Большое спасибо за внимание!)
___
С уважением и любовью
Оля В : )
Глава 59
Савелий
Ранним утром я паркуюсь у пятизвёздочной гостиницы. Ощущаю привычное спокойствие и твердость рук. Напряжение последних дней отпустило как по щелчку пальцев. В конце концов, самое сложное — это принять решение. Потом уже действуешь, а действовать, как известно, легче, чем думать.
Захожу в фойе, киваю охраннику. Узнать, где остановились Рада с Северяниным, не составило проблемы даже с учётом того, что она отключила геолокацию. Они даже не пытаются прятаться.
Я заселился прошлым вечером, произвёл положительное впечатление, переночевал. Утром сходил за оружием. Были сомнения, что охранник всё же протащит меня через металлоискатель, но они не подтвердились - он решил, что я выходил покурить.
Поднимаюсь в лифте. А когда выхожу, возникает забавная идея, и я тут же её реализую - звоню мелкой.
Давай, проигнорируй. Забей последний гвоздь в гроб доверия.
Как только Рада отвечает, я произношу:
- Поменяла мобильный?
Пауза в две секунды, и я усмехаюсь. Подхожу к двери.
- Старый сломался.
- И отключила мне доступ? Почему?
- Разве отключила? Надо восстановить. Видимо, или забыла, или не туда нажала, - мнётся, ага.
- Надо же, какая ситуация.
- Слушай, мне надо заниматься детьми. Как раз горничная принесла кашу.
Цирк. Стучусь в дверь и спрашиваю:
- А вы сейчас, кстати, территориально где?
- Под Воронежем.
- Направляетесь в Карелию?
- Да, именно. Слушай, Савелий, я понимаю, что ты не в восторге от моего романа с Северянином и тебя это может напрягать. Но он похож сам знаешь на кого и относится ко мне хорошо. Поэтому просто отвали. Когда попаду в беду — позвоню.
- Думаешь, отвечу?
- Куда ты денешься? К слову, у тебя-то самого как дела?
Дверь распахивается и мы смотрим друга на друга. Сюрприз! И он удаётся.
Рада от шока роняет телефон, а я сбрасываю вызов и произношу:
- Хорошо дела. Превосходно, мелкая лгунья.
Наклоняюсь за её мобильником, вручаю. Рада пялится на меня, хлопает ресницами как загипнотизированная обезьянка. И я, пользуясь её ступором, закрываю за собой дверь.
- Чёрт, - наконец, выдыхает она. На премилом личике отражается испуг, что довольно сильно обижает - я никогда не причинял умышленного вреда ни ей, ни какой-либо другой женщине.
- Он самый. Привет, рыба моя. — Чмокаю её в щёку. Интересуюсь полушёпотом: — Где?
- Кто? - так же шёпотом отвечает она.
Не было б так гадко, я бы захохотал.
Что ж, отправляюсь на поиски. Мой друг детства всю жизнь занимался боксом, надо быть полным идиотом, чтобы разоблачать его с голыми руками. А я, хочется верить, интеллектом не обделен, поэтому убираю телефон в карман, достаю заряженный пистолет, снимаю с предохранителя и иду первым делом в спальню.
Пусто.
Собираюсь проверить гардеробную, в этот момент дверь в ванную распахивается, и в комнату заходит мужик с полотенцем на бёдрах.
Худой. С кучей татуировок. Гладкий как стёклышко: на лице ни морщинки, ни прочего дефекта. Я бы мог решить, что вижу этого человека впервые.
Но единственный взгляд в глаза и сомнений не остаётся.
Ахуеть.
Нет.
Вы не поняли: я в ледяной, мать её, ярости!
Внимательно изучаю.
Таким тощим в последний раз я видел Алтая лет в пятнадцать.
Мы всегда презирали любые татуировки всей душой. Так, какого дьявола?
А ещё шрам. Что за фея-крестная ему наколдовала румяные щёчки?
Шрам на лице был неоперабельный. Неоперабельный ли?
Все эти мысли проносятся за секунду, сердечная мышца долбит по рёбрам всё сильнее.
Кто-то прихватил полтора лярда наличных и прекрасно себя чувствует.
Я был прав.
На мгновение ненависть ослепляет, я поднимаю руку и целюсь в Адама Алтайского, мать его, из заряженной пушки.
Он не двигается. Вообще никак не реагирует.
- Где у Алтая совесть была, там хуй вырос. Так про тебя её батя говорил? — ядовито посмеиваюсь, киваю на мелкую. Такие изменения с лицом и телом, прям жаль губить. — Пиз-дец!
- Святоша, ты что, мать твою, делаешь? - басит. - В номере дети. Пистолет убери.
У него даже речь изменилась: южный акцент полностью исчез. Я столько раз просил от него избавиться, дескать, несолидно. Адам утверждал, что не выходит. Лжи столько, что я уже не уверен, была ли хоть где-то правда.
Левая рука снова немеет, и я хочу переложить пистолет в правую.
- Стой ровно. Тебя тоже касается, Рада. Потянешься к сумке, ящику стола — я стреляю.
- Исса, — шепчет она, - родненький.
Святоша, Исса - прозвища из прошлой жизни. Полтора года прошло, как меня так никто не называет. Не хочу откликаться. И больше не стану.
- Не передать словами, как я разочарован, — подхожу ближе в воскресшему Алтаю. — Живой. Мать твою. Живой, здоровый и в блядских татуировках, как позорник-уголовник!
- Рада, иди к детям и закрой дверь.
- Дава, я....
Дава, мать его.
- В комнату. Сейчас. Савелий, она уйдет и стреляй, раз решился. Не на глазах.
А я всё ещё пытаюсь справиться с восхищением от того, как ловко он спиздил бабки.
Когда я ехал сюда, готовил извинительную речь перед Радкой на случай ошибки. Я был почти уверен, что ошибусь. Планировал познакомиться с загадочным Северяниным и сообщить ему, что у мелкой есть старший дядя адвокат, который, если понадобится, башку ему прострелит одной левой (тут не удержался).
Бабки. Куча грёбаных бабок.
Мы с Адамом всегда презирали таких людей, как Филат (отец Рады), которые и мать, и дочь за деньги продадут. Утверждали, что выше этого дерьма. Что мы — закон и прядок, мы — будущее, мы — честные, мы - необходимая сила.
Бла-бла-бла-бла.
Видимо, это правило работало до суммы в полтора лярда. Пульс ускоряется, я сжимаю ручку пистолета крепче.
- Савелий, пожалуйста. - Голос Рады срывается, дрожит, её эмоции встряхивают и я останавливаюсь. - Я.... люблю его. Я так сильно его люблю. Второй раз я не выдержу! Мальчики твои крестники. Не оставляй их без отца.
Слушаю её, и чувствую, как на плечи давит тяжесть бытия. Каждое слово пробивает, как на расстреле. Любовь, любовь, мать её.
Во мне столько недоумения, злости, непонимания, что ещё секунду назад я был готов сделать это. Пристрелить его и закончить драму. Но в итоге не получается.
Не потому что страшно или жаль.
В действительности - ещё одна смерть не имеет никакого смысла. Ничего не поменяется. Лишь добавится ещё один грех на весы.
Чёртова бандитская жизнь. Вечные качели - то на волоске от смерти, то на пике величия. Всё, что происходило со мной раньше, заставляло качаться.
Мобильник в кармане вибрирует, и я вспоминаю о том, какой у меня сегодня плотный день, а я здесь стою как псих с пистолетом.
Три суда, две встречи с доверителями, проверка стажёров. Господи, я же стажёров набрал, учу молодежь! Кто бы мог подумать ещё пять лет назад, что я буду этим заниматься? И мне это будет по вкусу.
Раньше половину своего времени я только и делал, что отмывал бабки, да отбивался от придурков.
И я вдруг осознаю, что перегорело.
Была дружба, и нет её.
При этом у меня откуда-то взялась жизнь, которая мне нравится. Я мог бы продолжить вести свои дела. Совершенствоваться. Учить молодежь. Я мог бы попытаться помириться с Сашей.
Но увы, если взялся за пистолет — стреляй. Я же не шут им просто так размахивать.
Встряхиваю рукой, пара шагов и прижимаю дуло к виску Адама.
- Их отец и мой друг похоронен, я множество раз молился на его могиле.
- Мне жаль.
Это всё, что он приготовил для меня. Да Боже мой!
- Жаль?! Я себя винил всё это время! Каждый грёбаный, сука, день я просыпался с мыслью о сделке: почему не предотвратил смерть Графа, почему допустил твоё участие?! Прокручивал в голове разговоры! Дети остались на моей совести. Я виновного искал! Хотя осознавал, что сам виновен, - не прикрыл, не позаботился. Полтора лярда как сквозь землю провалились! А ты, мать твою, на них рожу чинил и развлекался?! Мы вообще были с тобой знакомы, Давид Сергеевич Литвинов?! - И Раде: - Стой на месте!
Градус драмы зашкаливает. Алтай просит отпустить Раду, внезапно вспоминает, что я его лучший друг. Приводит аргументы. Признается ей в любви. Всё это трогательно и крайне мило.
А меня тошнит. Наконец, он переходит к сути:
- Савелий, в соседней комнате два маленьких безвинных мальчика, твои крестники. Хочешь оставить им травму на всю жизнь? Сделать из них таких же ублюдков, как мы с тобой? Если стоит того, по-твоему, - валяй. Я без оружия. Предлагаю пойти в ванную. Либо убери грёбаную пушку, и поговорим.
За шкирку тащу его в ванную. И когда мы остаемся наедине, он выпаливает:
- Так было лучше для всех. Ты потом поймешь.
- Почему не сказал мне?
Он молчит и я добавляю:
- Для кого лучше-то? Для твоей мелкой, ты вообще видел, как она по тебе убивалась? Ты свою собаку даже не пожалел, что о людях говорить.
- Я принял решение. Ты знаешь, как это бывает. - Его голос становится тише: - В любом случае, время назад не отмотаешь. Если бы я могу вернуться в прошлое....
- Ты бы меня, разумеется, посвятил в свой план?
- То я бы на это дерьмо в жизни не подписался! - рявкает он.
И почему-то я ему верю.
Мы смотрит друг на друга, я быстро теряю пыл. Убивать не хочется. Лить кровь не хочется. Я никогда не хотел этим заниматься.
Я смотрю на своего лучшего друга впервые за полтора года. Вижу, что он дышит, разговаривает.
Чёрт.
Чёрт возьми.
Прижимаю пистолет сильнее, он закрывает глаза и быстро рассказывает:
- Рожа, не поверишь, после операции едва шевелится. Я полгода питался через трубочку. - Отмечаю, что родной акцент внезапно прорезался. - Ежесекундно мечтая вернуться в свою прошлую жизнь, где у меня есть ты и она, - кивает на стенку, за которой Рада. - Мой бизнес, моя собака, мой отель. А потом я узнал, что у меня дети родились. Мои дети, понимаешь? Живые, здоровые. Что у неё не случилось выкидыша, что я не проклят. И я понятия не имел, как к ним вернуться.