Когда Сталин присутствовал на спектакле, все артисты очень волновались, старались петь и играть как можно лучше — произвести впечатление: ведь от того, как понравишься Сталину, зависела вся дальнейшая жизнь. В особых случаях великий вождь мог вызвать артиста к себе в ложу, и удостоить чести лицезреть себя, и даже несколько слов подарить. Артисты от волнения — от величия момента! — совершенно немели, и Сталину приятно было видеть, какое он производит впечатление на этих больших, талантливых певцов, только что так естественно и правдиво изображавших на сцене царей и героев, а перед ним распластавшихся от одного его слова или взгляда, ожидающих подачки, любую кость готовых подхватить с его стола. И хотя он давно привык к холуйству окружающих его, но особой сладостью было холуйство людей, отмеченных Божьим даром, людей искусства. Их унижения, заискивания еще больше убеждали его в том, что он не простой смертный, а божество».
Вишневская в этом «сталинском» фрагменте конечно же пристрастна. Но во многом права. Если бы, к примеру, оставил свои воспоминания о Большом театре и тех годах бас-профундо Михайлов, то это были бы совершенно другие впечатления и оценки. Что тут поделаешь — воспоминания! Каждый вспоминает своё и по-своему.
И вот в середине 1930-х годов (точная дата неизвестна) приглашения к Хозяину удостоилась Русланова. Был какой-то очередной банкет. По установившейся традиции завершался он выступлениями самых лучших певцов страны.
О том, что значило понравиться Сталину, Русланова уже была наслышана. Да и Гаркави наставлял: «Лидочка… Лидочка… Только придержи свой характер! И твоё великолепное будущее будет обеспечено».
Любовь Сталина, как и любовь всякого диктатора, была изменчивой. Он мог возвысить, а мог и столкнуть в самый низ. В артистической среде тогда рассказывали историю, произошедшую с Иваном Козловским.
Сталину пришлась по душе «Песенка герцога» из оперы «Риголетто». Её исполнял Козловский. Сталин попросил: «Повторите, пожалуйста, ещё раз». Козловский поднёс руку к горлу, давая понять, что не сможет второй раз подряд вытянуть «знаменитое заключительное фермато». Тогда Сталин указательным пальцем на лацкане пиджака очертил кружок и улыбнулся. Козловский всё мгновенно понял и, оценив ситуацию и собрав волю в кулак, запел «Сердце красавицы склонно к измене…». Он довёл арию до конца с той же силой и чистотой, что и в первый раз. Вскоре получил орден Ленина, место солиста в Большом и немыслимую ставку.
Русланова спела. Члены политбюро и ближайшее окружение Сталина бурно аплодировали. Сталину тоже понравилось её выступление. Какие песни она пела тогда, на «царском» банкете, история не сохранила.
Сталин пригласил её к своему столу. Она села рядом. По обыкновению, Хозяин начал угощать свою гостью фруктами. Придвинул к ней вазу с виноградом и сказал:
— Угощайтесь.
То, что произошло в следующие мгновения, могло закончиться для Руслановой весьма плачевно. Конечно, если бы она вежливо угостилась из рук вождя, Сталин, следуя традиции и своему характеру, спросил бы у певицы, чего она желает…
Но к винограду она не притронулась. И сказала:
— Я-то сыта. А вот моих земляков в Поволжье накормите. Голодают!
Их дальнейшая беседа сразу и необратимо отклонилась в сторону от народной песни и проблем творчества Руслановой. Когда певица ушла к своему столу, Сталин посмотрел ей вслед, усмехнулся и сказал:
— Рэчистая.
Ну вот и всё. Больше они не встречались. Русланову на подобные концерты больше не приглашали. Но последствия этой встречи Русланова ещё почувствует — в 1948 году.
Говорят, когда Сталин слышал имя Руслановой, морщился, делал пренебрежительный жест и говорил: «Мужицкая певица».
Глава десятаяРУСЛАНОВА И ШАЛЯПИН
«Уж очень правдиво пела. Если знаешь её, передай от меня большое русское спасибо…»
«Мужицкая певица…»
И правда, одному русскому мужику, жившему в то время в Париже и тосковавшему по родине смертной тоской, она очень нравилась. Да что там нравилась — душу перевернула!
Фёдор Иванович Шаляпин[34] в 1921 году поехал на гастроли за границу да так оттуда в советскую Россию и не вернулся. Уехал великий певец вместе со своей женой Марией Валентиновной.
В 1926 году Русланова где-то в газете или журнале прочитала стихотворение Владимира Маяковского:
Или жить
вам,
как живёт Шаляпин,
раздушенными аплодисментами оляпан?
Вернись
теперь
такой артист
назад
на русские рублики —
я первый
крикну:
— Обратно катись,
Народный артист Республики!
Было о чём подумать.
Русланова покупала у букинистов пластинки Шаляпина и слушала через граммофон голос своего вологжанина-земляка. Саратов, Самара, Нижний Новгород, да и мордва тоже считали Шаляпина своим. А уж после песни «Вниз по матушке по Волге…» тем более.
Как выяснилось впоследствии, в 1927 году сборы от одного из благотворительных концертов Шаляпин передал в фонд помощи детям эмигрантов. В советскую Россию эта информация пришла в искажённом виде, и Шаляпин был представлен как человек, поддерживающий белогвардейцев. Сразу же было принято постановление Совета народных комиссаров о лишении Шаляпина звания народного артиста и права возвращаться в СССР. Так и не пустили его на родину. Хотя вернуться ему хотелось. Ох, как ему, русскому человеку, хотелось петь для русских людей в России, на родной сцене!
В 1935–1936 годах Шаляпин поехал на гастроли на Дальний Восток. Но не советский — в Маньчжурию, Китай, Японию. Это были последние гастроли. Последние встречи с русскими, размётанными эмиграцией по окрестностям советской России. Через год врачи обнаружили у певца лейкоз.
В 1933 году Русланову зачислили в штат музыкально-эстрадного управления Государственного объединения музыкальных, эстрадных и цирковых предприятий. Слава певицы росла. Везде она была желанна. Конферансье Лев Миров рассказывал, как в 1930-е годы она поехала с концертом в подмосковный Серпухов. Афиши по городу расклеили заранее, все билеты раскупили в один день. Стояла лютая зима. Народ приехал из дальних деревень на санях. Мужики стояли возле местного драмтеатра, где должен был состояться концерт Руслановой, всю ночь. Жгли костры. Кормили сеном коней, укрытых заиндевелыми попонами. Ждали, что утром можно будет купить билеты, кому они не достались. Концерты шли один за другим, иногда по два-три в день. Везде — аншлаг. Сборы огромны.
Такие, как Русланова, были выгодны для государства, для учреждённого в январе 1936 года Всесоюзного комитета по делам искусств при Совете народных комиссаров СССР. На вновь созданную структуру возлагалось руководство всеми учреждениями культуры и искусства. Сами учреждения культуры — наиболее крупные из них, имевшие общесоюзное значение, «изымались из ведения республик (главным образом РСФСР) и поступали в непосредственное подчинение Всесоюзному комитету».
Партия и правительство наконец-то решили централизованно навести порядок в культуре и искусстве. В апреле 1932 года вышло постановление ЦК ВКП(б) о создании Союза писателей СССР и Союза композиторов СССР. В том же 1932 году было учреждено Всероссийское театральное общество. А годом раньше в Москве на Кузнецком Мосту в выставочном зале товарищества «Художник» прошла первая выставка Союза советских художников.
Таким образом, партия довольно энергично — год-два — создала «в области руководства наукой и искусством общесоюзные органы управления, а сами учреждения были изъяты из ведения наркомпросов союзных республик». Как отмечают исследователи этого периода, в советском искусстве «ужесточилась репертуарная политика и цензура, всепроникающая регламентация сковывала деятельность мастеров искусств». Ещё в 1929 году Сталин, размышляя о советской литературе и литераторах, чётко сформулировал рамки дозволенного в искусстве: «Вернее всего было бы оперировать в художественной литературе понятиями классового порядка, или даже понятиями „советское“, „антисоветское“, „революционное“, „антиреволюционное“ и т. д.».
В 1933 году был создан Всесоюзный комитет по радиофикации и радиовещанию при СНК СССР. Появился знаменитый Радиокомитет, с которым у Руслановой сложатся прекрасные творческие отношения, и её голос будет звучать по всей стране, по всем широтам от Минска до Петропавловска-Камчатского, и слушать её пение будут миллионы. В феврале 1937 года по всей стране была введена единая всесоюзная сетка вещания. Началось так называемое иновещание на тринадцати языках народов союзных республик. И по всем этим каналам звучали русские народные песни Лидии Руслановой. Радиосигналы, посылаемые из Советского Союза, не зная границ, стали достигать и европейских широт.
И однажды в Париже в своём доме на улице д’Эйло, 22, Фёдор Иванович Шаляпин крутил ручку радиоприёмника, который иногда ловил передачи из СССР. Он тосковал по родине и искал в эфире русскую речь — а дикторами на Всесоюзном радио с самого начала работали лучшие чтецы, актёры театров Василий Топорков, Осип Абдулов, Зинаида Ремизова. И вдруг сквозь шум и шорох эфира стала проникать песня.
Из письма Фёдора Ивановича Шаляпина Александру Менделевичу[35]: «Вчера вечером слушал радио. Поймал Москву. Пела русская баба. Пела по-нашему, по-волжскому. И голос сам деревенский. Песня окончилась, я только тогда заметил, что реву белугой. И вдруг рванула озорная саратовская гармошка, и понеслись саратовские припевки. Всё детство передо мной встало. Объявили, что исполняла Лидия Русланова. Кто она? Крестьянка, наверное. Талантливая. Уж очень правдиво пела. Если знаешь её, передай от меня большое русское спасибо».
Говорят, что Шаляпин не раз просил друзей и знакомых привезти из советской России ему в Париж грампластинки с записями песен Руслановой. Он её поистине полюбил. Потому что она, как никто другой из певцов и певиц той поры, выразила в народной песне русскую душу.