Комдив посмотрел на Бессонова, как будто первый раз его увидел.
– Пал Григорьевич, меня Александр Захарович зовут, дай руку и прошу больше без официоза, – полковник пожал протянутую руку и продолжил: – Когда на тебя пришел приказ, я подумал: «Еще одна забота на мою голову». Встречал я немало отличных летчиков, из которых командиры получались, как из говна пуля. Сейчас вижу, что в тебе ошибался. Уважаю!
– Вроде не за что…
– Я тебе подачу сделал, самое время было первый пакет открыть, а ты…
– Какой пакет? – искренне удивился Бессонов.
– Ладно, замнем… Назревает что-то серьезное. На наш участок переброшены лучшие силы люфтваффе. Не подведи, Пал Григорьевич.
– Постараюсь. Спасибо за доверие, Александр Захарович.
– Ну тогда – удачи!
С этим комдив и улетел.
Шура сидела в комнате общежития за небольшим круглым столом с остывшей чашкой чая. Кроме стола в комнате стояли две кровати и шкаф с зеркалом. Краем уха она слышала, как ее Иван катается со своими однолетками по коридору на трехколесном велосипеде, слышала обрывки разговоров и громкий смех соседок на кухне; по доносившимся запахам угадывала, у кого что на ужин. Она бы сейчас была среди них, но отчего-то захотелось вдруг побыть одной и подумать… Сегодня доктор подтвердил ее догадки: она беременна, десять недель…
Шура непроизвольно положила руку на живот. Чуть поправилась, а так все обычно. Какой-то вихрь мыслей крутился в голове, но никак не мог сформироваться во что-то определенное. Радость? Да! Страх? Наверное! Хотя чего бояться? Надежда? Определенно! Спокойствие… Вот именно! Она мечтала… нет, жаждала ребенка от него… И это свершилось… Бог дал. Шура заметила, что все чаще в мыслях стала обращаться к Всевышнему. Особенно когда думала, как он там. Снова в самое пекло, наверное, бросается.
Как же ей сейчас хотелось поделиться с ним… Главное – увидеть его глаза: они не соврут. Нет, не о том… Когда он ей врал? Хотела сегодня зайти на узел связи, но узнала, что подруга поменялась сменами и соединить их некому… Настоящих друзей Шура еще не завела, а так, знакомых набралось бы ползавода. Для всех она – «жена того самого»… Всегда приветливы, готовы оказать любую помощь, но на узле – режим! Начальник – злыдня еще тот! По натуре и соответственно прозвищу. «Знал бы он, что я с Лаврентием Павловичем ручкалась, небось, подобрел бы», – не раз думала Шура, когда начальник оказывался на месте и зло зыркал на нее, и начинал нудить про «посторонних». Завтра обязательно дозвонюсь…
По телу прошла сладостная истома. Как же она соскучилась! Все бы отдала, чтобы он просто так сел за стол напротив… Хотя Бес долго бы не усидел… Или она… Скорее, оба…
В комнату заглянула соседка:
– Шура, ты чего тут затворилась? Иван с моими уже трескают за обе щеки. Картошечка – пальчики оближешь…
– Спасибо, Петровна. Чего такая радостная?
– Письмо от моего… В госпитале после ранения, но живой! После лечения отпуск дадут, как думаешь?
– Обязательно дадут. Можешь не сомневаться.
В порыве чувств Петровна – невысокая, пышногрудая, но очень живая – обняла Александру. На работе, начальник смены, она слыла железной бабой, наводила страх на бракоделов и чрезмерных любителей перекуров. Сейчас простоволосая, в домашнем халате – само воплощение доброты и домашнего уюта. Сблизило женщин общее ощущение тревоги за мужей-фронтовиков. Они уважали таких, как они сами, особенно вдов, которые уже никогда не дождутся, и снисходительно относились к тем, чьи мужья работали на заводе. «Им не понять! Все мужиков ни за что костерят. А мы бы своим ноги мыли и руки целовали, лишь бы вернулись».
– Спасибо, Петровна… Я сейчас…
Шура достала с верхней полки шкафа из-под белья плитку шоколада, поправила перед зеркалом прическу и пошла на званый ужин. Шоколад благодаря испытателям дома не переводился, но приходилось прятать его от Ивана, а то однажды он сгрыз три плитки сразу и покрылся сыпью. Сейчас сидит с друзьями за столом, наяривает картошку с квашеной капустой и что-то увлеченно обсуждает. Увидел маму, вскочил, пододвинул свободный стул и сказал:
– Плисаживайся, мама… Тебе удобно?
«Всего-то несколько раз видел, как Павел подавал мне стул… А, гляди-ка, запомнил…» – подумала Шура.
– Вот, кавалер растет, учитесь, охламоны, – подала голос Петровна.
– Спасибо, Ваня. Приятного аппетита, мальчики, – сказала Шура и положила перед ними плитку шоколада.
Старший непроизвольно потянулся рукой, но застыл от грозного окрика матери:
– Куда?! Я тебя хапну! – она сама взяла плитку, отломила три части и положила перед мальчишками. – Поели? Свободны! И чтоб не орать у меня в коридоре, голова от вас болит.
С шоколадкой за щекой пацаны пулей вылетели из комнаты. Хозяйка убрала со стола лишние тарелки и наконец-то присела сама. Внимательно посмотрела на Шуру:
– Что-то в тебе, подруга, сегодня загадочное, а что, не пойму.
– То самое, Петровна…
– И сколько?
– Третий месяц…
– Ну и молодец! Когда что-то живое под сердцем бьется, жизнь совсем по-другому видится.
– Ага. Жутко хочется квашеной капусты с шоколадом… или повидлом…
– А мне хочется рюмку тяпнуть. Поддержишь?
– Спрашиваешь…
Петровна поставила на стол графин и две рюмки. Налила и произнесла:
– За моего, чтобы выздоравливал и скорее домой.
Шура чокнулась, но водку лишь пригубила. Сама налила подруге и сказала:
– Чтобы всем нашим везло, а Гитлер побыстрее сдох!
Опять выпила только Петровна. Женщины с аппетитом приступили к еде. Только хозяйка ела картошку с хлебом и капустой, а гостья практически одну капусту.
– Слушай, у меня соленые огурцы есть… Будешь?
– Спрашиваешь… Подруга, откуда все это изобилие?
– Сосед из деревни по делам в город заехал, вот мои родители и передали, чем богаты.
Петровна с интересом и улыбкой наблюдала, как Шура набросилась на огурцы. Потом, словно вспомнив, спросила:
– Я тут подумала… Так у тебя это первенец будет?
– У меня – да. У нас – младший или младшенькая…
– Дочку хочешь?
– Мужичок уже есть… Было бы неплохо для комплекта девочку… Тьфу-тьфу… – Александра постучала костяшками пальцев по столу.
– Твой-то знает?
– Откуда? Я сама только сегодня узнала…
– Узнает – прилетит. Вот увидишь. Они когда об этом узнают, словно с ума сходят. Все преодолеют, чтобы убедиться…
– Твои бы слова, Петровна, да богу в уши… – Шура мечтательно улыбнулась. – Что-то в коридоре подозрительная тишина… Спасибо, соседка, за беседу и хлеб-соль, пойду, пора укладывать старшего.
Шура работала в заводской столовой, вставать приходилось рано. Отвечала за питание летно-подъемного состава. Принять продукты, проконтролировать поваров, чистоту скатертей и салфеток, заполнение меню-раскладок, наполнение приборов – да много чего нужно сделать с утра, чтобы к завтраку все было готово. Про то, что самой нужно выглядеть безукоризненно, даже и говорить не стоит.
Ванька тоже «работал», но в средней группе сада. Уговорил мамочку, чтобы она не оставляла его на круглосуточный режим. Любил свою комнату, свою кровать и просто обожал, когда Александра занималась с ним за их круглым столом. Неважно чем, главное – мама рядом, Иван может поговорить с ней, подойти, прижаться и погладить. При этом такого прилежного ученика еще поискать. Шура беспокоилась о его памяти. Причем с двух сторон. Вдруг не сможет запоминать… Еще страшнее, вдруг все вспомнит…
Первое рассеялось, когда он непринужденно после двух прочтений шпарил стихи Пушкина, Лермонтова и Чуковского в страницу печатного текста. По второму… Вдруг заявил, что у него был такой же трехколесный велосипед, только не красный, а синий. Мама напряглась, потом сама «вспомнила», что он остался на старой квартире…
Разные мысли навещали Александру, когда, засыпая, она думала о сыне. Любила его искренне и глубоко и до такой степени боялась потерять, что не раз вскакивала ночью в холодном поту, когда вслед за мыслями приходили тревожные сны. Сама себе боялась признаться, чего больше хочет. Она не могла и не желала смерти незнакомым родителям Ивана, но панически боялась – вдруг они объявятся. Гнала эти мысли, но они возвращались вновь и вновь.
Боевой вылет полка состоялся через пять дней. Бессонов и представить себе не мог, что это значит: находиться на КП и ждать. Ушел Мелешко на прикрытие войск в район Котельникова. Лопатин сидел в «готовности раз». Немцы двумя встречными ударами с юга и запада прорывали кольцо окружения. Артиллерия и пикировщики ровняли с землей и не давали нашей пехоте поднять голову. ПАНы доложили о подходе нескольких волн бомбардировщиков.
Голос Мелешко неожиданно нарушил напряженную тишину:
– «Юнкерсы» слева! Выше пятьсот шесть «худых». «Гамлет», работай по «калекам»! «Оратор», танцуем с «девочками»!
Остальное привычно: команды, мат, треск пулеметов, гулкая работа пушек…
– О, у нас новая партия девочек худеньких пришла… «Оратор», мои левые!
– Командир, осторожно, на тебя заходят два «мессера». Уходи!
Бессонов сорвался со стула:
– Вторая на взлет! НШ, третья – «По самолетам!». Поведу сам. Чую, будет весело!
Ушел Лопатин, через полчаса вернулась первая.
– Два «калеки», один «желтоносый»! – возбужденно доложил Мелешко. – Мои все целы.
– Молодцы. Как молодежь?
– Как приклеенные! Ни одну собаку не потеряли.
– Добро. Даю час на подготовку, – поставил задачу Бессонов. – Я пошел.
Взлетели. Привычный холодок внизу живота. Сержант Нигматуллин, кажется, на расстоянии вытянутой руки. В небе над передовой не протолкнуться. Лопатин со своими «крутил хоровод» с группой «мессеров», отвлекая их от наших штурмовиков, которые работали по наступающим танкам.
Бес всей эскадрильей навалился на очередную волну «юнкерсов». Тем срочно стало не до прицельного бомбометания. «Как в кашу нассали», – оценил их работу передовой авианаводчик «Зоркий». Рассыпались и отвалили. Не все. Две «калеки» сложили свои надломленные крылья навсегда. Пара звеньев во главе с комэском ушла навстречу новой волне, Бессонов остался помочь Лопатину. Опытным взглядом он сразу понял, кого надо спасать. Одну нашу пару оседлали и поливали огнем два размалеванных «Мессершмитта». Ведомый «Як» поймал очередь, пустил шлейф и с огромным трудом держался за ведущим. Бес впервые по-настоящему пришпорил своего красавца и коршуном свалился на фрицев. Увлеченные атакой, они не сразу заметили опасность. Точнее заметили, когда уже было поздно. Пара отработала по стандартной схеме: «Мой левый – твой правый!» Две очереди: одна длинная, вторая короткая – в упор решили исход схватки.