– Не могу вам это сказать. Но краем уха я слышал рассказ месье Бейля о ваших подвигах, о том, как вы в невероятной схватке одолели князя Трубецкого. Позвольте, я пожму вашу руку! Если мне удастся выжить в этой проклятой стране и у меня будут дети, я непременно расскажу им о вас! Ибо каждый юноша должен расти на именах героев. – Он протянул мне руку.
«Де-Ложье, – припомнилось мне, когда я пожимал ее. – Да, он выберется и оставит весьма интересные записки. Однако нужна ли мне подобная слава? И без того приказ о присвоении мне кавалерской степени ордена Почетного легиона вполне может попасться на глаза императору. У Бонапарта замечательная память, и, уж конечно, после милой проделки с похищением у него из-под носа генерала Винцингероде он имя и фамилию «польского изменника» запомнил накрепко. То-то удивится Его Императорское Величество!»
– Благодарю вас, лейтенант, за добрые слова, но, прошу вас, давайте отложим разговор об этом до Парижа. Верю, что мы непременно встретимся с вами там. У моего старого приятеля капитана Люмьера на Монмартре есть трактир, называется «Шантеклер» («Петух»). Если по окончании войны вы не застанете меня там, то, уж во всяком случае, хозяйка будет знать, где меня найти. А сейчас не время.
– Да, это правда, – вздохнул Де-Ложье. – Ужасное время! Ужасный поход! И каждый из нас рискует остаться здесь.
– Мы встретимся, обязательно встретимся. – В голове мелькнуло: «Десять лет спустя или двадцать лет спустя». Но бросать эти фразы вслух я не стал, ибо цитата не достигла бы нужного эффекта. Сын покойного генерала Дюма был еще слишком юн, чтобы познакомить с ними свет. – Ладно, – я махнул рукой, – оставим этот разговор. Его Императорское Высочество ждет, покуда я на ногах, а значит, к услугам вице-короля.
Принц Евгений и впрямь ждал меня. Он сидел за столом, рядом с ним стоял пузатый самовар и слышался запах ошпаренного брусничного листа. Анри Бейль располагался на лавке напротив с чашей китайского фарфора в руках. Заметив меня, маршал порывисто вскочил.
– А вот и наш герой! Месье Анри рассказал о ваших подвигах. Я восхищен. Поистине, замечательная храбрость и хладнокровие.
Я кинул укоризненный взгляд на Стендаля. Вот спасибо, великий сочинитель! Сейчас принц начнет задавать наводящие вопросы, чтоб получше узнать, как дело обстояло, и будем мы иметь бледный вид и потные ноги. Но, похоже, после обстоятельного рассказа Анри Бейля никаких вопросов у пасынка Наполеона не возникало.
– Вы о чем-то хотели просить меня, – напомнил принц Эжен. – Все, чем я могу быть для вас полезен, только скажите!
– Ваше высочество, лично мне ничего не нужно, я выполняю свой воинский долг, так, как положено воину и дворянину. И я надеюсь, что мой император сочтет правильными предпринятые мною действия. – Мне представился император Александр, затянутый в белый мундир с голубой лентой Андрея Первозванного через плечо – классический европейский монарх, образец для модных журналов. Конечно, с ним еще придется объясняться, однако, надеюсь, он не будет на меня в обиде. – Но мне хочется кое в чем сознаться. – Я заметил, как напрягся Анри Бейль.
– Сознаться? – переспросил вице-король Италии. – В чем же?
– У меня был личный мотив ненавидеть этого мерзавца. – Я предусмотрительно не стал уточнять имя.
– Вот как? – Богарне удивленно поднял брови.
– Александра Комарницкая – моя невеста, – едва слышно проговорил я.
– О-ла-ла! – присвистнул пасынок Наполеона.
– Дело в том, – пустился в объяснения я, – что глаза моей нареченной не повреждены, она потеряла зрение от удара по голове. Теперь лечат подобные несчастные случаи. Я слышал, в Париже есть замечательный врач, который занимается подобными заболеваниями. Говорят, он возвращает зрение почти как чудотворная икона Божьей Матери. Я был бы крайне благодарен вам, когда б вы откомандировали меня с Александрой в Париж в клинику доктора Дюмануа. Не сейчас, попозже, в начале декабря, когда вы, как я уже говорил, возглавите армию.
– Что ж, по сути, это мой долг перед вами, а не вознаграждение, – кивнул Богарне. – Может быть, есть еще какие-то желания?
– Никак нет! – рявкнул я. – Впрочем…
– Что такое? – осведомился вице-король Италии.
– Если вы не возражаете, месье маршал, я продолжу свои действия во главе корволанта, они могут принести еще немало пользы.
– Да, это так, – подтвердил Богарне.
– Но все же армия отступает и, увы, будет продолжать отступать.
– Как бы мне того ни хотелось, я ничего не смогу с этим поделать.
– Дело в том, что в этих местах и дальше в сторону Немана у меня много родственников, я был бы подлецом, если бы из-за моей верной службы императору кто-либо из них пострадал. Родство со мной не должно быть для них клеймом.
– И снова верно.
– Был бы весьма обязан вашему высочеству, когда бы впредь, да, впрочем, даже и в указе о моем награждении меня именовали каким-либо иным именем, о тайне которого будут знать немногие посвященные. Затем в Париже все можно будет изменить, но пока что…
– Хорошо, это разумно. И как бы вы хотели зваться?
Я вновь глянул на племянника генерала Дарю, тот слушал внимательно, стараясь запомнить и явно жалея, что не может сделать заметки в своей тетради.
– Что-нибудь простое, не слишком запоминающееся, ну, скажем, Жюльен Сорель.
Глава 8
Анри Бейль вызвался проводить новоиспеченного капитана Сореля до линии постов. Конечно, в пору величия императора такой вот переход из корпуса в корпус был бы делом неслыханным и сопровождался бы множеством разнообразных письменных уведомлений, канителей с тягомотным ожиданием застрявших где-то в канцеляриях бумаг и прочим крючкотворством. Однако сейчас, когда некогда Великая армия представляла собой зрелище в высшей степени жалкое, всякое желание нести дальше военную службу, и, более того, нести ее активно, приветствовалось максимально имевшимся количеством рук. И потому мое превращение в капитана италийской армии, и при этом в Жюльена Сореля, произошло без всяких проблем и проволочек.
Окоченевшие часовые, топтавшиеся у костра, с тоской поглядели на уходящих в ночь бойцов летучего отряда. Кони их не выглядели заморенными, а солдаты, хотя и не могли похвастаться откормленными лицами, далеко не выглядели ходячими скелетами.
Впрочем, шедшая по пятам российская армия была в куда худшем положении: ко времени выхода из тарутинского лагеря русские войска не успели снабдить ни валенками, ни тулупами; не успели и толком пополнить запасы продовольствия. Теперь Кутузов вел свои полки по безнадежно убитой ограбленной дороге, подвергаясь ровно тем же лишениям и тяготам, что и отступавший Бонапарт. Я знал, да в общем-то ни для кого из русских не было секретом, что все последующие стенания императора французов о бездушном русском «генерале Морозе», сокрушившем его непобедимое войско, были не более чем попыткой замылить глаза легковерному европейскому обывателю. Можно подумать, что сражение при Прейсиш-Эйлау происходило в мае и французская кавалерия атаковала под соловьиные трели, а не сквозь завывание метели.
Сейчас небольшие морозцы сменялись оттепелями, превращая раскатанные, разбитые колесами, копытами и сапогами дороги в настоящие русские горки. И все же армия шла, выдавливая из моего родного Отечества французов так, как выдавливает лекарство в задницу поршень в шприце. Теперь нужно было, чтобы лекарство пошло впрок и нам, и пылким галлам.
Часовые нехотя салютовали нам ружьями с примкнутыми штыками. Оружия французам давным-давно не хватало. Немалая часть его валялась по обочинам, брошенная в полубессознательной, чаще всего тщетной попытке облегчить свою поклажу и тем спастись от неминуемой гибели. Чаще всего «спасение» длилось до первого отряда казаков или партизан. И все же, невзирая на это, в обледенелых кюветах среди мертвых тел, людей и лошадей, среди раненых, умоляющих о жизни; голодных и обмороженных, умоляющих о смерти, валялись ружья, пистоли, сабли, виднелись брошенные пушки и зарядные ящики. Солдатские ранцы, набитые монетами, встречались реже, но тоже куда чаще, чем в мирные годы. Сейчас, как мне было известно, в 4-м корпусе, под командованием Эжена де Богарне, полностью снарядить одного солдата в среднем можно было усилиями трех его соратников. И все же, благодаря неумолимой энергии его высочества, отряд сохранял некую боеспособность.
Сани моего корволанта на рысях промчали мимо часовых. Я чуть задержался, чтобы попрощаться с будущим великим писателем.
– Князь, простите мое любопытство, хочу спросить, – негромко произнес он, когда постовые вернулись к костру, – вы что же, совершенно не опасались, что я открою ваше инкогнито вице-королю?
– Отчего ж, некая опаска была, – признался я. – Но ведь и вы скажите правду, не намеревались оглашать принцу мое имя?
– Отчего ж вы так решили? – внимательно, пожалуй, даже изучающе глядя на меня, точно надеясь запомнить малейшее движение губ, уголков глаз и тому подобные физиогномические приметы, поинтересовался Анри Бейль.
– Попробую объяснить. Я не рассчитывал на то, что вы были обязаны мне жизнью, ибо патриотический долг мог подвигнуть вас свершить подобное бесчестие ради высокой цели. Рад, что ничего этого не произошло, сейчас мы в расчете.
Племянник генерала Дарю согласно кивнул.
– Но вы сказали, что не рассчитывали на это.
– Так и есть, я полагался совсем на другое. Вы писатель, месье Анри, и смею вас уверить, писатель замечательный. Мой случай вам интересен, ибо для вас я занятный, достойный изучения образчик человеческой натуры. Если бы вы открыли мое инкогнито, сюжет развивался бы весьма банально. Меня и моих людей, вероятно бы, схватили. Впрочем, смею вас заверить, это было бы непросто. Но, так или иначе, мы бы погибли либо под залпами расстрельной команды, либо в бою с превосходящими силами. Меня, если бы смогли взять живьем, пожалуй, вздернули бы под барабан, как и труп подпоручика Тышкевича. Но в любом случае для хода ваших исследований человеческой души сей печальный для меня финал не имел бы никакого развития. Нынче же вас ожидает возможность прод