В конце концов, я в этой ситуации наебал закон, и закону придется подчиниться. Как и Саше Яхонтовой, его олицетворяющей.
Её дистанция и легкое презрение раздражают.
Мне некогда за ней бегать.
Потому что у меня орава мажоров и жен олигархов, которых нужно контролировать.
И все же я по ней скучаю.
Даже мобильник достаю, чтобы написать что-нибудь. Звонить не стоит: Саша на работе. Она меня не банила, лишь очистила мессенджер — двери открыты. Это случилось позавчера, с тех пор мы не общались.
Можно было бы извиниться. Или предложить новую встречу как ни в чём ни бывало. Но чутье шепчет подождать, как и с «ГрандРазвитием».
Если Сашу продавить сейчас, то в будущем будет по-моему. Проще. Удобнее.
И я отправляюсь в офис.
* * *
День получается длинным, нервным, как обычно. А вот вечер удивляет по-настоящему. Он складывается таким образом, что ночью я оказываюсь в поле. Один и без одежды.
Вокруг темно.
Ужасно холодно.
И только зубы скрипят от ледяного, сука, бешенства. Как там в индуизме говорят? Карма. К счастью, у меня другая религия.
Поэтому я стараюсь преисполниться человеколюбием и каким-то непостижимым образом удержаться от смертного греха и мести.
Глава 26
Пятнадцатью минутами ранее
Холод вгрызается в кожу минута за минутой. Сейчас она аж горит, словно наждачкой потерли, и приходится непрерывно делать усилия, чтобы не поежиться. Одежда противно липнет к телу. Спасибо, хоть ветра нет.
Парень с пистолетом целится мне четко в лоб. Рявкает нервно:
— Не двигайся! Сейчас Тарханову сообщение запишешь вместо Артура.
Как они меня все достали.
— Не собираюсь даже.
Умению сохранять достоинство в любой ситуации нужно учиться. Пусть даже мы находимся не в здании суда, а в поле. Их пятеро, и они привезли меня сюда на двух машинах. Вооружены трое.
— Кто ты вообще такой?
Для справки: зубы стучат довольно позорно, мышцы судорожно сокращаются. Реакция физиологическая, и контролировать её невозможно. Моя немногословность объясняется, в первую очередь, нежеланием выглядеть забавно.
А сказать мне, бесспорно, ЕСТЬ ЧТО.
Одежда мокрая насквозь, по телу стекают крупные ледяные капли, сливаются в дорожки. Эти милые люди окатили меня водой из двух ведер.
— Он телохранитель Артура, — говорит один другому вполголоса.
— Я что, похож на телохранителя?
Парни переглядываются.
— Кто. Ты. Мать твою. Такой? Нянька?
Улыбаюсь:
— Надо было уточнить до начала пыток, не так ли?
Чуваки, конечно, пытались напугать, только они даже не представляют, с какой жестокостью я сталкивался. То, что делают они, — просто смешно.
Тело содрогается. В этой части страны сентябрь неласковый. Мягко говоря, не Адлер. А может, это мне так не повезло, но одно знаю наверняка: в ноябре было бы хуже.
— Он нас запомнил, вали его.
— Ты спятил?! — рявкает тот, что целится, а потом обращается ко мне: — Ты сейчас представишься, а потом передашь привет Тарханову и скажешь то, что я велю!
Разумеется, я их запомнил. Каждого. И номера машин, и лица, и голоса. Но молчу, чтобы не провоцировать. Иногда на эмоциях люди такие дикие вещи творят, за что потом сидеть пятнадцать лет.
— Не буду, — говорю спокойно.
— Облей его еще.
Я закрываю глаза, когда сверху обрушивается еще одно ведро воды. Всего было семь, три они израсходовали. Несложная математика: осталось четыре. Много.
«Праздник Ивана Купалы» готовился заранее, и не для меня, а для Артура Тарханова. Двадцатиоднолетний пацан перепугался бы до смерти. Проблема в том, что парнишка мне понравился. Позитивный, улыбчивый, без понтов и гонора. Прилетел утром из Калифорнии навестить бабушку.
Детей надо беречь, и бедных, и богатых. Ни первые в своем происхождении не виноваты, ни, в общем-то, вторые.
Артур понятия не имеет о делах отца, смотрит на мир наивными глазами. Разумеется, я его вытащил из передряги и отвез домой, где он уже должен был выпить стакан кефира (что, кстати, крайне полезно для пищеварения) и лечь баиньки. Меня перехватили по дороге домой и доставили сюда.
Холод планомерно проникает сквозь кожу и вгрызается в мышцы, дерет до костей. Стоять ровно становится сложнее.
— Продолжайте, — говорю я.
Парни опять переглядываются. Я представляю, как бы это пережил Артур и какое бы видео они записали для папочки, и меня передергивает.
Хотя, наверное, это последствия обливания. Мало того, что вода ледяная, еще и на улице не больше плюс пяти.
Спустя несколько минут бессмысленных препирательств я прихожу к выводу, что ребята понятия не имеют, что делать дальше.
Решаю подсказать:
— Телефон оставьте.
— Еще чего!
Я оглядываюсь — поля. Пустая разбитая трасса, и ни одного огонька до линии горизонта.
Убивать меня никому не хочется, чуваки отступают к машинам, и в этот момент мне становится по-настоящему страшно. Оставят ночью без связи. Время ориентировочно близится к полуночи, с каждым часом температура падает. Я даже не понимаю, в какую сторону двигаться, чтобы быстрее добраться до цивилизации.
А вот и порыв ветра. Господи.
Пульс стучит в висках. Делаю пару шагов.
— Стоять! — Ствол пистолета по-прежнему направлен на меня. — Я тебя пристрелю, сука! Пристрелю, кто бы ты ни был! Клянусь тебе!
Я останавливаюсь и показываю ладони.
— Все хорошо, мир. Только телефон оставьте, — прошу еще раз. — Пожалуйста.
Парни садятся в машины.
— Замёрзну! — кричу им. — Насмерть! Это будет на вас! — Я бегу к ближайшей тачке.
Она стартует с пробуксовкой и летит вперед. Я выхожу на середину дороги и развожу руками.
Смотрю своим обидчикам вслед и думаю о мести.
Одна из машин останавливается, в свете фар другой видно, как из окна что-то выбрасывают. Полагаю, мобильник.
Тачки срываются с места и быстро скрываются вдали, а я несусь вперёд!
Небо облачное. Темень.
Очередной порыв ветра прогрызает кости. Меня бьет так, что не могу вытерпеть и начинаю раздеваться. Скидываю с себя мокрые тряпки. Ими даже не обтереться.
Трясет.
Как холодно.
Трясет. В туфлях вода хлюпает. Капец вам, чуваки, вы не знаете, сколько этот костюм стоит.
Пафосные шутки, впрочем, настроения не поднимают. Был бы. Алтай здесь. Мы бы. Непременно поржали. Я даже думаю урывками. Брат. Видишь. Как без тебя живется.
Пялюсь вверх. Небо. Ни звезд, ни луны. Я выжимаю рубашку и сооружаю из нее набедренную повязку. Теперь мобильник.
Где-то здесь он. Мать вашу, примерно.
Еще один порыв ветра едва не заставляет заорать. Холодно. Как же холодно. Это будет смешная история, если я найду сейчас телефон и выберусь.
Трава примерно по пояс. Я сначала долго вглядываюсь в черноту, насколько глаз хватает, ожидая, что экран засветится. Ничего подобного.
Шарю на ощупь.
Ищу телефон. Ищу. Ищу.
Ну же. Хоть бы кто-то позвонил.
Трясёт.
И в тот момент, когда кажется, что я рыщу не в той стороне и что вообще понятия не имею, где надо, до ушей доносится знакомая трель.
Подпрыгиваю на месте от радости!
Где?
Взгляд цепляется за тусклый свет метрах в двух, я срываюсь туда. Через жухлую траву, по камням — травмы не имеют значения.
Хватаю мобильник.
На экране надпись: «Яхонтова».
Да ты моя девочка! Я чмокаю экран и принимаю вызов.
— Саша!
— Савелий, привет! Прости, что поздно, надеюсь, ты не спишь.
— Саш....
— Погоди, не перебивай, а то я не решусь! Я понимаю, почему ты меня игнорируешь, и думаю, это заслуженно. Я только хотела напомнить, что у меня давно не было отношений. И может, дело именно в этом, а может, я такой родилась: перегибаю. Веду себя излишне требовательно и невыносимо... Я бы хотела поговорить и, если это возможно, извиниться.
Я закрываю глаза, пропуская через себя вибрацию ее звонкого голоса. Строгий и надменный вид Саши в суде затирает её настоящую. Затирает так основательно, что забывается, какая она вне стен дома Фемиды. Веселая, находчивая и даже ранимая.
И сейчас, когда она пытается извиниться, я ощущаю себя максимально скверно. Ну к чему был тот порыв?
Ответ прост: мне было паршиво. И я сделал ровно то, что всегда вменял в вину Алтаю — поделился своим раздражением с окружающими.
— Саша, — перебиваю. — Ты пила алкоголь сегодня?
— Что?! — восклицает она возмущенно. — Ты думаешь, я напилась и звоню бывшему?! Да пошел ты!
Гудки.
Твою мать. Что за женщина!
Перезваниваю. Саша принимает вызов, но молчит.
— Тише. Я не к этому, — говорю резко, коротко. Дрожь пробегает по телу, сжимаю зубы на пару секунд, чтобы вернуть себе контроль над нижней челюстью. — Ты можешь за руль сейчас сесть?
Нет, я не шучу. В столице нет ни одного человека, перед которым я бы хотел показаться в столь плачевном виде. Но что-то заставляет меня произнести:
— Пожалуйста.
— Могу, наверное, — откликается она настороженно, неуверенно. — Только поздно уже.
— У меня проблемы.
— Эмм. Поняла. Это опасно?
— Я бы никогда. Не позвал тебя. Моя душа. Туда, где опасно. Как можно быстрее.... забери меня. Мне очень холодно. Очень сильно. И, если удобно. Прихвати ненужные штаны. И кофту своего отца или брата. Я всё. Верну.
— Савелий?...
Я молчу. Меня трясет. Ощущение разбитости усиливается.
— Как я тебя найду?
— Я скину геолокацию. Только если не сможешь. Предупреди, пожалуйста. Я замерзаю.
Геолокация вводит в уныние: придурки вывезли далеко от цивилизации. Если на машине, то терпимо, а вот пешком шлепать — двадцать пять километров.
Ни одной попутки. Да имало кто согласится подбросить полуголого мужика без документов, и не мне винить законопослушных граждан.
Бабуля Артура уверяет, что малыш сладко спит в своей постели, и даже скидывает мне фотографию. Мило.
Я записываю короткое голосовое бате Тарханову, обрисовывая ситуацию, — он отвечает, что вопросом займется вплотную.