И Бес показал. Что он творил в воздухе, наблюдали многочисленные гости, двенадцать тысяч рабочих и втрое больше жителей Саратова. Даже конструкторы и инженеры были поражены – неужели это их «яшка»?! Восторг, гордость и счастье было на лицах у зрителей. С той минуты завод поделился на тех, кто видел, и на тех, кто, будучи на смене, не смог увидеть. Самым строгим, а потом и восторженным зрителем был, конечно, Сашка. Он тыкал рукой с зажатой папиросой в небо и повторял:
– Это – мой! Что творит, чертяка!
Бес сел. Зарулил в ангар. Улыбающийся на все тридцать два зуба Сашка помог ему снять парашют. К самолету быстрым шагом подошел Вишневский:
– Нас срочно директор вызывает.
– Что-то не так? – спросил Бессонов.
– Скорее наоборот. Все здорово, ты – молодчага!
Бессонов замялся:
– А это обязательно? У меня вид не комильфо…
– Слушай, у нас директор – Соломоныч – два раза не повторяет. Пошли…
В небольшом конференц-зале заводоуправления было не протолкнуться. Свои и многочисленные высокие гости только что выпили «за высокую оценку, которую дал заводу товарищ Сталин». К замешкавшимся у двери Вишневскому и Бессонову подошел директор завода Левин в форме генерал-майора.
– Товарищи, позвольте представить: руководитель группы испытателей подполковник Вишневский и… – он перевел взгляд на Беса…
– …рядовой Бессонов Павел Григорьевич, с сегодняшнего дня наш летчик-испытатель, – помог своему руководителю Вишневский.
Тот приобнял за плечи Беса и объявил:
– Дорогие товарищи, позвольте от всего огромного коллектива завода выразить слова благодарности Павлу Григорьевичу за то чудо, которое мы наблюдали. Десятки тысяч рабочих каждый день совершают трудовой подвиг, выполняя одну и ту же тяжелую работу, не видя зачастую конечного результата своего труда. Вы многим сегодня открыли глаза, что может творить сделанный их руками самолет, заставили гордиться, смеяться и плакать. Спасибо большое, – с этими словами он притянул и крепко обнял смутившегося Беса.
Тот, увидев в зале многочисленных генералов и полковников в чистой выглаженной форме, одернул хэбэ и сказал:
– Извините за вид… Разрешите идти…
– Нет уж, дорогой, ваше место здесь. Проходите, не стесняйтесь, – директор повернулся к Вишневскому. – Напомните, Сан Саныч, с каких пор у нас испытателями служат рядовые?
– Простите, Израиль Соломонович, но он только сегодня в четыре часа сел на наш аэродром…
– Чтобы через два часа представление на лейтенанта было у меня на столе…
Этой небольшой паузы хватило, чтобы заводские и гости окружили Бессонова. Кто-то налил и подал ему рюмку, несколько полковников в летной форме представились и трясли руку, и только незнакомый генерал-лейтенант, на груди которого красовались Звезда Героя Соцтруда, два ордена Ленина и Красная Звезда, не представившись, спросил:
– Для вас, я вижу, инструкции в ограничениях пилотирования «Як-1» неизвестны – предельные крены, угроза сваливания в неуправляемый штопор – пустяки? Я два раза подумал, что уже не вытянет, ан нет!
– Извините, товарищ генерал-лейтенант, вы правы. Инструкции не изучал, а самолет проверил в самых экстремальных ситуациях. Это у меня на уровне инстинктов: чувствую, что может. Вы не представляете, какой в нем потенциал…
– Это вы о потенциале генеральному конструктору говорите, Павел Григорьевич, – вынырнул из-за спины директор.
Генерал-лейтенант Яковлев продолжил вопросы:
– Воевали?
– Сегодня с фронта…
Словно из воздуха, откуда-то материализовался Струбцина. При параде и немного подшофе:
– Товарищ Бессонов в одном бою сбил троих немецких асов из личной эскадрильи Геринга.
У Александра Сергеевича загорелись глаза.
– Слышал… Так это были вы? Горд… Честное слово, горд! И от души благодарю. Никогда бы не подумал, особенно судя по наградам.
– Он все сбитые на других записывает, мне в полку рассказывали, – не унимался военпред.
Яковлев взял Бессонова под локоть и отвел от Струбцины.
– А чего, по вашему мнению, не хватает самолету?
– Три по двести минус двести, – с готовностью ответил Бес.
Группа, человек десять, приблизилась и внимательно прислушивалась к разговору.
– Я сейчас, – Струбцина ринулся к буфету.
– Расшифруйте, – попросил Яковлев.
– Мощность двигателя, скорость, боевой радиус – плюс, вес – минус.
– Да мы каждые пять-десять километров, лошадиных сил и килограммов выгрызаем с кровью, а вы сразу по двести! Хотя… Товарищи, учитесь, как в пять слов ставить задачу конструкторскому бюро.
Окружающие засмеялись. Яковлев еще раз смерил Беса пристальным взглядом.
– А может, у вас и конкретные предложения есть?
– Есть. Прямо сейчас изменить форму воздухозаборников, мы в полку уже сделали. Пропал перегрев. Подполковник Струбцина видел.
– Я тут! – Струбцина влез в круг с подносом, на котором стояли три стакана, наполненных водкой. Директор завода удивленно повел бровью – кто-то из присутствующих, подхватив военпреда под локти, увел в сторону.
– Извините, товарищ подполковник, я другое имел в виду, – Бес продолжил: – Для работы на форсаже поставить компрессор.
– …и сразу прыгнет расход.
– Сделайте подвесные баки, легкие и дешевые, чтобы не жалко было сбросить при случае.
– Так…
– Уберите кислородное оборудование: мы на таких высотах редкие гости, а заскочил – можно и потерпеть.
– Что еще?
– Я бы убрал и пулеметы. Немцы активно бронируют свои самолеты – ШКАСы бессильны, а боезапас пушки удвоил бы, добавил бы радиостанции на каждый самолет, а не одна на три, как сейчас.
– Вы специально готовились к нашей встрече? – еще раз смерив взглядом Бессонова с ног до головы, спросил Яковлев.
– Даже мысли не имел, что удостоюсь такой чести, – искренне ответил новоиспеченный испытатель. – Просто судьба свела с одним замечательным человеком с вашего завода, и мы с ним рассуждали на тему «Была бы возможность, я бы…».
– Ваше образование?
– Первая мировая и школа Нестерова, – Бессонов сделал паузу и, соскальзывая со щекотливой темы, обратился к директору: – Прошу прощения, а нет ли среди присутствующих господина Мирошниченко?
– Как нет? Николай Трофимыч, подойди, дорогой. Ты у нас, оказывается, «господин».
Подошел немного смутившийся сутулый мужик лет пятидесяти с блестящей лысиной и выражением учителя начальных классов на лице. Строго посмотрел на Бессонова.
– Вам привет от Хренова Алексея Михайловича.
Как же засветилось его лицо!
– Жив, курилка! Очень рад и огромное спасибо. Это за привет, а за то, что вы сегодня показали, у меня слов нет.
– А у меня есть, – расправив грудь, громко сказал генеральный конструктор и по совместительству замнаркома авиационной промышленности. – Летчики без нас – пехота! Наши задумки без рабочих и инженеров – лишь картинки на ватмане. Наши изделия без летчиков – груда металла! Только вместе мы – грозная сила! И мы победим! За победу, товарищи!
Бес в одночасье на заводе стал знаменитым. Поначалу слышал за своей спиной:
– Это кто?
– Да ты что? Это тот самый ас…
– Смотри какой…
Ни аплодисментов, ни чепчиков никто в воздух не подкидывал, но уважением и вниманием он был окружен постоянно. Первые, конечно, пацаны! Они бросали любую работу, бежали навстречу и протягивали для рукопожатия свои маленькие мозолистые ладошки. Это дорогого стоило. Рабочие, мастера, к которым Бес часто подходил с вопросами, с готовностью объясняли, показывали, делали. Конструкторы и инженеры всегда были рады видеть у себя и не упускали случая обсудить с пилотом свои идеи. Что говорить о его замечаниях после испытательных вылетов!
Особо относились к Бессонову женщины. Непостижимым образом они узнали, что у него на фронте жена, и все ждали, когда он ее привезет. Его учтивость и безукоризненные манеры принимались работницами с восторгом и ностальгической тоской. Они тяжело вздыхали, когда он в новенькой лейтенантской форме появлялся рядом. Так форму на заводе никто не носил. Рядом с Бесом даже щеголь Федор выглядел как мешок с картошкой. Однако форму Бес надевал не часто. Летный комбез, черная роба, наконец, хэбэ – в этом Бес летал, рыскал по цехам и даже ходил на совещания.
Жизнь завода захватила Бессонова без остатка, лишь когда пришла новость о варварской бомбардировке Сталинграда и гибели десятков тысяч мирных жителей, он бросился к директору:
– Нельзя совсем, отпустите хотя бы в командировку. Вон ребята летают, когда отгоняем новые партии самолетов, а я что – дефективный?
– Хорошо, пара дней погоду не сделают. Только без глупостей. Никаких боевых.
– Это фронт. Как получится. Пару недель…
– Одну!
На том и порешили. Софья Борисовна, незаменимая секретарша директора, клятвенно обещала сообщить, когда будет партия в его 387-й полк.
Наконец день пришел. Подготовили партию самолетов, прибыли летчики. Бессонов поразился, с каким искусством была выполнена маскировка аэродрома непосредственно на берегу Волги. Густая растительность и маскировочные сети скрывали самолеты в капонирах, склады, позиции зенитчиков и хозяйственные постройки.
Когда сели в родном полку, расталкивая остальных, к самолету прибежала Шурка, обняла Беса и у всех на глазах осыпала его поцелуями.
– Разбирайте, хлопцы, коней, – смущенно проговорил Бес, гладя ее по голове.
Покрякивая, подошел Хренов:
– Разрешите обратиться, товарищ лейтенант?
Бессонов бесцеремонно подтянул его к себе и обнял. Тот зашептал на ухо:
– Я с напарником в капонире заночую. Землянка в твоем распоряжении.
Подошел Федор, явно удивленный такой встречей, и с ноткой зависти заявил:
– Нормально тут у вас в полку встречают… Я, между прочим, тоже ни разу не женатый…
Кроме Федора, только молодые летчики, пришедшие в полк неделю назад, не понимали, что происходит. Остальные приняли все как должное и даже само собой разумеющееся. Шурка, словно оставляя посторожить, передала Бессонова Хренову: