И главное – это ни в коем случае не печатать мою работу на обложке, лучше Немухина, а то ведь получится по блату, как у всех прохиндеев, а я совсем этого не хочу, чтобы никто не сказал потом, поэтому слезно прошу удовлетворить мою просьбу <…> Надеюсь, у вас все благополучно <…>
Всех целую.
Ваша Лида.
Илл. 164. Владимир Немухин в своем доме в Прилуках. 1978. Архив Музея современного искусства «Гараж». Фонд М.М.-Т. и В.А.-Т.
17.10.1979. Лондон – Карбондейл, Иллинойс
Дорогая Риточка!
Большое спасибо за письмо. Получила ты посылку или нет – неизвестно. У меня все по-прежнему, никаких изменений нет и, видимо, не будет. Глухо все, и пробить трудно, и не пытаюсь, т. к. сплошная лажа во всех галереях. Давай им товар забавный, смешной, душещипательный и щекочущий нервы мещанина <…> А что мои круги? Кому они нужны? Практически – никому, кроме меня самой, т. к. иногда и мне вроде бы видится в них что-то дельное и даже порой вдохновенное – Божественное свечение, прости за нескромность. Но так было однажды, когда мы поехали к одному человеку показывать графику, а он и иже с ним смотрели как бараны на новые ворота, а я вдруг усекла очень новое качество, и была вознаграждена Богом, и поняла, что Бог не оставил меня в эту минуту безразличия, а открыл мне нечто новое, не увиденное мною ранее. На днях получила письмо от Завалишина совершенно ужасное, т. к. Худяков-Нудяков устроил ему выговор на одном коктейле, сказав, что он продал мою графику и на эти деньги издал свою книгу – вот так <…> В конце ноября я должна ехать в Париж продлевать свои документы. У меня еще масса долгов там осталась <…> Получили Витины стихи. Я еще не вникла как следует во все из них, но некоторые хороши очень. Что я могу еще сказать, помимо того, что перемещение с одного места на другое рождает суету и всякие недоразумения, порой непредвиденные. Писала ли я тебе что у Воробьева родилась дочка, назвали Марфой. Анука[411] – прелестная девочка, я уже писала об этом. Начала танцевать, я ее научила петь «Каравай, каравай…» Очень хотелось бы увидеть вас всех. Манюнечка, наверное, очень взрослая.
Целую и обнимаю вас.
Ваша Лида.
Р. S. Недавно говорили по телефону с В[олодей] Немухиным, он был в Крыму – лучше стал себя чувствовать, ему часто звонит Ел[изавета] Мих[айловна][412]. Л.
28.11.1979. Париж – Карбондейл, Иллинойс
Дорогая Ритуленька!
Спасибо за письмо. Для меня всегда большая радость получить твои письма. Я понимаю, как вы рветесь из Carbondale [Карбондейла], но все же надо быть осмотрительней. Хотя сама я поступаю слишком опрометчиво, что не всегда согласуется с моим возрастом, но видимо, не все меняется в человеке со старостью. Я всегда убегаю от того, что меня начинает слишком давить. Наверное, это очень плохо, но что поделаешь. Недавно мне казалось, что я раба искусства, кошек и квартиры. И так хотелось от всего этого освободиться! И вот теперь я совсем ничего не имею, как говорится, ни кола ни двора. Работать негде, но я не могу сказать, что меня это очень угнетает <…> Додж купил у Игоря скульптуру и 4 рисунка. [Илл. 165] Выслал ему чек на 2000 долл[аров] и еще должен платить за рисунки, сколько – не помню. Завтра я его увижу, он сейчас в Париже. Игорь делает красивые кольца и браслеты, интересные по форме, и отдал в один магазин продавать. [Илл. 168] Жаль, конечно, что он не продолжает заниматься живописью и скульптурой. Но ничего не поделаешь <…> Игорь выслал вам много своих акварелей, не знаю, дойдут ли они <…> Что касается Сандомирской[413], то почти ничего о ней не помню – кроме того, что она во время войны перебирала в подвале картошку, т. к. у нее ничего не покупали, и я не знаю точно, не помню, не выгнали ли ее тогда из МОСХа <…> [Илл. 169] Но не давали никаких заказов, это точно. В России есть о ней книга, я видела у Воробьева на обложке другой книги. Напишу Володе, чтобы он ее поискал и прислал. Еще знаю, что она в [19]20 годах делала скульптуру Робеспьера, которая развалилась, как рассказывал Петр Ефим. Соколов и очень смеялся. Еще знаю, как она ссорилась с Платовым[414], который говорил ей, что он скульптор лучше нее <…> И из-за сливочного масла, которое нужно было ставить под пол. Как она купалась в прозрачных трусиках и как смеялась на все Прилуки, и еще, что у нее был человек, которого она любила, но он откуда-то не вернулся. Вот и все, пожалуй. Если вспомню, напишу.
Целую вас крепко.
Лида.
Илл. 165. Игорь Холин. Без названия. 1978.
Архив М.М.-Т. и В.А.-Т.
Илл. 166. Лидия Мастеркова. Серебряное кольцо с лазуритом и сердоликами. Начало 1970-х.
Собрание Маргариты Мастерковой-Тупицыной и Виктора Агамова-Тупицына, Нью-Йорк
Илл. 167. Лидия Мастеркова. Пояс из советских монет. Первая половина 1960-х. Собрание Маргариты Мастерковой-Тупицыной и Виктора Агамова-Тупицына, Нью-Йорк
Илл. 168. Письмо Л. Мастерковой к М.М.-Т., Париж – Карбондейл, Иллинойс, 1978. Архив Музея современного искусства «Гараж». Фонд М.М.-Т. и В.А.-Т.
Илл. 169. Работы Беатрисы Сандомирской (слева и в центре) и Надежды Тимофеевой (справа). Частное собрание (ранее находилась в коллекции Лидии Мастерковой).
Архив М. М.-Т. и В. А.-Т.
27.01.1980. Париж – Фредериксберг, Виргиния
Дорогая Риточка!
<…> Сейчас я должна начинать все сызнова, абсолютно все с ложек, плошек и пр[очее], но самое главное – это начать работать как-то так, чтобы было интересно, хотя мне трудно сейчас понять, что меня вообще волнует. Меня волнует квадрат, но почему и зачем, я не понимаю еще. Форма квадрата волнует меня, т. е. пространство в квадрате, но еще я не понимаю его значения. Если удастся сводить концы с концами, может быть, набреду на что-то интересное, но сейчас будет много трудностей. Я хочу начать шить одежду, чтобы зарабатывать деньги. Не знаю, смогу ли совместить все вместе. Надеюсь! <…> Я приобрела для тебя каталог «Москва – Париж». На днях вышлю, но, конечно, пароходом, т. к., видимо, авиа очень дорого, но еще не знаю, напишу, какой почтой <…> Я пошлю также фото, где мы все вместе на ВДНХ. [См. илл. 1] Я привезла из Англии и еще не послала, забыла, хотя она уже в трубке. Немухин ничего не пишет, к сожалению. Никого здесь не вижу – только Воробьева и Таню Паншину[415], но заходила с Воробьевым в галерею к Глезеру. Была Майка[416], с которой мы сцепились поначалу, а потом ничего. Потом пришел Оскар, бледный и жалкий, и теперь совсем незначительный. Я с ним тоже поговорила строго, а потом ничего тоже <…> Висят картинки Оскара, Сашки, Жарких, Свешников[417], очень плохой, и Шапиро. Все очень низкого качества. Он позорит все искусство, которое могло бы занять определенное положение в мире. Неприличный Оскар инфант[ильный] Сашка [Рабин], Жарких – патологичен мизерно уже, если идти по этому пути. Шапиро подражает Тышлеру[418], но не понимает, что у Тышлера тоже мало хороших картин <…> Пиши быстрее.
Целую крепко. Поцелуй Витю, Манюню.
Твоя Лида.
24.02.1980. Трапп, Франция – Фредериксберг, Виргиния
Дорогие мои братцы!
<…> Сейчас я живу неизвестно где: ни город, ни деревня, а что-то страшное, совсем непонятное, но мне нравится, что-то пустырно-речное-вокзальное. Простора много перед окнами, света много, и квартира просторная, и наверху еще ателье, где я собираюсь начать работать после долготерпимого перерыва по полной невозможности. Плохо, что нет телефона, а так все неплохо, совсем неплохо <…> Русские не подвели: много мне помогали с переездом, и самые бедные дали в долг денег, чтобы оплатить первый взнос, и Ольга Махрова опять привезла мне постель, белье и посуду <…> и Игорь Шелковский[419] помогает вовсю, и Коля Дронников перевозил тоже мой скарб, т. е. жаловаться не на что и не на кого, а надо благодарить Бога за все милости. К тому же я не помню, писала я или нет об этом, но Риточка должна это учесть, т. к. это очень важно. Дело в том, что перед католическим Рождеством, когда я еще жила у Эммы, пришел Костаки Георг[ий] Дионис[ович][420], и мы долго беседовали с ним; он был очень рад, встретившись со мной, и, конечно, много говорилось о России, о том о сем, и разговор коснулся, на мой взгляд, безусловно мерзостной глезеровской писанины в его мерзкой книжке «Человек с двойным дном», где сплошная ложь и где он – Глезер все время проговаривается, все это ужасно и противно. И в этой помойке он пишет о Звереве и говорит о Костаки, что за похлебку обобрал Зверева[421]<…> отсутствие логики и понимания всего того, что происходило и что касается Костаки, то это самое место Майка (редактор якобы этой книги, как указано), показала Цеоргию] Д[ионисовичу], когда он пришел к ним в галерею! Представляете состояние Костаки. Но я это все пишу вот к чему, что касается отношения Костаки к Звереву, то здесь нет ни капли сомнений или чего-нибудь другого, мы все знаем, как Зверев терроризировал семейство Костаки и как они любили его и помогали. Я помню, как Костаки с восторгом рассказывал о том, как Толечка, он и называл его не иначе как только Толечка, «принес утром на даче подарок – сено в ладонях, которое пахло яблоками, и ведь только он, Толечка, мог это придумать» и пр., и пр. Я знаю, что Костаки давал деньги просто так и другим художникам <…> Мы много говорили, и я сказала, что у меня нет совсем денег и что хочу поехать в Англию. И он дал мне 1000 Franc [франков]. Просто так, и сказал, чтобы я снимала эту квартиру, он мне поможет и вышлет еще деньги. Сейчас я получила извещение, что деньги пришли, как никак, а 2000 долларов дадут мне возможность купить холсты и краски и расплатиться с долгами, как и благодарить-то его, не знаю. Я это все пишу к тому, что это удивительно и восхитительно