– Почему вы так решили? Кого конкретно из женщин вы подозреваете?
– Никого из наших. Здесь вчера была женщина. Она приехала на один день и все время гуляла в парке.
– Та-ак. Вы ее знаете?
– Нет, но она очень подозрительно себя вела.
– Возраст?
– Немолодая, за шестьдесят. Среднего роста, стройная, в красном платье-рубашке, модно одетая. С маленькой прямоугольной сумочкой. Макияж легкий, такой макияж без макияжа, знаете. От нее пахло духами. Я ее и заметил из-за этих духов. У меня неприятие вызывают резкие парфюмерные запахи. Знаете, когда едешь в метро, все тесно стоят, так вот мне лучше рядом с бомжом стоять, чем рядом с надушенной женщиной. У меня асфиксия начинается. Жизнеугрожающее состояние. Наверное, это психологическое. Я не аллергик.
– Вы смогли бы опознать эту женщину?
– Смог бы. Знаете, это такая женщина с яйцами, которая не хотела бы их показывать. Женщина, которой мужчина полностью обеспечивает быт. Забота, нежность, внимание. Артур вполне мог где-то оступиться.
– Она была на ужине?
– Нет, на ужине ее не было. Возможно, она ждала его в номере.
– По камерам проверяли, никто не приезжал.
– Так она могла пешком прийти через дальнюю калитку. Там есть вход из дачного поселка.
– Интересно…
– А если не женщина, то это Рублев. Вы с ним уже поговорили?
– Нет, пока нет.
– А вы поговорите! Знаете, – Солярский зачем-то перешел на шепот, – Артур прямо на лекции объявил, что хочет попробовать задействовать другие компании, которые проводят другие исследования. Все слышали. Сказал, что два года – достаточно, и пожелал этому Рублеву развития. Как будто он недоразвитый. А потом они ссорились. Ссорились с Артуром. Они выходили курить, я тоже курю.
– Вы помните, что именно они говорили друг другу?
– Что-то про контракт. И про нас. Этот Рублев говорил, что на нас не стоит тратить деньги. Хотя я знаю, что Артур и сам не собирался. Хотя деньги-то даже не его, не Артура. Это ведь деньги фонда, но для него они как свои. Может, в самом начале он и думал эти деньги нам раздать, когда только собирались позвать. А потом послушал нас и понял, что мы никак не привлечем к ним в кино их лояльную аудиторию. Толку от нас немного. Кстати, а можно труп посмотреть? – Юрий посмотрел в глаза Ильи Борисовича и снова улыбнулся.
– Нет. Да вы что?! Его давно увезли, Юрий…
– Можно без отчества.
– Юрий, чем вы занимаетесь по жизни? Где работаете?
– Журналистом. В ХД. Медиа-группа «Хорошие дни». Я отпуск взял, чтобы сюда приехать. Так не отпускали. У нас очень жесткий график. Новости, в основном хорошие, чтобы никого не пугать.
– Хорошо зарабатываете?
– Нормально, на жизнь хватает.
– Вы, наверное, успешный автор. Детективы ведь хорошо продаются?
– Неплохо, но я мало пишу. За три года вышла одна книга. У меня не просто детективы, я пытаюсь что-то новое сделать. Что-то, чего еще не было. Мне неинтересно обычные детективы писать. Поэтому долго получается. Но я не жалуюсь. Работа кормит.
– То есть вы не заинтересованы были в проекте?
– Конечно, был заинтересован, иначе зачем бы я приехал.
– Что бы вы сделали, если бы проект состоялся?
– Уволился бы в тот же день.
– А как же хорошие новости? Вам не нравится ваша работа?
– Мне нравится писать.
– Так что же вам мешает писать в свободное время? – Илья Борисович снова вытер пот с лица и удивленно смотрел на Солярского.
– Не знаю, ничто не мешает. Сил не остается. И в голове все смешивается к концу дня. Тупею на этой работе. Хорошие новости очень похожи одна на другую, а освещать их надо по-разному.
– Я могу осмотреть ваш портфель?
– А у вас есть ордер на обыск?
– Вы детективов начитались, – усмехнулся Илья Борисович. – Достаточно постановления следователя, то есть меня. Могу сейчас его написать, если для вас так принципиально.
– Интересные детали!.. Да смотрите, конечно, – Солярский добродушно раскрыл элегантный кожаный портфель, – винтаж.
Илья Борисович пробежал пальцами по предметам в портфеле: документы, ключи, еще одни ключи, складной ножик, два галстука-бабочки, лак для волос…
– Ладно, – он вернул Солярскому портфель. – Вы можете объяснить, почему вы решили, что Артур что-то вам предложит?
– Он долго говорил о том, как умирает кино, как люди перестали ходить в кинотеатры, потому что выходят оттуда пустые, без мыслей, потому что кино больше ничего не дает людям. Как он не хочет, чтобы закрыли кинотеатры. Потому что, если люди перестанут ходить в кино, кинотеатры обязательно закроют по всей стране. А этого никак нельзя допустить. Поэтому нужны идеи. А потом сказал, что им на кино выделяют очень много денег, и они решили поддержать те индустрии, где зарождаются идеи, которых им так не хватает. И добавил, что он придумал классную идею, а потом спросил, сколько нам надо, чтобы целый год сидеть и писать книгу.
– Что вы ответили?
– Сто в месяц.
– Сто тысяч в месяц?
– Да.
– А ваши коллеги?
– Мы все назвали эту сумму. Еда, квартплата, у кого-то дети, у кого-то ипотека. Некоторые даже на проезде экономят. Проезд в метро подорожал… И в автобусах… Многие зайцами ездят. Эта сумма покрывает основные расходы.
– Чье-то поведение показалось вам подозрительным?
– Нет. Все вели себя как обычно. Ряхин забухал, Бойцова жаловалась на несправедливость, Аня пела оперные арии…
– Арии?
– Да, она любит внезапно начать петь. Думаю, это от стресса.
– Хорошо, вы бы уволились, а потом что?
– Отключил бы оповещения в мессенджерах. И звук на телефоне.
Перерыв
– Вы правы, нужен перерыв. Я перестаю понимать, что они говорят. Такой шум в голове… Хочу прогуляться до парковки.
– Илья Борисович, конечно! А потом давайте пообедаем. Пока прогуляемся, все будет готово. Можно составить вам компанию?
– Да, конечно.
На парковке стояло всего три машины: небольшая синяя «Киа» Доспехова, «Форд» следователя и здоровый черный «универсал». «Китайский универсал, огромный такой, черный», – вспомнил Илья Борисович слова Доспехова.
– Это его машина? Рублева?
– Да, как вы догадались?
– Вы же сами мне сказали, – Илья Борисович подошел к универсалу вплотную и заглянул в каждое окно и что-то записал в блокнот. – Можем возвращаться.
Доспехов и Илья Борисович вошли в кафе и заняли столик, скрытый от основного зала книжными полками. Здесь уже стояли два тыквенных супа.
– Вы не против тыквенного супа? Суп здесь нельзя выбрать. Все остальное – можно, – улыбнулся Доспехов.
– Тыквенный суп – штука отличная. Он и сладкий, и не очень вредный, – Илья Борисович попробовал суп и немного поморщился.
– Горячий?
– В самый раз. Это у меня голова начинает болеть. Они все очень много говорят. В основном не по делу. Знаете, что меня удивляет? Почему никто не беспокоится об убитом? Никто не приехал из города, никто не звонит на его телефон, у него же жена, дети, коллеги…
Доспехов не ответил, тоже попробовал суп, отложил ложку и задумчиво посмотрел в окно.
– Боюсь, придется со всеми говорить по второму кругу, – Илья Борисович тоже отложил ложку. – Горячий все-таки. И жара. Можно попросить включить кондиционер на полную катушку?
– Уже спрашивал. К сожалению, что-то в системе вышло из строя. Ничего не сделаешь. Но обещали принести вентилятор.
– То-то я чувствую, что кондиционер не работает!
– Может, попробуем побыстрее это все закончить?
– Да я рад бы! Только пока у меня картинка не складывается, – Илья Борисович открыл блокнот и опять взял ложку.
– Есть версии? – вежливо поинтересовался Доспехов.
– Сначала я подумал, что поймал этого вашего Четве́ргова, который Петров. Потому что он знал, кого убили. Хотя мы никому об этом не говорили. Вы же никому не говорили?
– Никому!
– Так вот, я подумал, что он себя выдал, а потом стало ясно, что они все откуда-то знают, кого убили. Интересно, откуда…
– Слухи… Слухи! В писательской среде они распространяются очень быстро. И потом, у них, то есть у нас… воображение. Интуиция. А как, вы думаете, книги пишутся? Чувствительность опять же. Для жизни плохо, для книг хорошо.
– Честно говоря, мне кажется, они все что-то из себя строят. Ломают комедию.
– Они так защищаются. Живут они не очень. А пишут здорово. Вы почитайте.
– Да я даже классику не могу, времени нет.
– А вы не классику, вы их почитайте. Они ведь тоже станут классикой, – Доспехов уже не улыбался и смотрел на Илью Борисовича в упор.
– Не думаю, – усмехнулся Илья Борисович, – этот Ряхин. Неприятный человек…
– Это вы зря. Ряхин – гений. Я серьезно. Но он действительно не очень умеет… общаться с людьми. Поэтому многие его не любят. Один его рассказ как-то спас мне жизнь. Я был довольно такой чувствительный мальчик, мне было все время плохо. Сидел в подъезде на лестнице и думал, что будет менее болезненно – отравиться или прыгнуть с моста в Неву, я тогда в Питере жил. Понимаю, смешно звучит, но мне тогда совсем не до смеха было. На подоконнике лежали журналы. В нашей среде их еще называют «толстяки». Толстые литературные журналы. Раньше на них подписывались, но это еще в советское время. А сейчас их мало кто читает, в основном свои же, писатели. Они без картинок, такие суровые журналы, плохая бумага, мелкий шрифт, современная проза и поэзия. Вот я листал один такой журнал и наткнулся на рассказ Ряхина. Ранний рассказ, еще совсем сырой, сейчас Ряхин стесняется этих первых опытов. А я с тех пор всего его прочитал. Но вы, наверное, больше веселые книги любите?
– Я никакие не люблю, уж извините. Имею право. Я человек взрослый.
– Понимаю. Так я схожу, попрошу, чтобы принесли сырную тарелку. И фрукты. Все только самое полезное и без сахара.
Доспехов встал и быстро вышел, Илья Борисович достал из кармана мятую бумажку и вытер лоб. На руках остались черные разводы. «Вместо людей овощи, – он вспомнил слова Иванова. – Только этого мне не хватало». Как эта писанина оказалась в его кармане? Наверное, машинально захватил. Суп закончился, а Доспехов не возвращался. Илья Борисович обреченно склонился над смазанным текстом, напечатанным на бумажке.