Миллион — сущая мелочь для тех, кого ежедневно показывают по телевидению, но для майора Постышева, на сегодняшний день имевшего за душой жалких пятнадцать тысяч, это был солидный куш. За такие деньги стоило поработать и даже немного рискнуть. Конечно, кинуть генерал-полковника Шарова — это не совсем то, что называется «немного рискнуть», но майор Постышев был не из тех людей, которые спят в тот момент, когда в их дверь стучится госпожа Удача, План, несомненно, нуждался в доработке, но имел такое неоспоримое преимущество, как простота. Следовало лишь продумать все детали, как следует обезопасить себя от возможных осложнений и провести некоторую подготовительную работу. Самой подготовительной работы было довольно много, и вдобавок она была сопряжена со смертельным риском, но за нее платили миллион долларов. Располагая такой суммой, можно будет наконец спокойно удалиться от дел, отдохнуть и даже заняться своим здоровьем. В последнее время майор с удивлением начал ощущать сердце, которое до сих пор вело себя вполне пристойно. Это обстоятельство сильно беспокоило Постышева, пробивая брешь в его имидже железного как снаружи, так и внутри человека. Тем не менее он был уверен, что, располагает обговоренной суммой, можно залатать любую брешь — по крайней мере, до тех пор, пока дело не зашло чересчур далеко.
В ту ночь майор Постышев уснул, чувствуя себя Остапом Бендером, напавшим наконец на след подпольного миллионера Корейко.
Теперь, в конце теплого, голубого с золотом сентября, подготовительная работа была близка к завершению.
Глава 4
Пробираясь в потемках к продолжавшему звонить телефону, Борис Иванович опрокинул кресло и едва не свалился сам, успев в последний момент схватиться за стену. Он выругался и зажег свет.
Пока он искал выключатель, телефон коротко звякнул в последний раз и замолчал.
— Скотина, — с чувством сказал ему Комбат, поднимая кресло и потирая ушибленное колено.
Он вернулся в прихожую, снял куртку и разулся, сунув ноги в домашние шлепанцы. Нужно было мастерить какой-то ужин, но готовить для себя одного Борис Иванович не любил, предпочитая в таких случаях обходиться консервами. Беспокоиться о желудке ему как-то не приходило в голову: в случае необходимости он мог питаться жареными гвоздями без какого бы то ни было ущерба для здоровья. «Чаю попью, — решил Комбат. — Все равно уже спать пора. Нечего на ночь глядя наедаться, а то, чего доброго, разжирею.»
Представив себя разжиревшим и не влезающим ни в одни брюки, он ухмыльнулся в усы и направился было на кухню, но тут телефон, словно только того и дожидался, снова принялся трезвонить.
— Вот зараза, — беззлобно заметил Рублев и пошел снимать трубку.
Звонил Подберезский.
— Ты дома, командир? — спросил он, поздоровавшись.
— Да как тебе сказать, — ответил Рублев. — Пока вроде дома.
— Пока? — переспросил Подберезский. — Ты что, уходить собираешься?
— Да нет. — замялся Комбат, проклиная черта, который дернул его за язык. — Нет, — повторил он, — никуда я не собираюсь.
Подберезский что-то сказал, но его слова заглушил раздавшийся в трубке треск.
— Что? — спросил Борис Иванович. — Что-то тебя плохо слышно. Ты откуда звонишь?
— Да из автомата, — ответил Подберезский и как-то смущенно рассмеялся. — Я говорю, приехать к тебе можно?
— Ни в коем разе, — строго ответил Комбат. — У меня тут делегация натовских генералов под мою диктовку пишет акт о безоговорочной капитуляции.
— Ага, — сказал Подберезский, — ясно. Я вчера на заборе знаешь, чего прочитал? «НАТО — параша, победа будет наша.»
— Во-во, — подтвердил Комбат. — «Спартак» — чемпион.
— Точно, — сказал Подберезский. — Так я подъеду?
— Еще раз спросишь — с лестницы спущу, — пообещал Борис Иванович. — Что за китайские церемонии? Только учти, выпить у меня нечего.
— Это не проблема, — ответил Подберезский.
Он приехал через сорок минут, нагруженный двумя бутылками водки и палкой колбасы.
— А это что за сухой паек? — спросил Рублев, вертя в руках колбасу. — Ты кого этой собачьей радостью кормить собрался?
— Так надо же чем-то закусывать, — оправдывался Подберезский. — Вот схватил, что под руку подвернулось.
Он повел носом, принюхиваясь к доносившимся из кухни аппетитным запахам, и вздохнул.
— Виноват, — сказал он. — Облажался.
Вдвоем они прошли на кухню, где их уже дожидался накрытый стол.
— Мама дорогая, — сказал Подберезский. — Пища богов!
— Кстати, — сказал Комбат, усаживаясь за стол, — ты долго до меня дозванивался?
— Да нет, — ответил Андрей. — С первого раза дозвонился. А что?
— Да звонил кто-то прямо перед тобой, — сказал Комбат, — а я не успел трубку поднять. Думал, это ты.
— Нет, не я, — наполняя рюмки, сказал Подберезский. — Ничего, надо будет — дозвонятся.
Они выпили.
— Слушай, — сказал Комбат, насаживая на вилку маринованный белый гриб, — а чего это ты гуляешь?
Невеста твоя не обидится?
— Какая невеста? — сосредоточенно орудуя вилкой, спросил Подберезский, не поднимая глаз от тарелки.
— Как — какая? — опешил Комбат. — Эта, как ее...
Аня. Или Таня...
— Алла, — с кривоватой улыбкой поправил его Андрей. — Не обидится. Слушай, Иваныч, ты не будешь против, если я у тебя переночую?
— Вот те раз, — сказал Комбат. — Была у зайца избушка лубяная, а у лисы ледяная... Неужто выгнала?
— Нет, что ты, — снова бледно усмехнувшись, сказал Подберезский. — Просто.., как бы это сказать.., ну, в общем, кровати у меня теперь нет.., временно.., а на полу спать жестко.
— Ага, — сказал Комбат, откидываясь на спинку стула и внимательно разглядывая своего бывшего подчиненного. — Оч-чень интересно. Кровати, значит, у нас временно нет, а звоним мы из телефона-автомата.., тоже, конечно, временно.
— Точно, — сказал Подберезский, старательно глядя куда-то в сторону.
— И с деньгами у нас временные проблемы, — продолжая разглядывать его, как блоху под микроскопом, сказал Комбат. — Раньше мы, значит, черную икру трескали, а теперь, значит, колбасу из субпродуктов полюбили...
— Да ну, Иваныч, — взмолился Подберезский, — что ты, в самом деле... Завтра банк откроется, и все будет в полном ажуре.
— Чудесно, — сказал Комбат. — Ну и чего еще, кроме кровати, телефонного аппарата и денег, у тебя теперь временно нет?
Подберезский некоторое время молчал, поочередно почесывая то затылок, то переносицу и бросая на Комбата короткие осторожные взгляды.
— Ну, — поторопил его Рублев, — что ты чешешься, как блохастая мартышка? Что еще у тебя сперла эта твоя Аня.., или Таня?
— Алла, — снова поправил его Подберезский и вдруг расхохотался так громко, что Комбат посмотрел на него с некоторой опаской. — Да все! — утирая навернувшиеся на глаза слезы и все еще продолжая смеяться, с трудом выговорил он. — Все как есть, одни стены оставила!
Борис Иванович некоторое время озадаченно смотрел на него, переваривая известие, а потом крепко ахнул ладонью по столу и тоже захохотал.
— Ну, баба! — приговаривал он. — Ну, молодец! А я-то думал, что она у тебя так — ни рыба ни мясо. Ну, оторва! Ты в милицию-то обращался? — вновь становясь серьезным, спросил он.
— А как же, — криво улыбнувшись, ответил Подберезский. — Как нашел исправный таксофон, так сразу и обратился. Они мне прямо сказали: говно, мол, твое дело, гражданин терпило. Одна надежда, что «звездочка» где-нибудь засветится...
— Она что же, и орден попятила? — мрачнея, спросил Комбат.
— А то... Поймаю — утоплю в унитазе, как крысу.
— Хотелось бы поприсутствовать, — сказал Комбат. — Давай-ка мы с тобой чокнемся за это дело. Не грусти, Андрюха. Кровать — дело наживное.
— А кто спорит? — сказал Подберезский. — Кто грустит-то? Наливай, Иваныч. Спрыснем начало новой жизни.
Комбат наполнил рюмки. Ставя бутылку на место, он заметил, что Подберезский как-то очень внимательно наблюдает за его рукой. Он посмотрел на свою ладонь и только теперь заметил, что костяшки пальцев покрыты бурой коркой запекшейся крови.
— Вот черт, — сказал он, — забыл руки помыть.
— Где это тебя угораздило? — спросил Подберезский, глядя на него сквозь рюмку прищуренным глазом. — Опять морды бил?
— Да ну, — пряча руку под стол, пробормотал Комбат. — Было бы о чем говорить.
— Так уж и не о чем? — еще сильнее щурясь, спросил Подберезский. — Ну не томи, командир. Ты же видишь, человек в расстроенных чувствах, его развлечь надо, а тебе лень языком лишний раз шевельнуть.
Комбат тяжело вздохнул и поведал ему о недавнем происшествии.
— Елки-палки, — оживился Подберезский. — Слушай, айда посмотрим: может, они еще там? Так хочется кому-нибудь холку намять, что просто сил нет терпеть.
— А на Колыму тебе не хочется? — спросил Комбат. — Сиди уж рыцарь, лишенный наследства.
— Обижаешь, — сказал Подберезский. — Мое наследство всегда при мне А вообще-то, конечно... Может, тебе лучше на время того., исчезнуть?
— Угу, — кивнул Комбат. — Вырою землянку в парке, а ты мне по ночам будешь жратву таскать... колбасу вот твою захвачу с собой на первое время...
— Смейся, смейся, — качая головой, проворчал Подберезский. — А только как бы они тебя не вычислили.
— Да как они могут меня вычислить, голова твоя еловая? — спросил Рублев. — Они же меня, наверное, толком и не разглядели.
— Ох, не знаю, — со вздохом сказал Подберезский. — По-моему, они, когда захотят, все могут.
Комбат открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут в комнате опять задребезжал телефон.
— Ну вот, — вставая, обронил он, — уже вычислили.
— Тьфу на тебя, — сказал Подберезский, отставляя рюмку и приподнимаясь со стула.
Комбат толкнул его в плечо, усаживая на место, и вышел. Подберезский сел, мрачно думая о том, что тем, кто придет арестовывать Комбата, придется иметь дело не с одним, а с двумя десантниками, что делает шансы на успех наступательной стороны весьма сомнительными. «Что за черт, — подумал он, закуривая и ища глазами пепельницу, которую Комбат вечно прятал в самые неожиданные места, чтобы не мозолила глаза, — и почему некоторые люди могут жить спокойно, а некоторые — нет? Вечно со мной происходит всякая ерунда. А про Комбата и вовсе говорить нечего. Он неприятно