Лидерство: Шесть исследований мировой стратегии — страница 39 из 98

В первом меморандуме задавался вопрос, может ли вьетнамизация на самом деле достичь наших согласованных целей. Второй меморандум днем позже анализировал стимулы для дипломатического решения в рамках существующей стратегии. Никсон решил придерживаться своего курса де-факто.

Избегая военной эскалации, которой он угрожал и к которой готовились его сотрудники, а также одностороннего вывода войск, которого требовали Ханой и протестующие внутри страны, он, по сути, выбрал процесс "вьетнамизации", который он описал на пресс-конференции на Гуаме. В своей речи 3 ноября он описал свою стратегию как постепенный вывод американских войск, пока продолжаются переговоры - до тех пор, пока Сайгон не станет достаточно сильным для достижения политического результата, который позволил бы народу Южного Вьетнама определить свою собственную судьбу. Вьетнамизация, разработанная министром обороны Мелвином Лэрдом и объявленная Никсоном, включала процесс постепенного вывода американских войск и замены их южновьетнамскими войсками. К моменту выступления Никсона уже осуществлялся вывод около 100 000 американских военнослужащих.

В то время я был обеспокоен решением Никсона. С годами, размышляя над альтернативами, я пришел к выводу, что Никсон выбрал более мудрый курс. Если бы он последовал своим первым инстинктам, у него был бы кризис кабинета министров, усугубленный национальным параличом из-за демонстраций протеста в крупных городах. Открытие Китая все еще оставалось только идеей; первый ответ из Пекина еще не был получен. Советский Союз еще не столкнулся на Ближнем Востоке или в Берлине, и переговоры с ним все еще находились на исследовательской стадии. Кроме того, ранее в том решающем году наши европейские союзники продемонстрировали свое неприятие войны в Юго-Восточной Азии во время поездки Никсона в Европу.

Поэтому, несмотря на мои первоначальные сомнения, в последующие годы я убежденно выполнял решение Никсона. И Никсон, и я были убеждены, что стабильность развивающейся международной структуры должна быть подкреплена американским стратегическим авторитетом, а не растрачена, особенно когда дело касалось Китая и России. Несмотря на презрение элиты, Никсон стремился выполнить свои обещания, данные "молчаливому большинству" Америки: избежать унизительного поражения во Вьетнаме и прекратить посылать своих сыновей в безрезультатные боевые действия. Вопрос о том, совместимы ли эти цели, находился в центре непрекращающихся национальных дебатов, к которым подталкивали ограничения, налагаемые атмосферой потрясений в университетских городках и на улицах, а также постоянные размышления в окружении Никсона.

Что касается Ханоя, то он десятилетиями боролся против Франции и Америки не ради политического процесса или компромисса на основе переговоров, а для достижения полной политической победы. Чтобы изучить все пути переговоров, Никсон возобновил секретные политические переговоры с Ханоем. Ханой посылал своего главного переговорщика и члена Политбюро Ле Дук Тхо в Париж, где я встречался с ним каждые три месяца или около того. Но эти встречи были содержательными только по сравнению с официальными переговорами, да и то незначительно. На каждом заседании Ле Дык Тхо зачитывал заявление, в котором перечислялись предполагаемые проступки американцев против Вьетнама. Минимальные и максимальные условия Ханоя оставались идентичными: замена сайгонского правительства миролюбивыми личностями и вывод всех американских войск в качестве прелюдии к переговорам. Когда мы выяснили его определение "миролюбия", оказалось, что ни один известный южновьетнамский политический деятель не соответствует его критериям.

Никсон не дрогнул. Два года спустя, 25 января 1972 года, к изумлению СМИ, которые долгое время обвиняли его в пренебрежении мирным процессом, он опубликовал запись моих двухлетних секретных переговоров с Ле Дык Тхо. В речи, произнесенной в тот же вечер, он выдвинул, по сути, окончательное предложение, сочетающее прекращение огня, самоуправление Южного Вьетнама и уход американцев - стратегию, спокойно принятую после речи 3 ноября 1969 г.

Ответом Ханоя стало начало 30 марта 1972 года "пасхального наступления" на Южный Вьетнам, в котором были задействованы все его боевые дивизии, кроме одной, и в ходе которого впервые после инаугурации Никсона была взята столица провинции Куанг Три. Вероятно, Америка посчитала, что не станет рисковать саммитом, запланированным на май в Москве, на фоне военной эскалации в год выборов.

Однако к этому моменту мы приблизились к достижению наших целей по вьетнамизации: к концу 1971 года все боевые подразделения были выведены. К концу 1972 года в стране оставалось менее 25 000 американских военнослужащих, по сравнению с более чем полумиллионом в день вступления Никсона в должность. Наземные силы Южного Вьетнама при поддержке американской авиации теперь вели все сражение, отражая последнее наступление Ханоя. Число погибших американцев резко сократилось с 16 899 в 1968 году до 2 414 в 1971 году и до 68 в 1973 году, когда США вывели свои оставшиеся войска после заключения Парижских мирных соглашений.

Время Пасхального наступления повысило ставки любых действий, которые Никсон мог предпринять в ответ. Его государственный визит в Китай стал первым историческим шагом в трансформации холодной войны; встречи на высшем уровне в Москве в конце мая станут еще одним знаковым событием. Вашингтон единодушно выступал за военную сдержанность. Как и предсказуемо, Никсон отверг этот подход.

Во время заседания СНБ в Белом доме утром 8 мая 1972 года президент признал, что эскалация возмездия может поставить под угрозу московский саммит и месяцы подготовительной работы, которая шла к нему. Но ничего не делать или быть изгнанным из Вьетнама означало, что мы вступим в переговоры с Москвой с рекордом национального отречения.

Обращаясь к нации в этом духе, Никсон изложил американскую позицию - по сути, повторив мирное предложение, которое он сделал в январе: прекращение огня и вывод американских войск в обмен на то, что Ханой примет правительство Сайгона, сформированное в ходе согласованного политического процесса. Никсон объяснил:

В этой войне у нас осталось только два вопроса. Во-первых, перед лицом массированного вторжения мы останемся в стороне, подвергнем опасности жизни 60 000 американцев [включая гражданский персонал] и оставим южных вьетнамцев на долгую ночь террора? Этого не произойдет. Мы сделаем все необходимое, чтобы сохранить жизни американцев и честь Америки. Во-вторых, перед лицом полной непримиримости за столом переговоров, объединимся ли мы с нашим врагом, чтобы установить коммунистическое правительство в Южном Вьетнаме? Этого тоже не произойдет. Мы не перейдем грань от великодушия к предательству.

Следуя часто озвучиваемой им максиме о том, что за половинчатое выполнение чего-либо приходится платить ту же цену, что и за полное, Никсон приказал принять комплекс мер, первоначально разработанных в 1969 году, включая минирование гаваней Севера и бомбардировку его линий снабжения, где бы они ни находились, тем самым отменив соглашение о прекращении бомбардировок, действовавшее с 1968 года.

Москва предпочла проигнорировать вызов, и саммит состоялся, как и было запланировано. Хотя Советы осудили эскалацию, а также блокаду, они ограничили свою критику одним ужином на даче Брежнева, не высказывая никаких угроз и закончив тем, что министр иностранных дел Андрей Громыко и я в тот же вечер возобновили обсуждения по SALT. Вскоре после саммита Ханой посетил титулярный глава советского государства Николай Подгорный. Никаких ответных действий предпринято не было; Москва пришла к выводу, что она не может отказаться от своих усилий по уравновешиванию нашей китайской инициативы.

В июле наши южновьетнамские союзники отвоевали Куанг Три. Ханой оказался в изоляции; ни Советский Союз, ни Китай не пришли ему на помощь, кроме публичных протестов. В том же месяце возобновились переговоры с Ле Дык Тхо. Хотя его официальные позиции остались неизменными, его тон стал несколько более примирительным. Он поднял вопрос о том, как быстро может быть достигнуто окончательное соглашение, если предположить, что нам удастся добиться прорыва. Затем, во время встречи 8 октября, он неожиданно представил официальный документ, который он описал как принятие Ханоем окончательного предложения Никсона, сделанного в январе, заявив: «Это новое предложение в точности соответствует тому, что предложил сам президент Никсон: прекращение огня, окончание войны, освобождение пленных и вывод войск».

Это было в основном верно, хотя в ходе переговоров возникло бы много ловушек. Тем не менее, признание сайгонского правительства в качестве постоянной структуры отвечало одной из наших главных целей. Когда Тхо закончил, я попросил перерыв. После того как он вышел из комнаты, я повернулся к Уинстону Лорду, моему другу и специальному помощнику, пожал ему руку и сказал: "Возможно, мы сделали это".

Ле Дык Тхо, оттягивавший почти три года, повел себя совсем иначе теперь, когда Ханой стремился завершить переговоры до приближающихся президентских выборов в США, после которых, как он опасался, ему придется иметь дело с президентом, переизбранным подавляющим большинством голосов.

Никсон осознавал, что во время своего второго срока он, скорее всего, столкнется с враждебным Конгрессом, который уже сейчас находится в процессе прекращения финансирования военных действий. На короткий миг стратегические расчеты обеих сторон стали параллельными; конфликт наконец-то достиг того, что ученые, занимающиеся вопросами урегулирования путем переговоров, называют "зрелостью". В результате мы с Ле Дук Тхо провели три дня и ночи за составлением окончательного текста (подлежащего утверждению Никсоном и Сайгоном). Мир был дразняще близок, и Ханой настаивал на немедленном завершении нашей работы.

Но ни Никсон, ни я не хотели заканчивать войну, навязывая ее народу, который сражался на нашей стороне в течение двадцати лет. И Сайгон, понимая, что его борьба за выживание не закончится мирным соглашением, настаивал на длительных переговорах о деталях, доказывая тем самым, что способность к выдержке присуща не только северянам. Но промедление Сайгона на самом деле имело более глубокий смысл: страх остаться один на один с решительным врагом, для которого слово "мир" имело лишь тактическое значение.