После возвращения полковника из Италии пришел ответ от императора. Да, Жорж зачислена в театр с двойным жалованьем. Русской сцене не хватало именно такой звезды!
Понесся к ней. Опять не слава богу. Что на этот раз? «Ты меня не любишь». – «Как не люблю?» – «У тебя девица на улице Рэнси». Красавица-немка. Да он уж и забыл о ней!
Так, ездил мимо. Заметил трагически склоненную головку в окне. О чем печаль? Оказалось, дочь откупщика из Кёнигсберга бежала с французским генералом. Тот ее бросил. Теперь девушка боялась вернуться домой. И стеснялась попросить паспорт в прусском посольстве. Шурка все устроил. Получил благодарность. Вполне искреннюю. И виноватым себя не считал.
Его больше интересовало, кто мог узнать об этой младенческой связи. Слуга. Обломать об этого болтуна трость! Но, прежде чем помириться, Жоржина взяла с любовника слово не преследовать негодяя и не гнать со службы. Полковник возмутился, вышла новая ссора. Оба наговорили лишнего. Он почти решил порвать с ней. Дело, только дело. Но у дамы начался каскад сердечных спазмов, вызванных истерикой. Ему пришлось остаться на ночь. После чего ни о каком разрыве и речи быть не могло. Несчастный был влюблен более, чем прежде.
– Так мы едем в Россию?
– Конечно. Но надо придумать как.
«Русский царь просвещен, но он управляет народом варваров. Наполеон – варвар, но правит просвещенным народом. Чтобы победить, царь должен взять в союзники французский народ».
Бенкендорф, конечно, занял для Нессельроде деньги, приведя банкира Шапталя, брата министра, в отчаяние размером суммы. Но, когда вкрадчивый Карл вновь обратился к товарищу с запросом, Александр Христофорович хладнокровно продемонстрировал тому пачку копий, снятых гроссмейстером в кафе «Режанс».
– Хотите, чтобы это оказалось на столе Фуше?
Рыбий Глаз ожидал чего-то подобного. Нутром чувствовал, что остолоп-адъютант ответит на шантаж. Что за бесшабашностью и глуповатым добродушием в этом человеке таится нечто… такое, с чем лучше не встречаться лицом к лицу.
– Вы учитесь, – протянул Карл Васильевич.
– Я всегда это умел, – с неприязнью парировал Бенкендорф. – Только очень не любил. Вы забыли, где я вырос.
Да, действительно Рыбий Глаз забыл. Комнаты вдовствующей императрицы. Там не прощали промахов. И всегда улыбались, падая и вставая. Больше ни слова ни о королеве Луизе, ни о долгах и быть не могло.
Через два дня Бенкендорфа пригласили в салон баронессы Лаваль, где каждый вечер бывали Талейран и его роскошная любовница принцесса Курляндская.
Маленькая, как мышка, мадам Лаваль – разоренная революцией аристократка – сумела превратить свое падение в успех. Она никогда не унывала и во всем видела перемены к лучшему. Гордилась бедностью и никогда не сплетничала о тех, кто в дни империи получил сказочное богатство. Надо же чем-то утешаться, если ты не ведешь происхождение от Карла Великого!
В скромном доме баронессы подавали только чай и засахаренные фрукты. Но разговор шел всегда оживленный, бойкий и острый. Сюда ломились многие. Круг старых любовниц Талейрана, молодые вожди партий, художники, литераторы. Редко актеры. Очень мало брюзжащих аристократов. Еще меньше иностранцев. Словом, мало призванных.
Бенкендорф был призван и сразу же очутился в объятиях принцессы Курляндской. Отнюдь не любовных, а патриотических. Немка, сохранением своего сказочного богатства обязанная Александру I, она оказалась подле Талейрана вовсе не по велению сердца. Ее состоянием французскому министру оплатили отступничество от Наполеона. Вполне чаемое. Талейран женил племянника и наследника на младшей дочери принцессы, а сам сблизился с матерью – все еще очень красивой, амбициозной и готовой менять наряды, как молоденькая щеголиха.
Принцесса усадила Бенкендорфа в уголок, налила чаю и начала скармливать сладкие абрикосовые дольки в пудре. Она едва не говорила ему: «деточка» – и все объясняла, что везти Жорж в Петербург – сущая глупость. Ведь император не может желать истинной дружбы с корсиканцем!
Бенкендорф еле высидел, еще до прихода Талейрана поняв, чего от него хотят. Поэтому, когда министр приехал к баронессе, встреченный восхищенным шепотом старых поклонниц, полковнику оставалось только второй раз выслушать то же самое, высказанное в более утонченной форме.
Но на Талейрана стоило посмотреть. Его стоило послушать. Тонкое лисье лицо министра имело фальшивое выражение приветливости. Его надушенные кудри благоухали лавандой. Длинные персты казались осыпаны пудрой, такими белыми и холеными они были.
– Я знаю о ваших подвигах в кафе «Режанс», – с неожиданным одобрением заметил министр. – Вы помогли нам. Но и поставили под сильную угрозу. Скажите, молодой человек, чего вы хотите?
Полковник сглотнул.
– Только чтобы меня оставили в покое и позволили без помех выполнить приказ государя.
– В чем он состоит?
– Думаю, вашему превосходительству известно.
Талейран снова улыбнулся.
– Достойный ответ. Тем не менее поговорим о вашей миссии.
Они сидели в эркере возле круглого столика и не повышали голосов. Но, поскольку внимание салона Лаваль всегда следовало за кумиром, к ним все прислушивались. Баронесса, умевшая избегать щепетильных ситуаций, вбросила в кружок гостей интересную тему – поход в Индию, и те начали катать ее, как котята клубок шерсти, не замечая, что все больше запутываются. Талейран послал хозяйке салона воздушный поцелуй, на что Лаваль кивнула и опустила глаза к своему вязанию.
– А вы что скажете? Поддерживает ли ваш император идею совместного с Наполеоном путешествия к берегам Ганга?
– Не могу знать.
– Или пропустит французские войска через свою территорию? – настаивал министр. – Или отдаст в распоряжение нового союзника двести тысяч русских штыков? Чтобы ими выковырять эту жемчужину из британской короны?
Бенкендорф молчал.
– Вы не хуже меня понимаете, что нет. Для России это равносильно потере независимости. А для Франции – краху, – министр выдержал паузу. – Я беспокоюсь лишь о равновесии Европы. Вот что привело меня в лагерь сторонников вашего царя. Человека умеренного и просвещенного. В отличие от корсиканского варвара. Однако, – Талейран испытующе посмотрел на полковника, – вам поручена миссия, прямо противоположная, не скажу, моей. Это было бы слишком громко. Но миссии вашего товарища. Сознаете?
Бенкендорф вынужден был согласиться.
– Отсюда вопрос, – голос Талейрана стал торжествующим. – Для чего? Неужели для того, чтобы ваш государь мог свободно, вдали от английских и австрийских соглядатаев, разговаривать с Бонапартом? Через преданного посредника?
– Не могу знать, – повторил полковник, но министр не обратил на его слова внимания.
– Для того чтобы создать иллюзию такой близости, – заключил он. – Для того чтобы Бонапарт думал, будто может влиять. Вы понимаете?
Александр Христофорович хотел сказать: «Это не моего ума дело». Но сказал:
– Понимаю.
– Вот! – восторжествовал собеседник. – То есть вы сознаете, что ваша миссия – лишь отвлекающий маневр? Что вам поручено прикрытие?
Бенкендорф хлопал глазами.
– Ах, Боже мой! – Талейран делано всплеснул руками. – Вы все так молоды! Неужели не нашлось кого-то постарше?
– Возможно, доверие дороже опыта.
– Вы тысячу раз правы! – воскликнул министр, даже прихлопнув от удовольствия в ладоши. – Опыт – дело наживное. – Он снова сощурился, не выпуская собеседника из невидимых клещей, которые Бенкендорф почувствовал на себе с первой минуты разговора. – Я наблюдал за процессом выбора кандидата для посылки в Петербург. Нессельроде посвятил вас в тонкости. Он знает с моих слов.
Уж об этом полковник догадался.
– Конечно, обсуждались только дамы. Хотя мужчина мог бы изложить все гораздо толковее. Но вообразите, что подумали бы придворные, если бы ваш государь решил принимать у себя в покоях, вечером, наедине, скажем, великого Тальма? Такой поступок вызвал бы толки. А женщина… Что женщина? Ее пребывание в поздний час у императора и понятно, и простительно. Никто ничего не заподозрит.
Александр Христофорович молчал. Он впервые задумался, что его возлюбленная должна в Петербурге ублажить императора не только как актриса, но и как дама.
– Вас удивляет, почему выбрали человека из театра? – предварил его вопросы Талейран. – Все просто. Актеры заучивают тексты целыми страницами. Для них не составит труда задолбить послание. Хотя мадемуазель Жорж, как все женщины, бестолкова, она обладает чудовищной памятью. В ее хорошенькую головку вложены сотни ответов на сотни вопросов вашего царя. Но! – министр поднял палец. – Вы должны запомнить одно: Жорж – вещь Бонапарта. Так и передайте своему императору. Слово в слово.
Полковник поклонился. Он понимал, что и в его голову пытаются вложить нужный ответ. Но уже достаточно насмотрелся, чтобы сделать правильные выводы.
– Теперь о том, как вы поедете из Парижа. – Талейран радовался собственной осведомленности. – Конечно же это будет бегство. Скандальное. С преследованием. Тем больше эффект! Все уже оговорено и разработано в министерстве полиции. В случае чего, вас подстрахуют. Запомните: жандармы вам не враги, как бы грозно они ни выглядели.
Бенкендорф опешил.
– Так Фуше…
– С самого начала в деле. Он исполняет приказ Наполеона. Однако будьте осторожны. Ему известно все о Жорж, но не о моих контактах с русской стороной.
В этом стоило усомниться, но министр хотел, чтобы полковник думал именно так.
– Жорж поедет одна. Не возражайте, – Талейран категорично качнул головой.
Бенкендорфу было крайне неприятно выслушивать готовый план, детали которого он намеревался изучить сам.
– Вы должны остаться в Париже. Именно так поступил бы любовник, похитивший красавицу и желающий отвести от себя подозрения.
Логично, но полковник боялся отпускать Жоржину одну име