— Саша?...
— Все нормально. Он ничего мне не сделает. — Последние слова я произношу тихо, одними губами, и выхожу в коридор.
Савелий стоит на пороге. В своем черном пальто он предсказуемо занимает все пространство. Совершенно серьезен, сосредоточен, и я даже рада, что мы не будем играть в игру «Что же случилось?!» Но при этом мгновенно возникает сильнейший дискомфорт. Я знаю его другого. У меня в груди все сжимается от воспоминаний о нем другом.
— Симпатично. — Савелий демонстративно озирается.
В последний раз он был здесь еще до установки прихожей. Изначально мы планировали вместе навести порядок, измазаться в пыли, напиться шампанского и заночевать на матрасе, но затем у него в планах появилась командировка, а я была не готова ждать возвращения и закончила сама.
— Спасибо. — И сразу в нападение: — Как ты?
Искренний простой вопрос. Вообще не то, что он наверняка ожидал услышать.
Савелий раздраженно прищуривается.
Что, против шерсти погладила? Или оценил издевку?
— А ты?
— А ты?
Мы могли бы долго препираться, но в этот момент на балконе что-то падает, и Савелий заглядывает в комнату.
— Ты не одна?
— Коля с Любой привезли поесть.
— И выпить? — Он кивает на стакан. — Плохая идея, Саша. Пить алкоголь нужно в хорошем настроении. Если заливать им стресс, во-первых, тебя размажет и станет хуже. А во-вторых, это прямой путь к алкоголизму.
Коля с Любой появляются в дверном проеме.
— Откуда такие познания? — интересуется брат. — Добрый вечер.
— Мой отец был алкоголиком, познания, так сказать, самые глубокие. Николай, верно? Приятно познакомиться вживую. — Савелий протягивает руку.
Но ни моя квартира, ни уж тем более прихожая не рассчитаны на присутствие четырех взрослых людей, один из которых великан, и как следует познакомиться не получается. Савелий опускает руку, я быстро представляю Любу. Когда с реверансами покончено, он обращается ко мне:
— Поговорим?
— Конечно.
Демонстративно допиваю виски, отдаю стакан Любе и достаю пальто. Савелию, кстати, приходится прижаться к стенке, чтобы я смогла открыть шкаф. В другой день это бы рассмешило.
Я накидываю пальто прямо на пижаму, натягиваю кроссовки.
— Саша, мы с Любой можем прогуляться, — спохватывается Коля.
— Все в порядке, я ненадолго. Хочу немного подышать.
Пока мы спускаемся по лестнице, пока выходим на улицу, головокружение усиливается, и я отдаю себе отчет, что Адвокат дьявола снова оказался прав: когда на душе фигово, алкоголь делает хуже. Тем не менее не позволяю себе истерику при нем. Терплю.
Вот только сердце начинает болеть. Мы с Савелием ведем себя как чужие люди, и каждая минута нахождения рядом, пусть даже оба пока молчим, разбивает его.
Отказавшись сесть в машину, я предлагаю прогуляться до аптеки. Прохладный ветер треплет волосы, но теперь мне совсем не холодно. Я спокойно иду вперед, обруливаю лужи.
К тому времени, как мы огибаем дом, в груди — сплошная колючая крошка.
Отстояв небольшую очередь, я покупаю воду и шоколадку без сахара. Савелий послушно курит на крыльце.
Пару минут рассматриваю витрину с чаем и, убедившись, что «крошка» способна качать кровь, выхожу из аптеки.
Возвращаемся мы тоже молча, язык к нёбу будто приварили. Я стараюсь идти с Савелием в шаг, сама не понимая зачем.
Останавливаемся у его машины, и он жестом приглашает сесть в салон. Я повторяю вопрос:
— Так как ты?
— Садись.
Берусь за ручку двери, однако в последний момент передумываю. Савелий ждет мгновение, потом подходит ко мне.
— Я никуда тебя не увезу. В салоне теплее.
— Не хочу разговаривать в машине. С судьей уже поговорила пару раз.
Он цокает языком, выказывая неудовольствие, но не строит из себя оскорбленную невинность.
— Ладно. Где твоя машина? — оглядывается.
— На парковке арбитража.
Савелий чертыхается.
— Хорошо, Саша. Давай поговорим на улице. Ситуация серьезная, все стоят на ушах, нам нужно максимально обезопасить друг друга.
Я держу в руке этот дурацкий пакет с шоколадкой и водой. Зачем они мне были нужны? Чтобы побыть с ним еще немного? Бросаю:
— Ты круто выступил сегодня. Я на три раза прослушала. Интересно, Гаянэ Юрьевне покажут?
Савелий морщится, словно я его обидела.
Да пошел ты.
— Так важно было именно посадить судью, Сава? Я все думаю, ты обрадовался или расстроился, когда узнал, что я слилась со сделки?
Он вздыхает:
— Что и ожидалось услышать. Непреклонная, вспыльчивая, категоричная.
— А какую ты хотел бы увидеть?!
— Я обрадовался, Саша! — рявкает Савелий. И заканчивает тише: — Когда узнал, что тебя в этом гребаном фитнесе не было.
— Спасибо.
— Как прошел допрос? Долго длился? Они перегнули? Если да, скажи мне. Дай повод, мы их раскатаем за превышение.
— Восемь часов. — Бросаю на него быстрый взгляд. — С перерывами. Меня не били, не волнуйся. Я даже думала, меньше времени прошло, только очень устала. Они, наверное, хотели раскрутить идею, будто у нас с Савенко сговор. Но я, разумеется, все отрицала. Думаю, она тоже. — Мой голос бесцветный, как и осень вокруг.
— Ясно. Предлагали сделку по «ОливСтрою»?
— Конечно.
Савелий трет лоб. Боже, что ж так больно-то? Так сильно больно. Он говорит немного мягче:
— Расскажешь, что именно обсуждали?
Я приподнимаю брови.
— Я буду осторожен и не выдам, что узнал от тебя. — Савелий прокашливается. — Мне нужно написать тактику клиенту, чтобы он тоже мог защититься. Я знаю, что ты устала, Саша, но представителей «ГрандРазвития» уже задержали и допрашивают, нужно действовать быстро.
Разглядываю его.
— Ты поможешь мне? — Он на мгновение закрывает глаза. — Саша, я знаю, что ты чудовищно устала. И мне очень жаль, что все так вышло.
— Моей карьере конец. Савенко была моим близким человеком. Я даже не представляю, каково ей сейчас. Хотя нет, представляю, потому и выпила.
— Тебе больно, и чуть позже у всех нас появится время на рефлексию, но сейчас нужно спешить. Ты мне поможешь? Я старался помогать тебе, и, если нужно еще что-то, ты же знаешь, никаких проблем.
— Я верну тебе все деньги.
— Саша, перестань, пожалуйста.
— Все, что сейчас происходит, жестоко.
— Если бы были другие возможности, я бы ими воспользовался. Даю тебе слово.
— Ты посадил моего близкого человека. Меня уже отстранили от работы, и я не уверена, что возьмут к Осадчему или в другую более-менее приличную фирму после столь сомнительной популярности. Ты ведь понимаешь, что вы наделали? Вы нас размазали. Оно того стоило?
— Время покажет. Я нашёл тебе адвоката, и я продолжу помогать.
— Спасибо, ты уже здорово мне помог.
— Мне... Мне правда жаль, Саша. Что я еще могу тебе сказать? — Савелий разводит руками. — Что сделано, то сделано. Надо жить дальше.
Играть теми картами, которые выпали. Я быстро моргаю, прогоняя слезы. Он продолжает:
— Савенко нас не пожалела бы, но ей сказать нечего. Мне важно знать, что именно сообщила следствию ты. Или собираешься сообщить. Я не прошу тебя молчать, поступай по совести. Дай мне понять, к чему готовиться. Пожалуйста.
— Сава, я тебе отдам все до копейки, я записывала траты, ты же видел мой список.
— Список? Который я попросил удалить?
— Я не удалила, конечно. Немного времени мне дай, я куда-нибудь устроюсь. — В горле ком, говорить сложно.
— Перестань. Для меня это мелочи.
— А для меня нет. Сава.… — Чертов комок мешает, и я делаю усилие. Как всегда. Всегда делаю усилие и как-то справляюсь. Речь сбивчивая, потому что голос так и норовит сорваться: — Ты можешь быть спокоен. Все записи разговоров, где упоминается «ОливСтрой», получены СК незаконно. Они не могут быть использованы в суде. А на допросе я про тебя не сказала ни слова. И не скажу.
— Саша, это вовсе необязательно.
— Ты так хмуришься. Видно, что задолбался. — Я делаю шаг ближе и касаюсь его колючей щеки.
Савелий закрывает глаза словно от удовольствия, а когда открывает — в них бездна настоящей усталости.
Дурацкий, дурацкий тайный роман. Нос щиплет нестерпимо.
— Сава, расслабься, я тебя не сдам.
— Ты не понимаешь, насколько все серьезно.
— Это ты не понял, что я тебе сказала в прошлый раз. Я тебя люблю, а это значит, что нет никаких других вариантов. Вообще нет. Про тебя я не скажу ни единого слова, ты можешь поехать домой и выспаться. С точки зрения СК, «ОливСтрой» невинен как слеза младенца.
Я забираю руку, Савелий её перехватывает и снова тянет к своей щеке. Новое прикосновение обжигает, и на мгновение мне кажется, что я готова отдать все, лишь бы помириться. Только так не делается. Можно безусловно любить родителей и детей, но, когда мы встречаем партнеров, отношения не должны перечеркивать всю прошлую жизнь.
Я выдергиваю руку, но он опять ее перехватывает и сжимает требовательно.
— Поехали со мной?
Савелий делает шаг ближе, наклоняется, но я отшатываюсь. И полушепотом на психе выговариваю:
— Я не вытягивала из тебя клещами ответные признания! Это было добровольно с твоей стороны! Я не ставила никаких условий! Никаких! Так какого черта, Савелий?! Какого, блин, черта?! Если ты не видишь проблемы, наши с тобой представления о любви кардинально расходятся!
— Я же тебе сказал, что мне жаль.
— Верю. А теперь отпусти, пожалуйста.
Он не слушается, тогда я привстаю на цыпочки и целую его в щеку.
Видимо, Савелий настолько не ожидал порыва нежности, что автоматически разжимает пальцы.
— Я не буду тебе мстить. Вообще ничего не буду делать. Деньги отдам, как смогу. Уж не буду унижать тебя предложениями вырвать из стен встроенные шкафы и технику, снять с петель двери... ладно. — Я тру лицо и убираю волосы за уши. — Не буду унижать. У тебя все получится. Я пойду, замерзла.
— В машине есть печка. Мы можем посидеть молча.
— Я хочу домой.