меня есть.
Слишком много слов
– Вас комары еще не съели?
Илья Борисович вздрогнул и поднял глаза. Доспехов стоял буквально в шаге от него, чуть позади – Бойцова, Рублев, фотограф и Свайбер, с котом, разложенным на шее как меховой воротник. На траве сидел Родион Ряхин с фляжкой, рядом с ним – Солярский с блокнотом. «Расположились как актеры на сцене», – подумал Илья Борисович.
– Вас я не звал! – он обращался к Солярскому, но тот смотрел в сторону. – Юрий, это я вам.
– Уважаемый Илья Борисович, не лишайте меня такой возможности! Вы мне интересны. Вы сложный человек, о котором мало что известно! Загадочный герой! Разрешите мне остаться!
– Черт с вами, оставайтесь. Я прошу всех присесть.
– А я уже сижу, – пьяным голосом протянул Ряхин и неприятно хохотнул.
Остальные молча расселись на пеньках.
– Сейчас вы, как в детективах Агаты Кристи, расскажете нам, кто убийца и как вы раскрыли дело? – спросил фотограф и приготовился слушать.
– В герметичных детективах Агаты Кристи! – уточнил Солярский и занес ручку над блокнотом.
Илья Борисович проигнорировал реплики, закрыл журнал с рассказами и отложил его в сторону. Он достал из сумки папку и блокнот.
– До того, как здесь удивительным образом вырубились все виды связи, – Илья Борисович многозначительно оглядел присутствующих, как будто пытался понять, кто из них поспособствовал его полной изоляции, – я получил заключение о вскрытии.
Он выдержал небольшую паузу и продолжил.
– Специалисты считают, что отравляющее вещество – кстати говоря, это был метанол – попало в организм Артура Князева уже после того, как наступила смерть. Удивительно, правда? И этот факт наводит на множество разных мыслей… Зачем дважды убивать человека? Зачем убивать того, кто уже мертв?
– Жить надо так, чтобы тебя не хотелось убить дважды, это точно… – задумчиво проговорил Ряхин.
– Сначала я искал нестыковки в ваших историях. Потом я понял, что нестыковок слишком много, и опираться на них нельзя. У каждого здесь своя версия. И слишком много слов. Тогда я начал искать, где вы сходитесь. Общее в ваших рассказах. И знаете что?.. – Илья Борисович посмотрел в глаза каждому.
– Что? – мрачно спросил Ряхин.
– Вы все намекали мне, что убийца – Егор Рублев. А кто-то прямо говорил, что подозревает его…
На этих словах Рублев огляделся и сцепил руки.
– Вы все подсовывали мне улики. Я оказался просто завален ими. Вы сделали все, чтобы меня запутать. Чтобы я ходил кругами по этому чертовому парку и ломал себе голову, ища ответы на вопросы, которые вообще не имеют отношения к делу. Мне подсунули выписку со счета убитого, из которой стало ясно, что кто-то сделал две покупки в магазине «Пятерочка» уже после того, как Князев был убит. Сначала я решил, что это, конечно, кто-то из писателей.
– Почему вы так решили? – тихо спросил Доспехов. – Думаете, человек нуждающийся будет воровать с большей вероятностью, чем человек вполне благополучный?
– Да он давно поставил на нас крест! – снова хохотнул Ряхин. – Я бы в жизни не прикоснулся к этим грязным деньгам!
Он показательно сплюнул на землю.
– К счастью, карточка нашлась, – Илья Борисович медленно вынул из сумки толстую книгу, раскрыл, и из книги выпала черная банковская карта.
– Я ее нашел! – захрипел Котов. – Нашел карточку и решил потратить немного. Булка, сосиски, может, немного пива. Он бы даже не заметил! Вы знаете, как дешево они ценят мою работу?! Я хотел положить ее назад. Не помню, как она оказалась в альбоме с моим творчеством. Я просто забыл про нее. После всего…
– Знаю. Вас никто не обвиняет. Во всяком случае, в убийстве. А вот вас… – он перевел взгляд на Рублева.
– Я не буду говорить без своего адвоката, – Рублев встал и нервно пригладил волосы.
– Да успокойтесь, сядьте. Да, все указывают именно на вас, хотя вообще-то мотив для убийства тут был у всех. И возможность тоже. Понятно, что для этих людей вы чужой человек, и вас не жалко…
– Но я…
– Успокойтесь, я говорю! Так вот, я все проверил. Вы единственный, кому я сообщил, каким именно ядом был отравлен Князев. Если бы вы были отравителем, то, конечно, и без меня бы догадались, от каких улик нужно избавиться в первую очередь. Но вы не знали, как умер Князев. Я проверил вашу машину. До нашего разговора в ней было две бутылки со стеклоомывающей жидкостью. А после разговора вы зарыли эти бутылки в парке. Очень глупо так избавляться от улик. Совершенно очевидно, что в парке будут искать прежде всего. Если бы я не был здесь один… Так или иначе, я просто наткнулся на ваш «клад». Но вы зря тратили силы. Метанол давно уже запрещено добавлять в стеклоомывающую жидкость. По крайней мере, в ту, которую официально продают в магазинах. А у вас именно такая. Недешевая, кстати. Моя любимая марка. То, что вы ее спрятали, косвенно свидетельствует о вашей невиновности. Получается, вы испугались, что вас заподозрят в том, чего вы не совершали, и на всякий случай спрятали то, что могло бы быть орудием убийства, но им не было.
Рублев сел и с вызовом оглядел присутствующих.
– Итак, – продолжил Илья Борисович, – я позвал именно вас, потому что именно к вам у меня остались вопросы. Ксения… Вас нет ни на одной фотографии. А Михаил утверждает, что фотографировал всех. Как вы это объясните?
– Это я виноват, – встрял Солярский. – Ксюша считает себя нефотогеничной, и я решил…
– Это правда. Я ужасно получаюсь на фотографиях! – перебила его Бойцова. – Все говорят «живая мимика», но это правда страшно. Я когда вижу такие фотографии, потом месяц реву. Их же выкладывают везде без разрешения. Я один раз не выдержала, попросила убрать. Знаете, что мне ответил фотограф? Через десять лет вы их посмотрите и поймете, какая красивая вы были десять лет назад… – Бойцова сильно покраснела под взглядом Ильи Борисовича.
– Поэтому я взял у Котова камеру и удалил фотографии. Чтобы Ксюша не расстраивалась, когда увидит! – подхватил Солярский.
– Ну да, – почти про себя сказал следователь, – всегда найдется причина. И даже история. И рассказ мне еще подсунете. Или роман. Вот и получается, что фотографии больше не могут быть свидетельством, а видео – вообще сплошное издевательство. Я могу только догадываться о том, что именно от меня хотели скрыть, и что попало в объектив из того, что не должно было туда попасть. Или кто…
– Мне кажется, вы усложняете. Вы плохо знаете женщин… – Солярский поправил жилетку и что-то записал в блокнот.
– Знаете, я тоже не люблю фотографироваться. Ведь на фотографиях много неправды, на них не видно нашей разобщенности… – встрял Марк Свайбер.
– Вы не любите фотографироваться, но вы есть на фотографиях! И даже ваш кот есть! Даже кот!
– Марсик любит фотографироваться! – Ксения дотянулась до кота и почесала его за ушком.
Кот слегка напрягся, но не двинулся с шеи Свайбера. Илья Борисович встал и медленно подошел к Ряхину с Солярским.
– Родион Игнатьевич наверняка тоже не любит фотографироваться. Но он тоже есть на фотографиях. И на всех фотографиях он в клетчатой рубашке. Где ваша рубашка, Родион Игнатьевич?
– Понятия не имею, – Ряхин не поднимал головы.
– Думаю, вы действительно можете этого не знать, – Илья Борисович взял палку, подошел к кострищу и пошевелил угли. – Зато я знаю. Совсем недавно она была здесь, – он вернулся к сумке, достал пакет и вытянул оттуда кусочек обгоревшей клетчатой ткани. – Она сгорела в этом костре. Сгорела в костре, которого не было. У которого вы не собирались. Так ведь?
Никто не ответил.
– Почему кто-то решил сжечь вашу рубашку? Возможно, на ней были какие-то следы…
– Моя любимая рубашка! Я действительно ничего не помню, – Ряхин удивленно переводил взгляд с костра на фрагмент ткани в руке следователя.
– Возможно, возможно… Все, вы свободны. Можете идти. Вы все можете идти!
– А я? Зачем вы позвали меня? – тихо спросил Свайбер.
– А низачем. Вот Солярский пришел, хотя его никто не звал. Может, мне тоже захотелось вас запутать. Чтобы вы немного поволновались. От вас мне ничего не нужно. Этот долгий день заканчивается. Кажется, снова собирается гроза. К счастью, мне здесь больше нечего делать. У меня есть ответ.
Все переглянулись, но оставались на своих местах. Никто не решался встать.
– Мне собрать всех в библиотеке? Вы хотите что-то объявить? – с обычной мягкой улыбкой спросил Доспехов.
– Нет, представления сегодня не будет. Отдохните. Вы перенапряглись. Федор, давайте прогуляемся. Покажите мне дальнюю беседку…
– Конечно! Может быть вы хотите посмотреть «Лесково» с высоты птичьего полета?
– Нет, спасибо. Уже имел такое удовольствие.
Илья Борисович медленно пошел по тропинке вглубь парка, не оборачиваясь, остановился у клумбы с флоксами и стоял там, пока не услышал звук осторожных шагов за спиной.
Если убрать слова
– Слишком много слов, слишком много… А что будет, если убрать слова? Если оставить только действия? А получится вот что… Я расскажу вам, как это было. Вы можете спорить, а можете просто слушать, – Илья Борисович говорил тихо, вынуждая Доспехова идти рядом и напрягать слух. – Причиной смерти Артура Князева стал сильный удар по голове. Не от падения. И удар этот он получил не в номере, и не ночью, а вечером у ресторана. Ударил его Родион Ряхин. Хотя, возможно,