– Очень самокритично.
От скуки я завалился на диван. На столике перед ним валялась стопка журналов, и я автоматически потянулся к верхнему. Что-то про садоводство. Покосился на Ёнхёна, который пошел в одну из спален, и попытался его представить копающимся в грядках. Было сложно, но я это сделал. Мысленно нацепил на него клетчатый фартук, косынку, дал в руки тяпку и посадил на колени перед клумбой с цветами. Продолжал развивать мысль, фантазируя о том, как он копался бы в земле, не замечая грязи под ногтями. Как утирал бы капли пота со лба тыльной стороной ладони, чтобы не испачкаться, но тонкий грязный след все равно оставался бы на его безупречном лице. Как он бережно гладил бы листья цветов, проверяя, нет ли на них проплешин и сухости…
– О чем задумался? – Ёнхён навис надо мной, тыкая меня в кончик носа. – Выглядишь каким-то довольным.
– Да так. – Я сглотнул, убирая журнал обратно. – Ни о чем.
С минуту мы помолчали, смотря друг на друга. Повисла какая-то неловкая пауза, хотя причины ее появления я не понимал. Мне стало неуютно. Может, проблема во вчерашнем? Я давно ни с кем не пил тет-а-тет, не смотрел ужастики и всякое такое – уж тем более.
Хотя, признаться честно, мне понравилось. С этим выскочкой было довольно комфортно.
– В общем, я в душ, – он уперся ладонями в спинку дивана. – А ты располагайся и чувствуй себя как дома.
Балкон у Ли Ёнхёна тоже был длинным. Длинным и узким. На нем поместилась пара стульев и в конце какой-то шкафчик с вещами да несколько коробок. Я сидел на самом крайнем стуле, открыв окно, и курил, бездумно смотря на небо. Ветер трепал мои чуть влажные волосы, но я не боялся сидеть на сквозняке. Облака лениво плыли, и я вместе с ними. Как и они, я не противился течению всего того абсурда, в который меня занесло.
Ко мне вышел оппа. Он накинул на себя черный атласный халат, но один рукав то и дело спадал, обнажая край плеча. Поставил на столик две чашки чая, но я не торопился его пить. Мысли продолжали меня утягивать в какое-то угрюмое настроение. Грядущая встреча с тхеджагви пугала все больше.
– Ты чего? – Он осторожно попытался начать разговор. – Я сделал что-то не так?
– Нет. – Я проверил количество жижи в испарителе. Когда увидел, что та уже заканчивается, поспешно залил новую. – Все было отлично. Просто… не знаю. Это не связано с тобой, в общем.
– Тогда что тебя беспокоит?
– Все? – Я растерянно дернул плечами. – Просто не понимаю, что происходит и почему я во всем этом участвую.
– Ну вот скоро и попробуем узнать, – примирительно отозвался Ёнхён.
– Да, понимаю, но это же глупо. – Я повернулся к нему и без тени улыбки глянул прямо в глаза. – Я – просто я. Ты же сам видишь, что во мне нет ничего особенного. Я обычный быдлан-алкоголик, который задротит в игры и упахивается на работе. С каких это пор моя жизнь стала сюжетом для какой-то манхвы?
– Зато весело. – Он взял чашку и подул на нее, чтобы немного остудить чай. – И не могу сказать, что ты прямо-таки быдло.
Я бросил на него надменный взгляд:
– Неужели?
– Я вполне серьезен. – Он сделал глоток и чуть зажмурился. – Ты не быдло. Ты затравленный мальчик, который боится показывать свои эмоции.
Его слова остро кольнули меня в области груди. Я понуро отвернулся и немного скатился, ссутулив плечи.
– Уж не знаю, что было в твоей жизни и в каких условиях ты рос, но мне кажется, что своей прямолинейностью и грубостью ты просто защищаешься, – продолжил он. – Это не плохо. Просто есть. А быдло… ты же не состоишь в каких-то группировках да и в целом неглупый. Тебя не арестовывали. Ты не маргинал, хотя зачем-то пытаешься таким казаться. Ты – обычный, но это скорее комплимент, нежели оскорбление.
– Спасибо за характеристику! – Я затянулся, чтобы чем-то занять рот.
– Если хочешь высказаться, то я готов тебя выслушать. – Он снова отпил немного чая, смотря на меня с незнакомыми для меня теплотой и пониманием, от которых хотелось спрятаться. – Иногда это полезно. Да и мне кажется, что ты привык держать все в себе.
Ёнхён дал мне время подумать. Мысленно я боролся с самим собой: мне и вправду надо было выговориться кому-то новому, но так не хотелось чувствовать себя уязвимым! А откровения всегда приводят к тому, что ты обнажаешь свои мысли и чувства.
Но он так умело описал меня и то, что происходило в моей голове, хотя мы знакомы-то всего ничего! Мне казалось, что я не был похож на раскрытую книгу, которую легко можно прочитать. Видимо, я уже и так слишком много наболтал и теперь не кажусь загадочным и интересным – жаль!
– Ну, психологом быть не надо, чтобы понять, что моя агрессия – в первую очередь защита. – Я хохотнул, чтобы сбить с самого себя спесь. – Но да, ты прав. Я много дерьма повидал в своей жизни. Наверное, когда ты одинок, это естественно – становиться черствым и нелюдимым.
– Ты не черствый. – Оппа поджал губы. – Ты очень заботливый и внимательный. В тебе много любви по отношению к другим людям, ты просто ее не осознаешь. Или не хочешь осознавать – тебе виднее.
Я озадаченно вскинул брови.
– Ну. – Он откашлялся в кулак. – Ты готов ради младшего брата своей подруги падать незнакомцам в ноги. У тебя в целом довольно много друзей, к которым ты относишься с теплотой, а еще побежал спасать незнакомую девушку от квисин…
– Стой, ты про что? – перебил его я. – Тебя там не было и быть не могло.
Он загадочно улыбнулся, явно не торопясь отвечать. Мне это не нравилось, и внутренне я уже начинал закипать от недовольства, но он мигом остудил мой пыл и заставил на мгновение онеметь от шока:
– Юнги. Он хёнхак[36].
– Кто? – Я бестолково вылупился на чеболя, пытаясь осознать услышанное. – Юнги? Наш Юнги? Наш тусовщик Юнги?
– Да. – Ёнхён качнул головой. – Или ты думаешь, что наша встреча – это просто случайность? – Его губы скривились в усмешке.
– Сомнительно, – на выдохе выдал я, растирая лицо ладонью. Хотелось лечь спать и больше ни о чем не думать. – То есть вы с ним типа знакомы, и он почувствовал Сом И, после чего натравил тебя на меня?
– Ну, как-то так, да.
– Вот крыса, – беззлобно буркнул я.
– Скорее журавль, – прошептал в пустоту Ёнхён. – Черный журавль. Ладно, не об этом вообще речь. Мы про тебя говорили и в твоей голове ковырялись, разве нет?
– Какое дело вообще может быть до моей головы, если мой друг – сраная птица, зависающая в клубах?
– Ну, для меня «сраные птицы» – обыденность, а узнать мысли человека – нет. – Он пожал плечами. – Может, и правда стоит поработать психологом? – Его пальцы оказались на подбородке, и Ёнхён задумчиво завис, пялясь в одну точку. – Люди вообще довольно интересные – со своими проблемами и переживаниями. У вас такой глубокий спектр эмоций зачастую, прям завидно.
– О да, проблемы – это так круто. – Я прыснул. – Обожаю их!
– Оно и видно. – Он зевнул, хрустнув костяшками пальцев. – Не уходи от темы, я уже настроился на интимный диалог про твое прошлое, страхи и все такое. Я хочу тебя узнать получше, знаешь ли. – Он подпер голову рукой и смотрел прямо мне в глаза. От этого пристального взгляда некуда было сбежать, и волосы на затылке от нервов встали дыбом. – Вот мы и пришли к тому, что ты не черствый. Так что же произошло?
Я отвернулся и играл с дудкой, перекидывая ее из одной ладошки в другую. Жижа немного вытекла, пачкая пальцы, но я пока не придумал, чем ее вытереть, – футболку было жалко, она светлая.
Сложно собраться с мыслями. Особенно учитывая, что мое гнетущее настроение постепенно сходило на нет.
Стоило ли сейчас откровенничать? На холодную голову рассказывать о чем-то было сложнее, но лучше – можно хоть немного контролировать язык и не наболтать лишнего, в отличие от моментов с очевидным переизбытком эмоций. Стоило ли довериться? Стать немного ближе, чем есть? Или Ёнхён – такой же проходимец, как и многие другие? А плохо ли то, что он лишь временная переменная в моей жизни?
Слишком много вопросов… голова от них пухнет…
– Я вру сам себе, – вдруг выдал я, нюхая перепачканный жижей палец. Приторно. – Очень часто и во многом.
– Почему?
– Не знаю, так легче скрыть боль, наверное. – Я комично скривился. По привычке пытался все свести к шутке. – Все началось с матери. Она первая приложила к этому руку.
Я старался не смотреть на Ёнхёна, но краем глаза все равно видел его силуэт и то, как он безотрывно на меня пялился, будто ему и в самом деле интересно. Странное ощущение. Обычно слушателем чужих проблем был я, а не наоборот.
– В общем, я сам себе внушил, что это было моим решением – уехать учиться в Сеул. – Я сглотнул, но ком в горле так и не пропал. – Просто очень горько и обидно признавать, что твоя родная мать тебя не любит, понимаешь? Что какие-то мужики в ее жизни важнее сына; что я мешал ей настолько, что она буквально отослала меня за сотни километров… а мне ведь в том возрасте было абсолютно плевать: играть в компьютер и заваливать экзамены в Кёнсане или в Сеуле… Кхм…
Откашлялся в кулак. Подул прохладный ветер, от которого я слабо задрожал.
В голове всплывало лицо матери и какие-то сцены из прошлого. Отчего-то первым делом вспомнил, как она красила губы бордовой помадой у себя в спальне. Она – спальня – была крошечной, захламленной. Мы жили в доме бабушки моего родного отца, которая умерла, когда мне было года три или около того, – кажется, отец оставил нам этот дом и сбежал. Я видел затылок матери и отражение в большом зеркале в золотой оправе. Почему-то стоял тихо-тихо, не желая быть замеченным, и слушал, как она напевала себе под нос какую-то незнакомую мне мелодию.
Следом шла другая сцена. Начало лета. У меня только начались каникулы. Мать приготовила нам завтрак. Я сидел за обеденным столом и смотрел на то, как она возилась с пышным букетом цветов. Как улыбалась, как меняла воду в стеклянной банке, что была у нас вместо вазы. «Цветы – замечательный подарок для любой женщины, Джихо. Если вдруг тебе будет симпатична какая-то девушка, не скупись на такие жесты внимания», – наставляла она, а я только молча кивал, считая, что получить букет – удовольствие сомнительное. Вот если бы вместо них была корзинка с чипсами и дисками с играми, было бы круто.