Личный прием. Живые истории — страница 9 из 33

– Так если его посадят, он с вами не рассчитается.

А она отвечает:

– Я хочу увидеть его за решеткой и готова заплатить за полученное удовольствие.

Следующей зашла женщина тридцать первого года рождения. После инсульта говорить не может. С собой – кулек с документами. В паспорте фотография – на груди медали и ордена. Стали разбирать документы, поняли по справкам, что квартиру ее готовятся переписать. Все подтвердилось, вызвали полицию.

За ней еще одна, труженик тыла, ветеран труда. Отец пропал без вести в первые дни войны. Оставил шестерых детей, младшей – месяц. За пропавших без вести даже деньги не платили. Всю жизнь с трудом выживали. И вот все ее богатство – комната двадцать два квадратных метра в бревенчатом бараке на Кировоградской, 12. «Атомстройкомплекс» расселять начинает, и она боится, что снова в комнату попадет. А она в отдельной квартире и не живала никогда. Созвонился с застройщиком, попросил. Надеюсь, увидят ситуацию моими глазами.

Женщина, семьдесят пять лет, просится в дом ветеранов. А в двушке, которую она получила на заводе, живут ее дочь, муж, внук, жена внука, маленький ребенок и большая собака. И она уже больше так не может. Женщина в смысле.

– Мне бы, – говорит, – под конец жизни хоть как-то пожить.

Похожая история у восьмидесятилетней: трое детей, а питается в благотворительной столовой на Пехотинцев.

Потом подряд несколько матерей. Одна из них одиночка, беженка из Горловки, но там вообще чудовищная ситуация. У нее четыре дочери: семнадцать, одиннадцать, девять и пять. Одиннадцатилетняя – тяжелый инвалид, вегетативное состояние. В детстве поставили прививку, и что-то случилось. В одиннадцать лет весит одиннадцать килограмм. Она, чувствуя свою вину, ребенка не бросает и ни на шаг не отходит. Все дочери стараются ей помогать. Задача максимум – как можно быстрее получить гражданство, задача минимум – купить еды.

Женщина пришла. Невестка умерла от передозировки, а через год сын умер от передозировки. И остался маленький мальчик, теперь у него никого нет, а есть только две бабушки. Вдруг подумал, что таких по стране очень много.

Сложная ситуация. Парень, воевавший, работал в МЧС водителем. Повез домой начальника караула. По дороге завез его еще в пару мест. Высадил у дома. И того в подъезде задержали с наркотиками. А этому сказали: «Увольняйся по собственному». Он с перепугу и уволился, хоть и не при делах. Начальнику караула вмонтировали десятку, а этого выселили из общаги с женой и тремя детьми, один грудной. И вот ситуация: трое детей на руках, жена не работает, он не работает, и жить им негде. Мало того, ей еще и не выплатили декретные. В результате надо помочь получить деньги, помочь с жильем, помочь с устройством на работу. А у них уже все, край. Она говорить не может, постоянно плачет. Мужик серый весь, губы дрожат.

Девчонка зашла, сама детдомовская, дочке одиннадцать месяцев, грудью кормит. Ее в свое время усыновили, она закончила техникум строительный и работала в Екатеринбурге, потом мать умерла, и приемный отец попросил выписаться. И вот с дочкой, не прописана нигде, пособия не получает, работать не может – ребенок на руках, но видно, что человек-то хороший. Больше всего боится, что ребенка отнимут и в детдом заберут. Клубок проблем. Начали решать.

Приходили люди с Самаркандской, 41. Работали на Химмаше, а там была общага. Потом общагу передали техникуму химической промышленности. Но они все равно там живут. А куда им? Тогда комендант их стал выдавливать. Срезали все двери. Обрезали провода. Заварили щитки. А люди-то, смотри, живучие – сопротивляются. Да и как не сопротивляться? Идти-то некуда.

Надя зашла, вот уж кому тяжело в жизни. Дочки – милые двойняшки родились, одна слепая, другая с ДЦП. Думаю, что муж виноват – бухал сильно, сейчас сломался и исчез. Она делает все, чтобы они не отставали в развитии. И одновременно – лечение, обследования, санатории, операции. Денег нет вообще. Но как-то сопротивляется, не унывает. Долгов за квартиру накопилось под сто тысяч. Будем как-то решать.

Целая делегация медсестер. Зарплаты снизились. У одной стаж тридцать лет, высшая категория, полторы ставки, дежурство, на руки – восемнадцать тысяч. У другой тоже полторы ставки, дежурства, на руки – двенадцать тысяч. А третья вдруг говорит:

– Мы работу свою любим и уходить не хотим, но на эти деньги жить невозможно.

В понедельник съезжу туда, посмотрю сам.

Потом Аня пришла с Горного Щита. У нее вообще ситуация тяжелая. Онкология, пятеро детей, старший – инвалид, младшие как могут помогают. У нее постоянно химия, облучение. И умирать нельзя, потому что дети пропадут. А она в своем доме живет. И у нее куры. Она мне яиц в корзинке принесла. Мы, конечно, тоже отдарились. Возьмем на довольствие.

Парень, здоровый, интересный, тридцать лет. Некроз верхней челюсти, разрушается, ничем остановить не могут. Я посмотрел на его руки, говорю:

– Ты кололся?

Он говорит:

– Да.

– ВИЧ? – спрашиваю.

– Да.

– Чем тебе помочь?

Отвечает:

– Не знаю, я заживо гнию, и никто ничего не может сделать.

За ним девчонка. Ребенку год. Пособие мизерное, родных нет, сама голодная, и ребенок голодный. Мне бы, говорит, его только дотянуть до садика, а там я работать пойду, и мы проживем. Помогли немножко, будем контролировать. С голоду-то точно умереть не дадим.

Зашли мужчина с женщиной. У сына обнаружили рак. Бились до последнего. Продали трехкомнатную квартиру за три миллиона восемьсот тысяч. Сделали сыну несколько дорогостоящих операций. Сколько-то протянули время. Потом сын умер. Они живут в садовом домике. Квартиры у них нет. И вот им должен прийти налог за проданную квартиру – четыреста с лишним тысяч. Пришли советоваться. Смотрим, как оформить налоговый вычет.

Пришел юрист по фамилии Масло. Он работал в Уставном суде. Уставной суд – это удивительная субстанция. Делать там особо ничего не надо, зарплаты там гигантские, а пенсии по двести тысяч. Мало того, решения Уставного суда оспариванию не подлежат. Нормально так устроились. И вот этот парень вошел в конфликт с председателем суда Пантелеевым. Сначала у этого парня провели обыск, потом его просто заперли в кабинете на пять часов и применяли физическую силу. Он попытался сбежать через окно второго этажа. Получил травмы, повредил руку, одиннадцать швов на брови. Сделали операцию. Прошло уже более полугода. Парень жалуется, что у него еще украли там вещи. Продолжают угрожать. Он реально боится за свою жизнь, а уголовное дело так и не возбуждают. Какие милые люди там, в Уставном суде.

Две женщины подряд зашли по ветеранству. У одной пятьдесят лет стажа, у другой пятьдесят один. У одной отец на фронте погиб, а у другой инвалидом вернулся. Распаковывают полиэтиленовые пакетики, показывают трудовые, значки ударника и прочие бережно хранимые и дорогие сердцу мелочи. И когда пенсия восемь тысяч, то прибавка к пенсии в восемьсот рублей для них, конечно, существенная. Даже не знаю, как их утешить, может, рассказать, что у судей Уставного суда пенсии по двести тысяч?

Потом много еще было людей со своими бедами и проблемами. И уже в конце, когда мы все очень устали, пришли парень с женой и маленькой дочкой по поводу детского сада. Последние зашли. Это у меня уже силы кончались вообще. В тот момент сидела в кабинете женщина с Сортировки. У ее соседа снизу случился пожар, квартира выгорела напрочь, и огонь поднимался в ее квартиру так, что треснули наружные стены. Наступает зима, и надо делать ремонт. Мы стали искать варианты, а она вдруг говорит: эту квартиру вы мне помогли получить в две тысячи седьмом году, когда были депутатом Госдумы. А парень, который с женой и дочкой, вдруг услышал это и говорит: «Вы нам тоже помогли квартиру получить. Мы же детдомовские, много лет на очереди стояли, а потом к вам на прием пришли. Вы сумели договориться, и нам дали квартиру». Я понял, что именно это мне надо было услышать в конце дня, и улыбнулся.

14.03.2014

Восемь лет назад мне позвонил один бывший спецназовец.

Говорит:

– Аня умерла.

Я даже сразу не понял.

…Бывший спецназовец жил в своем доме возле цыган, дружил с ними, помогал развозить и прятать героин. Цыгане ему доверяли. Дочь его, Аня, стала колоться. Когда-то всерьез тренировалась, мастер спорта. Превратилась в свинью. Стала торговать героином. Попала к нам. Мы уговорили ее закупиться, и через нее перехлопали нескольких мощных цыган в Чкаловском. Осталась у нас. Бросила колоться. В это время начал колоться ее младший брат Игорь. Я выдернул отца.

– Ты, – говорю, – урод, просрал всю семью. Ты сам-то понимаешь, за что это тебе?!

Потупился.

Но продолжал дружить с цыганами. Однажды приехал ко мне, прошел через охрану, поднялся и вывалил на стол четыре килограмма тротила.

– Забери, – говорю, – мне не надо.

Он отвечает:

– Цыгане собирались. Предложили мне полтинник за тебя.

Я говорю:

– А ты что?

– А я, – говорит, – сотку попросил.

– Че цыгане?

– Думают.

Потом в две тысячи третьем, когда разгромили женский реабилитационный центр, Аня вернулась в поселок. Снова начала колоться. Подхватила ВИЧ. Забеременела. Родила дочку. Заболела. Я сам договаривался с операцией. Спасли. Через некоторое время брат ее начал торговать наркотиками. Мы отследили, когда он повез в Тагил, и хлопнули его через тагильских со ста граммами. Его закрыли. Бывший спецназовец снова прибежал ко мне.

Я говорю:

– Нет. Я не буду заступаться, я точно знаю, что он торговал. Я могу заступиться даже за нарколыгу, но не за наркоторговца.

– Он не торговал…

– Мне не рассказывай.

– Но Аня ведь вам помогала…

– Не путай. Она себе помогала. Она поэтому и не сидит.

Он ушел.

Отец Аниной маленькой дочки тоже был нарколыга и через некоторое время после рождения ребенка умер. Аня два года до смерти жила с бывшим ментом. Он тоже дружил с цыганами и тоже торговал наркотиками. А маленькая дочка его любила и считала отцом. И когда Аня умерла, он продолжал жить с Аниной дочкой в их доме вместе с тещей и тестем. Продолжал торговал героином. Думаю, что они знали. Через несколько лет в результате очень сложной операции мы его закрыли со ста граммами, и он нам отдал еще нескольких цыган.