рогины. Кто-то играет: сегодня — «она» с макияжем и в платье, завтра оно — в костюме с галстуком. Кто-то всегда ходит только в платье, но и не думает менять пол. Есть даже термин «шимейла» или, в просторечии, «шимейлочка» (букв. Shi Male — «она — мужчина»).
— Ну, ты разобралась?
— Издеваешься? Они же там сами в себе разобраться не могут!
— Тогда приезжай. Начнем разбираться уже и что-то писать.
…Через полчаса опять звонок от Черданцевой:
— Я пока не могу прийти. Я застряла в лифте.
— Я же тебе говорил: ходи пешком, лифты не рассчитаны на вес слонов!
— От бегомота слышу!
— Чего?!
— Я все равно похудею, закончим работать, и займусь спортом.
— Ага, я это уже слышал.
— Я все равно стану стройной и красивой.
— Стройной, может быть, и да, но красоты и молодости у меня же не займешь?!
— Тоже мне мачо-срачо! Буду как Валерия!
— В лучшем случае как Новодворская или гибрид Собчачки и Волочковой!
— Я чего-то не догоняю твоего юмора.
— И не надо. Оставайся такой, какая есть, — старой, толстой и глупой.
— Тоже мне умник нашелся. Вот похудею, и тогда…
— И не надейся. Некоторые каждый понедельник садятся на диету и держат ее… до вторника. Я вот в течение последних двадцати лет после каждой поездки за границу даю себе слово выучить английский, и что?
Наконец, ее освободили из лифта, но по-человечески такой день закончиться просто не мог. Поэтому к вечеру она снова заявила, что я жирнее.
— Во-первых, для мужчины, а тем более писателя, это не главное, а во-вторых, если захочу, за две недели все лишнее сброшу.
— Про писателя — это ты про себя?
— Нет, бля, про тебя!
— Давай тогда поспорим, как писатель с писателем, кто больше скинет? — съехидничала она.
— Да хоть на тысячу долларов! Кто больше похудеет за пару недель — тот и победитель.
— Это нечестное и жестокое наебалово. Больше всегда худеет тот, у кого изначальная масса больше. То есть тебе, Карлсончик, будет легче.
— Больше худеет, Малыш, тот, у кого сила воли больше.
Резонный довод, что без жестокого обращения с собой вряд ли выйдет толк, ее убедил. Мы влезли по очереди на весы и записали вес на бумажке, под которой поставили автографы.
И началась комедия.
То есть я-то ничего особенного не делал, кроме того, что закрыл рот и повесил замок на холодильник. За день терялась пара килограммов, а в теле прибавлялась легкость, а Черданцева пошла обходным путем — купила ролики и поехала на ВДНХ.
На следующий день она позвонила с сообщением, что сегодня не может работать, потому что сильно ушиблась, слезая с карусели.
— Карусель — это не тренажер, зачем ты на нее вообще полезла?!
— Отдохнуть хотела, а ролики было лень снимать, я в них и села. А когда слезала, поскользнулась.
— Лучше бы ты головой долбанулась. Может, тогда бы тебя переклинило, и ты соображать бы начала.
Едва у нее зажили колени, она снова надела ролики и отправилась испытывать судьбу. Я для этих мытарств даже название придумал — «Катание по мукам».
В этот раз в парке ее внимание привлек гигантский верблюд, стоящий за высоким забором и жующий траву. Она угостила его яблоком, которые во множестве таскала с собой в огромном заплечном мешке, почему-то называемом ею скромно «рюкзачок». Заходя на следующий круг, она вновь угостила «горбатую лошадь» яблочком. Когда пошла на третий, верблюд уже тянул морду из-за решетки и радовался ей, как родной верблюдице. Растрогавшись, она отдала ему оставшиеся два яблока и даже купила булочку. И только при заходе на седьмой круг осознала собственную ошибку. Лохматый красавец находился уже не за решеткой, а стоял прямо посреди тротуара у вывески «Фото на вирблюде — 150 руб.». Их уже не разделял высокий забор, большое животное было просто привязано к пластиковому стулу, на котором сидела безмятежная тетка-фотограф.
И тут верблюд увидел Черданиху. Она тоже его увидела и резко начала разворачиваться метров за сто до него, что в принципе было бессмысленно: он заметил кормилицу и радостно рванул навстречу, волоча за собой и стул, и матерящуюся тетку-фотографа. Немногим известно, что «корабли пустыни» бегают быстрее лошадей, ведь у них длиннее ноги.
Столкновения с верблюдом она чудом избежала, но с перепугу запуталась в своих коньконожках, споткнулась и, пролетев немного над асфальтом, столкнулась с землей и снова ушла на больничный.
Мне, кстати, худеть было не легче, я тоже купил ролики и… положил их в шкаф, где они до сих пор и лежат (если кому надо, продам, «Саломон», размер 42, новые, муха не еблась). Голодание, как оказалось, тоже не являлось выходом, пусть у меня хватало воли не есть и не пить дома, но как же, скажите, тусовки с банкетами и фуршетами? А как же халтуры, на которых обязательно поднимаешь бокал, чтобы выпить за юбиляра, а как же гости юбиляра, считающие своей священной обязанностью чокнуться со всеми приглашенными артистами?! Я выкручивался, как мог, сочинял что-то, даже вспомнил свою стародавнюю фишку: когда в день у меня было две работы, то пить на первой всегда не стоило. И тогда я рассказывал, что подхватил нехорошую болезнь и сейчас лечусь, пью антибиотики.
— Да ты что? — сочувственно охало мужское окружение.
— Да! Двадцать один день терпеть!
— Ну, ты герой! А кто она?
— Я даже не знаю, их так много в тот вечер было, что теперь не разберешь.
Никто из присутствующих и думать не смеет, что подобным образом себя можно оговорить, и потому верит. А правда ведь не лучше, если заключается она в том, что мне дороже деньги, которые заработаю этим же вечером на следующей халтуре, чем выпить в компании малознакомых братающихся граждан. Это у них праздник, а я-то на работе.
…Правда, я давно не рассказываю историю про заразу и, конечно, если бы не пари… потому на одной замечательной пьянке, когда стали наседать: «Давай выпьем!» — на автомате стал рассказывать, что не могу, «антибиотики», «так и сяк», «покутили с проститутками» и т. д. и т. п. И где-то на середине замечательной истории почувствовал, что земля уходит из-под ног, а по коже начинают бегать мурашки, потому что увидел, как к нашей компании приближаются жены друзей хозяина. Они знакомы с моей супругой и точно теперь будут шептаться за ее спиной.
— Да шучу я, мужики, шучу! — завопил я на всю компанию. — Ну развести-то вас можно! Наливайте! Было бы правдой, я бы смолчал. А то знаете, есть анекдот поучительный на похожую тему. Сидит мужик на улице и плачет. Прохожий у него спрашивает: «Ты чего плачешь?» — «Понимаешь, я двадцать лет строил дома в этом городе, но никто не называл меня градостроителем. Я десять лет строил мосты в этом городе, но никто не называл меня мостостроителем, но стоило всего один раз по пьяни трахнуть козу…»
В тот вечер пришлось надраться до свинского состояния, дабы снять с себя все подозрения. А, выпив, соответственно и закусил небольшим корытцем суши, казавшимися необычайно вкусными после голодной недели.
Утром долго выслушивал упреки от супружницы, которая никогда меня в таком пьянющем состоянии не видела, ну не объяснять же ей причины. Потом встал на весы. Они тоже не сообщали ничего хорошего — плюс четыре кило. Все-таки идея срочного похудания посредством голодания довольно дурная. Подумал я об этом, подумал, да и набрал номер Черданцевой, предложив ей ничью, на что она радостно согласилась.
— Вообще, люди больше должны любить себя и принимать такими, какие есть. И кстати, транссексуализм — наверное, крайняя степень нелюбви к своему телу.
Ночь перед Рождеством
— Доктор, я почему-то после операции никак не могу нащупать свои ноги.
— Извините, больной, вам пришлось ампутировать руки.
Я лежу в клинике.
И завтра у меня операция.
Та, которую я ждала сорок лет.
Точнее, двадцать девять из сорока.
Начиная с одиннадцатилетнего возраста, когда примерила мамины колготки и попала в ловушку своей странной сущности.
…Перед сном сходила в душ, мылась тщательно, как будто хотела смыть с себя всё, что было связано с этим телом в течение сорока лет: ненужные женщины, ненавистная мужская одежда, вечный страх… Вдруг в голову постучалось неожиданное сравнение: так обмывают покойника, перед тем как отправить его в мир иной. Потом надела больничную рубашку, легла на узкую, застеленную белой простыней постель. Прощание с прежней жизнью создавало торжественность, как на похоронах. Один человек во мне умирал, еще только один последний раз — завтра — проснусь в мужском теле, но это продлится совсем недолго. Надо быстрее уснуть, и время пролетит незаметнее. Словно Штирлиц я приказала себе спать, глаза вправду начали закрываться… и тут кто- то тяжелый и невидимый в темноте комнаты сел ко мне на кровать.
От ужаса сердце чуть не вылетело из груди. Бежать! Только ноги ватные. Так часто бывает в страшном сне: хочешь бежать, а сама еле двигаешься, словно глубоко под водой. Но невидимый человек тяжело вздохнул, и я узнала его голос. Это… МОЙ ГОЛОС.
Но ОН — это не я, это — Олег, моя мужская сущность, отделившись от меня, сидела на убогой больничной койке в дорогом свадебном костюме, в котором ходили в ЗАГС с Леной. Тогда на целых полгода бурный роман погасил иные желания. Тогда я была только мужчиной — счастливым, влюбленным, спокойным.
— Привет, перебежчик.
— Какой я перебежчик? — Разговаривать самой с собой было очень странно. — Я никогда и не была мужчиной. О чем ты?
— А кем ты был?! Разве женщина может быть мужем и отцом ребенка? Разве женщина может быть водителем грузовика, грузчиком, начальником цеха?
— Ну знаешь, по поводу цеха, у меня есть одна знакомая…
— Какая знакомая? Что за чушь ты несешь?! Ты — мужик! Даже врачи тебе сказали, что ты хорошо адаптирован в мужском теле!
— Вот именно «адаптирована», а хочу быть настоящей женщиной!