– Сколько вам лет?
– Девятнадцать…
– Сколько боевых вылетов?
– Шесть.
– За что воевали?
– За фюрера и великую Германию, – сказал и осекся. Опустил голову.
– Откуда родом?
– Кельн.
Бессонов заговорил, глядя прямо в глаза пленному:
– Ты прибыл к нам за три тысячи километров из Кельна, чтобы уничтожить таких же парней, как сам. Посмотри, кого ты сегодня хотел убить. Тебе Гитлер обещал их земли, а тех, кто выживет, сделать твоими рабами. Так? – немец еще ниже опустил голову. – Накормить бы тебя этой землей! Знай, патронов у меня было полно, но мы подранков не добиваем, – помолчал, потом громко по-русски для остальных: – Парнишке девятнадцать, шестой вылет бортстрелком, ранен. Верит, что воевал за Германию… Земли нашей захотелось. А вот хрен! Не угадали ни Гитлер, ни этот Ганс. Налейте ему и хлеба дайте закусить… Выпей, фельдфебель, за нашу победу!
Пленный держал в руке стакан, а Охрименко стоял рядом с куском хлеба и со шматком сала сверху, ладонью снизу вверх подсказывал, что надо сделать с водкой. Мелкими глоточками тот стал пить. Пытался остановиться, но Мародер был начеку. Пил ли этот юнец вообще, никто не знал, но что так, как сейчас, – никогда, уверены были все. Закашлялся, аж слезы выступили. Жадно зажевал хлебом.
– Отведите в медроту, пусть рану обработают и перевяжут. Потом в караулку, там посидит до прибытия оперативников.
Когда дверь за пленным закрылась, встал замполит:
– Позвольте, товарищ командир? Наливай, мужики, стременную. Я с Игорем Семеновичем пуд соли съел, знавал его и рядовым летчиком, и исполняющим обязанности командира полка. Ни разу не усомнился ни в его профессионализме, ни в человеческих качествах. Даже не знаю, что пожелать соседнему полку и его командиру? Укрепления воинской дисциплины? За это уже столько выпито, что не поможет! – летчики засмеялись. – Желаю удачи!
Выпили все, даже те, кто до этого только пригубливал. Неожиданно за столом кто-то из первой эскадрильи сильным голосом запел:
Как на грозный Терек на высокий берег,
Выгнали казаки сорок тысяч лошадей.
И покрылось поле, и покрылся берег
Сотнями порубанных, пострелянных людей.
Вся столовая дружно подхватила:
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить!
С нашим атаманом не приходится тужить!
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить!
С нашим атаманом не приходится тужить!
Бессонов помнил эту песню с детства и с удовольствием пел с остальными. Не знал, домашняя это заготовка или экспромт, но он в который уже раз открывал для себя своих подчиненных. Никак не думал, что пролетарии, которыми, в сущности, являлись его пилоты, за столом поют старинные казачьи песни.
Какая-то пружина подняла его с места, он подошел к Мелешко, положил ему руку на плечо. С другой стороны встал замполит, поднялись остальные. Последний куплет закончили стоя в общем кругу, в который не смогли, но наверняка очень хотели встать и поварихи, выглянувшие из кухни.
Одна из них, Настена, подошла к Павлу сзади и что-то сказала на ухо. Тот извинился и бросился в подсобку – звонила Александра.
– Еле дозвонилась… Какие-то новые позывные… Здравствуй, Паша. Ты как?
– Все хорошо, любимая, только скучаю…
– Не ври, некогда тебе скучать… От скуки сегодня четырех фрицев сбил?
– ???
– Пока тебя звали, мне девочки все рассказали… Бес такой, Бес сякой… А сам мне рассказывает: «Сижу сиднем на КП!»
– Сами налетели…
– Знаю уже… И что ни одной бомбы на аэродром, тоже знаю… Молодец, горжусь тобой, но очень переживаю. Ты мне плохо снишься последнее время. Ты хорошо себя чувствуешь?
– Ты сама-то как? Как Иван?
– Я нормально, а сын подрался в саду. До фингала и крови из носу. Из-за чего – молчит. Нянечка сказала, что один мальчишка ляпнул, мол, нет у него никакого отца, и врет он про героя…
– Значит, бился за честь семьи. Это достойно. Прилечу – обязательно схожу с ним в сад.
– Когда?!
– Пока не знаю…
– Узнай… У нас новый самолет. Директор два раза привет передавал. Говорит, хотел бы услышать твое мнение.
– А вот это уже повод поговорить с комдивом…
У Шуры в голосе появилась обида. Явно напускная:
– Так и знала, как только самолет, то сразу… А проведать беременную жену для него не повод!
– Для меня – самый важный и самый дорогой, не сомневайся, любимая. Самолет – это для начальства.
– Тогда другое дело. Люблю тебя и жду каждую секундочку!
– Целую, – Бессонов положил трубку.
Удивительно тихо. В столовой пусто. Поварихи и официантки молча гремели посудой. Чуют, бестии, чье сало съели! Ладно, вашими язычками я позже займусь. Живите пока.
Вышел на улицу. Подморозило, но не сильно. Неуловимый запах весны висел в воздухе.
Невдалеке курили двое. При ближайшем рассмотрении оказались Мелешко и Хренов. Последний загадочно улыбался.
– Я тут подумал, может, мы того… в узком кругу…
– Я тебе, Алексей Михайлович, дам «того»! Игорю Семеновичу завтра с утра пред светлые очи комдива, а затем перед своим полком стоять. Первое впечатление потом долго исправлять придется.
– Что уж, и спросить нельзя?
– Спросить – сколько угодно, а провоцировать не надо, – Бессонов повернулся к Мелешко: – Я прав?
– Вы, как всегда, правы, командир. Думаю, поговорить нам и ночи не хватит, хотя что слова! У меня пример перед глазами. Первое, что сделаю в полку, – открою школу «чертей», вот увидите! Пойду укладываться… Спасибо, Пал Григорьевич, за все.
Пожал руки и пошагал в свою хату. Пока командир полка провожал его взглядом и набирал воздуха, Хренов опередил:
– Ну чего тебе стоило уважить человека?
– Слушай, Михалыч, этот человек уже ни себе, ни нам не принадлежит. Я не про должность. Его облекли таким доверием, что не оправдать его – хуже предательства. Чем могли, помогли, проводили от души, а дальше сама-сама… Достойно, гордо, трезво… Пошли уж… Недопитая рюмка хуже лишней… Одна беда – как отличить?.. Так и быть, поддержу!
– Михалыч, ты совсем сдурел?!
Это первое, что смог сказать Бессонов, увидев через день свой самолет. На фюзеляже рядом с эмблемой красовалась 31 звездочка! Поменьше размером, чем у остальных, иначе бы не поместились. Хренов же, нисколько не смущаясь, ответил:
– И это только те, о которых я лично знаю!
– Даже слышать не хочу, убирай! Не позорь мою седую голову!
– Не буду… А кто прикоснется, руки обломаю. Можешь сажать или расстреливать меня гнилыми помидорами. Скромный ты больно…
– Какая скромность, Алексей Михайлович?! Был бы я один…
– Ничего не знаю. Не мной и тобой придумано. Ты на взлет или только поругаться?
– Ну что ты будешь делать?! На взлет я прибегаю, а тут специально пришел посмотреть, о чем замполит с НШ на КП шепчутся, – Бес махнул рукой и развернулся уходить, но не удержался и спросил: – Уел Мародера?
– Не то слово, – Хренов хитро улыбнулся.
– Ну хоть здесь прославился… Пошли командира встречать.
Но Бес соврал. Он вышел встречать штурмана полка. Тот прилетел на «Иване». «Ли-2» зарулил на стоянку. По лесенке медленно спустился Павлов. Похудел, на бледном лице выступили скулы. Было видно, как непросто ему дался этот спуск. Бессонову хотелось поддержать, но догадался, что это может не понравиться гостю. Просто подошел и протянул руку.
– Не представляете, как я рад вас видеть, товарищ командир!
– Штурман полка подполковник Павлов прибыл в ваше распоряжение, – попытался все же соблюсти Устав вновь прибывший.
Бессонов притянул товарища к себе, обнял и быстро заговорил:
– Нет, дорогой, для меня – только командир… Вы мне заново дали пропуск в небо, и я перед вами в неоплатном долгу.
Посторонился, чтобы дать возможность обнять экс-командира полка другим офицерам. Гвалт, восторг и… слезы у прибывшего. У Хренова тоже:
– Прости, командир…
– За что, Михалыч?
– За недосмотр…
– Брось! Я в курсе расследования, – Павлов огляделся вокруг. Выдохнул: – Спасибо, мужики! Ну вот, наконец я дома…
Увлеченные Павловым собравшиеся не обратили внимания на начальника вещевой службы старшего лейтенанта Кандыбу, который с двумя огромными баулами стоял в проеме двери. Потеряв окончательную надежду на помощь, он сбросил их прямо на землю, быстро спустился по лесенке и вновь с трудом забросил баулы за спину. Так и протиснулся к Бессонову:
– Прибыл…
– Привез? – коротко спросил командир полка.
– Так точно.
– Неси на КП.
Ажиотаж вокруг Павлова спал, тот подошел к Бессонову и проговорил:
– Пал Григорьевич, – осекся, – можно так?
– Конечно, Сергей Дмитриевич. Пойдемте, – они неторопливо двинулись в сторону КП.
– Командир дивизии просил передать на словах. Командировка в Саратов согласована. Вылет утром. С вами летят еще пять летчиков. Заберут пять новеньких «Як-1 Б». Облетаете, примете… На все про все – неделя!
Волна радости, благодарности и восторга накрыла Бессонова. Чтобы скрыть свои чувства, он спросил:
– Зачем тогда пять летчиков?
– Вы пойдете на своем. Заводчане хотят кое-какие свои доработки внедрить. Струбцина на эту тему командарму всю плешь проел.
– Наверное, придется этому зануде спасибо сказать… Ладно. Вы как себя чувствуете?
– Врачам сказал, что блестяще. Вам врать не буду: пока хреново. Не так ногу поставлю, боль по всей спине до затылка прошибает. Но ходить, сидеть могу, хотя два месяца назад даже пошевелить ногой не мог. Обойдется…
– Вернусь, займусь с вами восстановительной гимнастикой. На своей шкуре испытал – работает. Авторская метода мастера спорта СССР Александры Андроновой!
– Шурки?
– Нет, Сергей Дмитриевич, Александры Васильевны теперь уже Бессоновой.
– Принято… Рад за вас. Как она?
– Вот в Саратове заодно и посмотрю, – Павел мечтате