Глава 43
Остаток воскресенья мучаюсь. Легко отказаться от гипотетического соблазна, когда никто ничего не предлагает. А когда предлагают?
Я перевожу вещи в новую квартиру, где все, кроме стен, принадлежит Савелию, и чувствую себя настолько не в своей тарелке, что до последнего не могу принять решение.
Когда на следующий день Савенко сообщает, что мы едем на обед «в один ресторанчик», я понимаю, что это повод побыть наедине. Она хочет услышать ответ. Ладони потеют. Мысли жгут совесть.
В машине Гаянэ Юрьевна первым делом приводит цитату из книги «Три товарища» Эриха Марии Ремарка:
— «Пока человек не сдается, он сильнее своей судьбы». — Она молчит с минуту. Вздыхает. — Я хотела бы, чтобы после моего ухода на больничный ты поработала с Ильей. Он хороший мальчик, хоть и незрелый. Из нормальной семьи. А потом, если я вернусь...
— Когда вы вернетесь.
— Когда я вернусь, посмотрим.
— Как думаете, лечение продлится долго?
— Не знаю. Обычно мне становилось лучше через месяц, но время идет, болезнь прогрессирует. Я не собираюсь становиться инвалидом на радость бывшему! — Савенко закуривает. — Как только появились инновационные методы лечения, я решила, что мне это нужно. Если есть шанс на практически полное выздоровление, я им воспользуюсь. И запомни, Саша, нужно всегда думать только о себе. Поняла? В первую очередь есть ты. Потом мужчины, дети, семья, карьера. Если мужчина дал денег, он непременно попрекнет или отнимет. И ты останешься одна, как я сейчас.
Я проникаюсь сочувствием и, набравшись смелости, снова начинаю разговор об «ОливСтрой». Привожу аргументы. Если вкратце:
Мы бы создали интересный прецедент, поддержав частный бизнес. Даже если апелляция откатит назад.
Да и сумму они обещают больше (а значит, не придется опять это делать).
И вообще, Першикова с ее белыми нарядами неужели не раздражает?
— Раздражает и еще как! Я часто размышляю о том, как бы звучало решение в пользу «ОливСтроя», я даже знаю, как бы его оформила. Дословно.
Я тоже знаю. Сердце так сильно колотится, я ощущаю себя преступницей, просто обсуждая этот вариант. Черт.
— Была бы шумиха.
— Задницы бы подгорели у многих, — говорит Савенко, улыбнувшись.
Я тоже улыбаюсь, и мы переглядываемся.
Выглядит она неважно. Я замечаю это сейчас, когда мы днем едем в машине. Обычно у Гаянэ Юрьевны идеальный макияж, прическа, стильная строгая одежда. Сегодняшний день не исключение, и, если смотреть издалека — судья и правда выглядит безукоризненно. Лишь вблизи видны следы обезвоживания: паутинки морщинок, потухшие глаза, серая и неровная кожа. Вид у Савенко измученный.
Я привожу еще несколько аргументов, но она пресекает так быстро и решительно, что понимаю: бесполезно.
Савелий проиграет это грандиозное дело. С треском. Без шансов. Гаянэ Юрьевна обоснует решение так, что на апелляции не рискнут оспорить, — она умеет.
Смогу ли я взять деньги, зная, что победит его оппонент?
Чёрт возьми.
Пишу ему быстро:
«Мне жаль».
«Понял».
Я закрываю глаза.
* * *
Следующие несколько дней мы с Савой не видимся, потому что он в Ростове. Это заранее спланированная поездка, мы не поссорились. Я знала о ней давно, он даже с собой звал, но я не решилась. Все же опасно нам светиться вместе. Даже если бы удалось договориться, что меня подменят.
Вчера был особенный день. Во-первых, я наконец-то переехала! Спала, правда, на матрасе, кровать ещё не доставили, но как же чудесно жить в своей собственной квартире!
Во-вторых, именно вчера я собиралась написать заявление об уходе, но не сделала этого, так как пообещала Савенко доработать до отпуска. Не смогла отказать бывшей боевой подруге.
Сейчас она начнет склоняться в сторону «ГрандРазвития», и я уверена, Савелий из принципа вымотает за это все нервы. Предстоит тяжелый месяц.
Утопая в собственных мыслях, я выкручиваю руль перед поворотом на парковку и хмурюсь, не понимая, что происходит.
Три черные с красными полосами машины припаркованы у крыльца суда. Это полиция?
Да нет же.
Ни фига это не полиция. Господи.
Вообще-то я узнала мгновенно, просто по-детски цеплялась за надежду.
Следственный комитет. Две легковые и газель. Эти ребята занимаются делами о получении взяток должностными лицами и приехали, судя по всему, всей толпой.
Мерзкий холод ползет по коже.
Раньше я бы преисполнилась тревогой, хотя больше — любопытством, по чью душу гости, но сейчас.... сковывает по-настоящему животный ужас. Его капли катятся вдоль позвоночника.
Я жму на тормоз и дрожу всем телом, совершенно не представляя, что делать. И первая мысль — позвонить Савелию. Судорожно хватаю телефон.
В этот момент в окно стучатся. Я вздрагиваю.
Незнакомый мужчина лет пятидесяти просит опустить стекло пассажирской двери. Показывает корочки.
Сердце колотится с такой бешеной силой, что меня начинает тошнить.
Как в замедленной съемке тянусь к кнопке.
— Что-то случилось?
— Александра Яхонтова, верно?
— Да.
— Паркуйте машину, пожалуйста, и подходите. Мы вас как раз и ожидаем.
— А в чем дело? Представьтесь, пожалуйста.
— Следователь Гришин, Следственный комитет. У нас к вам несколько вопросов.
Он грустно улыбается, а я.... перестаю дышать.
Глава 44
— Тогда одну минуту, пожалуйста, — улыбаюсь в ответ и, подняв стекло, заруливаю на парковку.
Выбираю самое дальнее место, тем самым давая себе короткую передышку. Что пугает особенно сильно, так это неизвестность.
В голове множество версий. Одна другой страшнее!
Я искренне пытаюсь верить в чудо, но, скорее всего, Савенко взяли с деньгами.
Качаю головой.
Мы должны были встретиться в фитнес-клубе примерно в это время, разделить ответственность, а потом и деньги, однако в последний момент я соскочила. Струсила. Мне очень хотелось получить ту сумму, и я бы точно нашла, куда ее потратить, но.... Савенко одинока, ей никто не помогает, а у меня есть Савелий.
Как бы инфантильно это ни звучало, я верила, что могу на него положиться, а значит — позволить себе побыть бедной еще немного.
Однажды он сказал: «Ты ничего не просишь, я как будто тебе не нужен». И я подумала, что попользуюсь его карточкой еще какое-то время.
Савелий. Он знал, что мы с Савенко запланировали день икс на сегодня. И что я собиралась ее сопровождать.
Сдал, получается?
Холодею.
Савелий, Сава, ты сдал меня, верно? Брызгают слезы.
Ты ведь решил, что я тоже поеду!
Мы сегодня еще не переписывались. Сообщений нет.
Все эти мысли проносятся в голове за секунду. В зеркале заднего вида Гришин, который неумолимо приближается. Думает, я попробую сбежать? Или сожрать важные документы?
Паника. А что, если они уже покопались в мессенджерах? Переписка. Фото. Голосовые. Восстановить данные не сложно, но можно попробовать потянуть время.
Я кидаю мобильник на коврик и бью каблуком. Резко. Один, второй, третий раз. Стекло трескается, экран в крошку.
Следователь совсем близко.
Вытерев тушь под глазами, сама открываю дверь, закидываю сумку на плечо и выхожу. Притворяюсь, что не ожидала его увидеть, пугаюсь, запинаюсь и «случайно» роняю мобильник. Тот падает на асфальт, отскакивает.
Гришин удивительно ловко подхватывает телефон и укоризненно качает головой:
— Что ж вы так неосторожны!
— Вот черт, — вздыхаю я расстроенно. Бросаю ему с обидой: — Это ваша вина! Зачем же подкрадываться?
На его лице смесь презрения и усталости, а я улыбаюсь, как Кристина, — миленько и бездумно. Пока лучше сойти за дурочку, а там посмотрим.
Покрутив в руках мой мобильник, Гришин кладет его к себе в карман.
Я каждую секунду жду предъявления обвинений.
— Так что случилось?
Мой тон — сплошная бравада.
— Сейчас я все расскажу, пройдемте к вашему рабочему месту. Вы ведь как раз туда направлялись?
— Я задержана?
— Приглашены на беседу.
— Интрига.
Мы идем к зданию.
Я начала работать в арбитраже, еще учась в универе, провела здесь уйму времени и прекрасно знаю ни с чем ни сравнимую атмосферу торжественности и порядка, люблю ее. Поэтому, едва переступив порог, ловлю себя на неприятном ощущении чуждости.
Сейчас все иначе.
Обычно невозмутимые приставы стоят с широко раскрытыми глазами, не здороваются первыми, а Синицын и вовсе отворачивается. Это больно.
Привычного рабочего шума нет, все вокруг шепчутся и переглядываются. Сотрудники СКР вторглись и заполнили пространство, причем ведут себя так, словно это здание теперь принадлежит им.
Когда мы проходим мимо моего кабинета, сердце сжимается. Дверь распахнута, и отчетливо видно, что внутри работает опергруппа. За моим столом незнакомый мужчина подключает к ноутбуку диск, и я всплескиваю руками от молчаливого возмущения. Еще трое в перчатках перебирают бумаги. Кристина стоит в коридоре и заламывая руки, тихонько плачет. Наш уютный рабочий мирок разрушен.
Шок.
Мне кажется, я попала в сон, страшный кошмар. Чудится даже, что на моей голове волосы шевелятся от ужаса. Мы всегда работали четко и безукоризненно. Унижение невообразимое.
Мне до такой степени страшно, что колени слабеют, и требуется сделать усилие, чтобы сохранить невозмутимость.
— Саша! Саша, ты что-то понимаешь? Что происходит? — восклицает Кристина, кидаясь ко мне.
Я сжимаю её руки, и мы впервые в жизни обнимаемся.
— Всё будет хорошо, — отвечаю я. — Сейчас следователь мне расскажет. С тобой уже говорили?
Она кивает.
Я спрашиваю тише:
— Ты позвонила папе?
Кристина отрицательно качает головой. Я показываю глазами, дескать, надо.
Мы со следователем проходим дальше, до самого конца коридора, и поднимаемся по лестнице на этаж выше. Видимо, меня провели по моему этажу, чтобы я правильно оценила ситуацию. А может, это был круг позора?