– Что произошло, Сергей Петрович?!
– Сам виноват, – скривился я, утирая ладонью текущую по лицу кровь. – Надо было обыскать и связать. Нет же, в благородство заигрался. И всегда так бывает, когда не предпринимаешь должной меры безопасности. Анри, ради бога, скажите, что вы без оружия!
– У меня есть два пистолета, – честно признался пленник.
– Сделайте одолжение, передайте их ротмистру, и давайте поговорим, как подобает старым знакомым.
– Это что же, тоже ваш знакомец? – то ли удивленно, то ли настороженно присвистнул Чуев, принимая трофейное оружие.
– Ну да, – честно соврал я. – Еще со времен учебы в Париже. Тогда месье сочинитель как раз оставил службу и думал о карьере драматурга. Сейчас, как видим, вернулся в строй. Кстати, как прелестная Мелани? Вы тогда так стремительно умчались за ней в Марсель.
– Мы с ней расстались, – мучительно пытаясь вспомнить меня, пробормотал Анри Бейль.
– Что ж, не буду мешать встрече старых приятелей, – хмыкнул ротмистр. – Я так понимаю, Сергей Петрович, его вы тоже приговорили?
– Покуда нет, – вновь слукавил я. – Как пойдет беседа.
Чуев лишь махнул рукой, тихо выругался в усы и вышел. Занятно было бы понять, что двигало им в эту минуту. Конечно же, он с первого дня нашего знакомства бурно не одобрял мои варварские методы личной борьбы с Наполеоном, однако же сейчас у него был подавляющий численный перевес, и, пожелай он, все было бы «по его». Однако господин ротмистр не пожелал. Должно быть, в каком-то месте зерна моих слов все же пробили каменистую почву его мозга.
– Мы что же, с вами действительно знакомы? – наконец спросил бледный, как полотно, француз. – Впрочем, о чем я? Сергей Петрович – кто же в нашей армии не слышал этого имени! Как я понимаю, вы – князь Трубецкой?
– Вы правильно понимаете, – убирая с лица улыбку, подтвердил я.
– Значит, я обречен. Досадно. Такой славный день.
– Нет, вы не обречены. Более того вам скажу, если сейчас мы найдем общий язык, вы вполне благополучно покинете Россию и доберетесь до Парижа, хотя порою дорога будет вам изрядно в тягость.
– Вот как? – удивился Бейль. – Ума не приложу, откуда вы столько знаете о моем прошлом, но поверить, что вам открыто будущее, поистине было бы смешно.
– Я рад, что в такой ситуации вы сохраняете завидную способность смеяться. Но это не смешно. Не так давно вы подписывали свою корреспонденцию в Париж отцу различными именами: вот этим – капитан Фавье, более нейтральным – Ш. Шонет и уж совсем анекдотичным – английский уполномоченный при дворе Его Императорского Величества Сушвор.
– Я так понимаю, вы перехватывали мою почту? – нахмурился француз.
– Вовсе нет. Но я о другом. Все эти имена в истории забудутся, как, в общем, и забудется ваше участие в этом походе. Зато будет известен другой псевдоним, под которым вы прославитесь, став признанным гением не только французской, но и мировой литературы.
– Это что же, какая-то шутка? – ошеломленно спросил Бейль.
– Вовсе нет. Вас будут звать Стендаль. Просто, без имени, Стендаль. И спустя века даже те, кто не вспомнит о Корнеле, Расине или Ларошфуко, будут помнить вас. Вот такие-то у нас дела, капитан Фавье. А теперь, прошу вас, Анри, извините меня за беспорядок. Покойные хозяева не удосужились предупредить нас о вашем приезде. Сейчас мои люди уберут отсюда трупы и сменят посуду. Не желаете ли с дороги чаю?
Сугубо штатское лицо племянника генерала Дарю передернула едва заметная судорога брезгливости. Гонять чаи в залитой кровью зале казалось ему дурным тоном.
– Нет, благодарю вас. Мне доводилось слышать о ваших любезных приемах, но, полагаю, оставим их для другого случая. К тому же вам бы следовало обработать рану. Если, конечно, вы не пьете в это время суток чай с кровью.
Я отмахнулся, рана была пустяковая, хотя щеку саднило. Подойдя к Тышкевичу, я вытащил из начинающих коченеть мертвых пальцев стреляющее устройство, при помощи которого он пытался сделать во мне непредусмотренную начальным проектом дырку.
– Вы только посмотрите, Анри, какая галантерейная штуковина! Французской работы. Вот видите, написано: «Сделано в Париже». – Я продемонстрировал гостю вызолоченный кастет со стволиком на спинке ладонного упора. – Не вы, случайно, подарили?
– С чего вы так решили? – недовольно проговорил Анри Бейль.
– Хороший ответ, уклончивый. Сейчас попытаюсь объяснить. Видите ли, подпоручик Тышкевич и его покойный соратник корнет Бектемиров держали это разбойничье гнездо практически с начала войны. Ни один французский батальон за прошедшие месяцы не попытался вычистить это осиное гнездо. Хотя только за вчерашний день Тышкевич со компанией уничтожили десяток французских солдат, правда, воспользовавшись моим именем и моей репутацией. И подозреваю, что прежде они делали это неоднократно. За что и поплатились.
Беда в том, что, кроме французов, они уничтожили и соотечественников, желавших от греха подальше выдать фуражирам продовольствие. Я долго гадал, отчего ж такая свирепость? Пока не повидал здешние богатые закрома. Вы поглядите на стол: разносолы, мясо, птица, рыба, хлеба только из печи – и ведь это не званый обед, это обычная трапеза. С одним только различием – на этот раз на десерт им достался свинец. На том бы и закончилась история этих бесславных ублюдков, но хороший сюжет не терпит линейности. Тут вдруг появляетесь вы и абсолютно спокойно едете к укрепленной крепостице, хотя явно знаете, что тут нет французского гарнизона. А с вами подводы, причем, заметьте, пустые подводы, кроме одной, на которой довольно крупная сумма золотом в ларце с гербом Ухтомлиных, есть в Москве такой не слишком знатный, но весьма богатый род.
Но я о другом. О преступном сговоре с разбойниками, который вы с самого начала войны каким-то образом заключили. Вы предоставляли им защиту, своего рода крышу. Над ними дождь не капал и град не бил. Они же, исправно помогая вам выполнять «продовольственную программу», обирали ближние и дальние села, делая вид, что они партизаны и поборы ведутся для российской армии. Воистину, талантливый человек талантлив во всем.
– Почему вы решили, что столь нелепая выдумка хоть сколь-нибудь близка к истине? – упорно не желал сдаваться пленник.
– Видите ли, Анри, конечно, во французской армии сейчас большие проблемы с офицерами, солдатами и еще бо́льшие с лошадьми. Поэтому если вы будете настаивать, что просто случайно вот эта кучка фуражиров с ларцом, полным золота, на свежих лошадях, с подводами, да еще и с начальником резервных заготовок французской армии во главе приехала в занятую русскими партизанами крепость, просто желая взглянуть на диковины этого лесного края, то я буду вынужден счесть, что у вас жар или же вы держите меня за идиота.
Капитан Фавье промолчал, и лишь его объемистые бакенбарды шевелились, выдавая постоянную работу нижней челюсти. По всей видимости, про себя он сказал в мой адрес много нелестного. Однако же после убедительной демонстрации моих стрелковых умений все же говорить вслух поостерегся.
– Ваша светлость! – в комнату вбежал Кашка. – Там наши парни тайную комнату отыскали, дверка стеной как бы прикрыта, со стороны не отличишь, но стена каменная, а дверка обычная, деревянная. Только покрашена, будто камень. Малышка замочек там нашел и аккуратненько его таво-с. А за дверью той добра видимо-невидимо: и картины всякие стоят, и канделябры, и часы такие, что глаз не отвести.
– А деньги?
– Не, денег там не нашли. Вот у этих господ, – Кашка ткнул пальцем в трупы, – у тех в покоях – да, у каждого под кроватью по сундуку. А здесь картины, часы, украшения всякие.
– Хорошо, я позже сам подойду, гляну, ступай.
Я оглянулся на интенданта.
– Анри, я правильно понимаю суть происходящего?
Бейль явно побледнел, но, казалось, вовсе не от страха, скорее от бессильной досады.
– Повторю вопрос, – жестче произнес я, – я правильно понимаю суть происходящего?
Тот молчал.
– Я рискну предположить, что тут спрятан от лишних глаз ваш тайник? Сохраненные вами для потомства, совершенно «никчемные», брошенные в Москве произведения искусства. Вы ведь истинный ценитель прекрасного, не так ли, Анри? Насколько я помню, именно вам император французов поручил отбирать среди московских трофеев, что истинно ценно, а что можно оставить ворчунам Старой гвардии и прочим любителям ценных «сувениров»?
– Я действительно спас от гибели в огне многие совершенно бесценные вещи.
– Ни минуты с вами не спорю. И даже готов принять во внимание ваше еще не произнесенное утверждение, что искусство не знает границ. Насколько я понимаю, себя при этом вы назначили бессменным хранителем вывезенной коллекции? Полагаю, себя не обделили? Признаться, я был о вас лучшего мнения.
– Почему меня должно интересовать ваше мнение? – буркнул племянник генерала Дарю.
– Потому что я почитаю вас человеком, достойным куда более высокого жребия, нежели грабить и помогать грабителям. Вспомните, когда вы были в гостях у Вольтера. Помните, вы тогда были совсем мальчишкой? Разве этому малопочтенному ремеслу клялись вы посвятить свою жизнь?
– Откуда вы все это знаете? – обескураженно прошептал будущий отец психологического романа.
– Откуда? – Я подошел поближе и поднял руку, демонстрируя кольцо на своем пальце. – Скажите, вам известен этот перстень?
Анри отшатнулся.
– Да, он принадлежал Франсуа Сорелю. Стало быть, малыш Франсуа мертв. Очень жаль, он был милый юноша, великолепный музыкант.
«Проклятье, – подумал я. – Вот же незадача! Второй раз трюк со всезнающим наследником Калиостро не прокатил, не просто сорвался, а с отягчающими обстоятельствами».
– Что ж, я рад, что не ошибся. – Я выдавил нелепую ухмылку, и это было лучшее, до чего в этот миг я смог додуматься. Рассказывать будущему Стендалю о девице Ленорман было бы довольно странно, его мамаша не посещала эту предсказательницу, однако в запасе всегда имелась коронная фраза, рожденная, должно быть, в мозгу какого-то следователя НКВД: «Вопросы тут задаю я!» – Да, мне известно многое, очень многое, значительно большее, чем вы можете себе представить. Я сегодня предлагаю вам не просто жизнь, а сотрудничество, достойное вас положение в парижском обществе, или, быть может, лучше в миланском? Вы ведь так любите Италию.