тоже удалось вывезти своих соотечественников. Не удалось вырваться из лап бунтовщиков бразильцам и панамцам.
Во время стоянки акустик доложил о странных звуках в районе подводной части кормового отсека. Я дал команду осмотреть корабль. Лейтенант Самоедов, Водяной, отправил двух водолазов. Дейкина и Бесфамильного. Они обследовали корпус и доложили, что все в полном порядке. Их, как и других матросов, отправили с катером на берег забирать наших людей. То, что они не вернулись, выяснилось только тогда, когда мы удалились от берегов Африки на полторы тысячи миль.
У берегов Португалии в кормовом отсеке произошел взрыв невероятной мощности. Корабль пошел ко дну. Спастись удалось кучке людей. В том числе и мне. Нас подобрал самоходный траулер из Норвегии. Все имели серьезные ранения и увечья. Самоедову оторвало левую руку, Рубцову изуродовало лицо и так далее. Нас, в конце концов, переправили в Мурманск и поместили в госпиталь закрытого типа, где всех допрашивали люди из особого отдела Генштаба.
Потом мы узнали, что Бесфамильного и Дейкина доставил в Марсель французский линкор «Лешетон». Особистам мы ничего не сказали. Наши ребята были слишком злы, чтобы сдать им Дейкина и Бесфамильного. Они поклялись сами отомстить предателям. Совершенно ясно, Дейкин и Бесфамильный обнаружили магнитные мины на корме крейсера, знали, чем все это должно кончиться, но промолчали. Вот почему они не вернулись с берега. Ясно и другое. Без помощи бунтовщиков они не попали бы на французский линкор, который стоял в трех милях от нас. Если бы мы рассказали об этом особистам, то Дейкина и Бесфамильного расстреляли бы. С тех пор прошло почти тридцать лет, но вынесенное решение о мести никто не отменял. Их искали все это время и не могли найти. Бесфамильный слишком умен и осторожен. Это все, что я могу вам сказать. Выводы делайте сами.
Трифонов достал лист бумаги, развернул его и показал Дружникову.
— Когда-нибудь видели такой рисунок?
Старик долго его разглядывал, лицо оставалось холодным.
— Похоже на какой-то герб. Красиво.
— Эта татуировка обнаружена на плече у Бесфамильного. Кто-нибудь из команды мог носить такую?
— Нет, однозначно. В те времена Андреевский флаг не был еще символом флота. И лозунг «Российскому флоту виват» звучит не по-современному. В те времена лозунгом была фраза «Слава Советским морякам!». Это да. Но колоть лозунги на теле никто не станет. И у Гены наколок не было. Я это могу утверждать. Он же пловец, член сборной Северного флота, я его частенько видел в одних плавках.
— Хорошо, Афанасий Григорьевич, сейчас у меня к вам больше нет вопросов. Но видеться нам придется теперь часто.
Спускаясь по лестнице, Трифонов обратился к Наташе:
— Вы, Наташенька, самый дотошный член нашей бригады. Пожалуй, вам и стоит заняться этим вопросом. Жена Чарова не знает, когда появилась эта татуировка. Попытайтесь проследить жизнь Чарова после возвращения на родину из Франции до выписки из госпиталя.
— Александр Иваныч, неужели так важно, когда этот рисунок появился на теле Чарова? — удивился Куприянов.
— Конечно. Меня также интересует, у кого еще может быть такая татуировка. Обычно это делают за компанию. Особенно, если под рукой есть высококлассный мастер. Ведь татуировка большое искусство.
Чарова похоронили с помпой на Волковском кладбище. Труп из морга получила Татьяна Чарова, оплачивала похороны компания «Русский Версаль», а место на кладбище выделила мэрия. Стало известно, что в устройстве похорон участвовал Барзай. Подвернулся удобный случай встретиться с загадочной и недоступной личностью.
Известный ювелир, что не было секретом, занимал высокий пост и заведовал вопросами культуры. К чиновнику такого ранга на кривой козе не подъедешь, вот почему отдел по экономическим преступлениям держался от него на почтительном расстоянии, хотя имелось достаточно материалов по поводу теневой деятельности комбинатора.
Не думал Трифонов, что разговор с Барзаем состоится в мэрии. Барзай принял полковника и его помощника капитана Куприянова очень тепло, с открытой улыбкой. В глазах хозяина кабинета следователь не увидел ни малейшего намека на волнение.
— Присаживайтесь, господа. Рад помочь, если смогу. Это мой долг гражданина.
«Сколько пафоса», — подумал Трифонов.
Сели, долго мерили друг друга взглядами. Наконец Трифонов спросил:
— Вы были знакомы с господином Чаровым?
— Конечно, — ответил не задумываясь Барзай. — В мэрии Геннадия Устиновича хорошо знают. Его проекты здесь приветствовались. Они касаются зон отдыха, как в городе, так и в пригороде. А потом я был на его похоронах, если вы знаете. Мэрия выделила место на Волковском кладбище. Будем ставить ему памятник. Жаль, очень жаль. Удивительный был человек.
— Вы знаете, когда он погиб?
— К сожалению, узнал слишком поздно. Его бывшая жена обратилась на фирму, которую возглавлял Геннадий Устиныч, а они связались с нами. Кощунство. Человек пролежал десять дней в морге, и никто его не хватился. Кстати, в день его смерти я находился на расстоянии в пару километров от места трагедии. Мы должны были встретиться и думаю, что он ехал на встречу со мной в заповеднике «Три пескаря» на озере Кавголовское. Мы собрались с небольшой компанией поудить рыбку, но Геннадий Устинович так и не приехал. И не мог приехать, как выяснилось потом.
— К вашему ювелирному бизнесу Чаров имел какое-то отношение?
— Нет, никакого.
— А разве он не бывал с вами на аукционе в Лондоне, Амстердаме, Париже?
— Нет. Наши пути перекрещивались за границей, но по совпадению. Случайность, не более того.
Трифонов не хотел давить на Барзая. Фотографии с аукционов и счета из гостиниц ничего не доказывали. Что ему можно предъявить? Желаемого результата Трифонов не добьется.
— Что еще вас связывало с Чаровым?
— Я его душеприказчик, если можно так выразиться. Он вручил мне свое завещание. Кажется, его бывшая жена знает об этом. Секретарша говорила, что госпожа Чарова несколько раз звонила сюда, но меня не заставала на месте. Оставила свой домашний телефон, но я пока еще не звонил. Слишком занят. Догадываюсь, что ее интересует завещание. Но адресовано оно сыну, и я должен вручить документ ему.
— Можно взглянуть на это завещание?
— Конечно. Никакого секрета тут нет. — Барзай встал и направился к сейфу. — Геннадий Устинович завещал свою долю в компании «Русский Версаль» Андрею, но с некоторыми оговорками. Сын носит фамилию и отчество второго мужа матери. Чаров настаивает на перемене фамилии и отчества в соответствии со свидетельством о рождении. Он хочет, чтобы было продолжение рода. У него же появился внук.
Барзай подал бумаги Трифонову. Тот прочитал завещание и передал его Куприянову.
— А сын знал о завещании?
— Вероятно. Вроде бы у них был разговор на эту тему, и сын принял условия отца. Еще бы! Речь идет о десятках миллионов долларов. Фирма Чарова обещает выйти на международный уровень. Французские партнеры присылают в Россию оборудование. Сами понимаете, от такого лакомого куска ни один нормальный человек не откажется. Я пытался дозвониться до сына, но мне сказали, что он уехал на Кавказ кататься на лыжах.
— Хорошо. С этим вопросом мы разберемся. Теперь я хотел бы задать вам несколько неудобных вопросов. Они касаются вашего прошлого. С кем из тех, что вместе с вами сидели в исправительных колониях, вы поддерживаете отношения?
— С прошлым покончено раз и навсегда. Никаких связей.
— А вор в законе Рябой?
— Я уже забыл о таком. И вообще, стараюсь не думать об ошибках молодости.
— Хорошо, если так. Один из директоров ваших салонов и начальник мастерской некий господин Нодия очень похож на вашего сокамерника Гороняна по кличке Шмыга.
— Вы правы, Горонян ювелир от Бога. Золотая голова, золотые руки. Он мне нужен. Но Горонян не вор и не убийца. Он мастер. Да, я помог ему с пропиской в городе. Он взял фамилию матери, но сделано это официально, тут нет криминала. К тому же Горонян стар и вряд ли может интересовать вас как правонарушитель. Добросовестный мастер, не более того.
Трифонов понял, что дальнейший разговор ни к чему не приведет, они только теряют время. Пришлось откланяться и уйти.
Когда сыщики сели в машину, Трифонов назвал водителю адрес сына Чарова.
— Все правильно, Александр Иваныч, — потер руки Куприянов. — Я печенкой чувствую причастность Андрея к смерти отца. А теперь еще и наследство всплывает.
Трифонов ничего не ответил.
Дома застали Веронику и спящего в кроватке сына.
— Опять вы, дядя Саша. Нечего мне вам сказать. Андрей не звонил и не появлялся. Где он? Понятия не имею. Срок путевок заканчивается через три дня. С чего мне паниковать.
— Я знаю. Скажи, Ника, ты что-нибудь слышала о завещании отца Андрея? Ты же от меня много скрыла в первую нашу встречу.
— Он мне его показывал. Точнее, не так. Я сама нашла его на даче под клеенкой на столе. Спросила, что это, и только тогда он мне рассказал. Еще я знаю, что Андрей подал заявление в паспортный стол на замену фамилии и отчества. Родителям он об этом ничего не сказал.
— Где это завещание?
— Ксерокопия. Я же сказала, что на даче.
— О даче я слышу впервые, — удивился Трифонов.
— Как Мишка родился, Геннадий Устинович дал нам ключи. Сказал, что дача пока не оформлена, так как комплекс еще не достроен. А потом он нам ее подарит.
— Мы можем съездить туда?
— Пожалуйста. Сейчас я к тете Клаве зайду, соседке нашей, попрошу ее посидеть с ребенком и отвезу вас. Это недалеко.
За городом грязи было по колено. Сюрпризы начались сразу. К калитке шли очень отчетливые следы от кроссовок сорок третьего размера.
— Неужели Андрюшка приехал? — удивилась Ника. — Это его кроссовки. У нас с ним одинаковые, только размеры, конечно, разные.
На участке те же следы. Человек не раз приходил и уходил.
— Следы-то не однородные, Александр Иваныч. В разные дни оставлены. Одни совсем свежие, другие размазаны. Дождь третьего дня прошел.