Наконец, Лиза успокоилась и достаточно сердито, словно ей было неловко за проявление слабоволия, произнесла:
– Шур, ты меня совсем зажал.
Освободившись, она отерла слезы и прошла в комнату. Шура послушно поплелся за ней и увидел, что в квартире царит полный разгром, словно после обыска: книги, ранее разложенные в аккуратные стопки, теперь громоздились кучами, и листы их были смяты, на столе поверх клавиатуры лежало темное, расшитое бисером платье, которое безжалостно приминали ботинки со шнуровкой, в самом центре ковра красовался чемоданчик нараспашку, и из него бессовестно высовывались кружевной комбидресс, журнал «Вопросы психологии» с лихо заломленной страницей и пакет венских вафель. Совершенно не к месту Шура вспомнил, что однажды Ванечка объелся как раз такими вафлями, и его едва не стошнило прямо на декана.
– Что случилось? – спросил он. Лиза поддернула ногой крышку и захлопнула чемодан.
– Я уезжаю.
Раньше Шура считал выражение «обухом по голове» обычной метафорой, но теперь, после того, что сказала Лиза, понял: нет, это не метафора…
– Куда? – тихо спросил он.
– В Москву.
Шура опустился на диван. Вот и все. Надо бы, конечно, спросить, когда электричка, предложить проводить и попросить, чтобы она не забывала писать ему письма под Новый год. Вот и все… ну почему настолько быстро…
– Надолго? – осведомился он едва слышно, отчаянно боясь услышать ответ «Навсегда». Лиза дернула плечом.
– Не знаю. Если все нормально пройдет, то дня на два, не больше.
– А если не нормально?
Она улыбнулась ему грустно и мудро, и от этой улыбки у Шуры что-то сжалось в животе.
– Тогда не вернусь. Похороны за счет коллектива.
И видно было, что Лиза не шутит.
– Ты поэтому попросила за тебя помолиться?
– Поэтому.
Она подошла к нему и молча обняла – было в этом жесте что-то такое, от чего Шура едва не вскрикнул. Лиза пахла зеленым чаем, болью и страхом, она рассказывала свою историю быстро и четко, словно это был доклад военного старшему по званию, и после того, как Лиза замолчала, Шура смог произнести только одно:
– Я поеду с тобой.
Он ожидал, что Лиза станет отказываться, но она согласно качнула головой и отошла, нервно похрустывая пальцами. Часы на кухне пробили три.
– Мне нужно поспать пару часов, – сказала Лиза не ему, это была просто реплика в пустоту. – Разбуди меня в половине шестого.
Шура кивнул. Лиза вздохнула и вышла из комнаты. Вскоре Шура услышал, как в спальне зашуршала одежда и скрипнула кровать. В половине шестого… Он поставил будильник в мобильном телефоне на пять пятнадцать и свернулся калачиком на диване.
Сон не шел.
Елизавета Анатольевна Голицынская, ведьма первого посвящения. Насколько Шура понял из ее рассказа, это было что-то вроде степени кандидата наук: по мелочи ворожить могут многие, а вот иметь доступ к хорошей литературе по профессии, наставника и высокий личный уровень – это дано не каждому. Вчера Лиза получила предложение, от которого невозможно отказаться: ей объявили о возможности пройти второе посвящение, после которого Лиза стала бы уже знающим магом – аналогично доктору наук. Тут бы только радоваться, однако Лиза была напугана не на шутку.
«Это дико тяжелое дело, Шур. Я после первого-то думала, что не отойду. Год болела. После второго посвящения сорок процентов новичков умирает».
«Лиз, тебе страшно?»
Бред какой-то. Словно читаешь третьесортный триллер, написанный семиклассником с неторопливым развитием. Ведьмы, знающие маги – бабкины сказки. И, тем не менее, это правда: он имеет дело с настоящим реликтом человечества.
В соседней комнате Лиза вздохнула и что-то проговорила во сне. Завтра – нет, уже сегодня – ее ждет обряд, которому подвергали подобных ей уже тысячи лет и который не всякий может вытерпеть. Шура никогда не боялся признаваться себе в чем-то и сейчас не побоялся признать, что ему жутко. Не то, чтобы он испугался по-настоящему, нет: просто слегка подташнивает, как после долгого просмотра ужастиков – монстр видится в каждой тени. Неужели она действительно может погибнуть?
Выживает сильнейший, заметил внутренний голос. В среде таких, как она, естественный отбор, пожалуй, будет пожестче.
Что, если он потеряет Лизу?
С этой мыслью Шура и уснул, а проснувшись от мелодии будильника, не сразу понял, где находится, и почему у него так затекли ноги. При сером свете нового дня его ночные страхи показались нелепыми и наивными страхами ребенка.
– Потеряю, – проворчал он. – Еще чего.
И пошел будить Лизу.
В Москву они приехали в одиннадцать утра. Электричка выплеснула их на вокзале, и мегаполис тотчас же попытался закрутить приезжих и по возможности забросить куда-нибудь подальше. Лиза запрокинула голову к низкому серому небу, моросящему холодным дождем и некоторое время стояла неподвижно, словно прислушивалась к чему-то. Шура ждал, разглядывая идущих по перрону людей с баулами и узлами: некрасивые серые лица, усталость, привычная спешка. Наконец, Лиза опустила голову и печально призналась:
– Я их не слышу. Совсем.
– Тех, кто тебя ждет? – предположил Шура.
– Да. Мне надо быть на точке ровно в полдень, а я их не слышу. И не найду места.
Она едва не расплакалась, а Шура чуть было не выругался по матери.
– Они что, с ума сошли? Поди туда, не знаю, куда?
– Это еще одно испытание, – пояснила Лиза. – Я должна их услышать и понять, в каком направлении двигаться.
– Сдурели, – буркнул Шура. Додумались, как испытывать: Москва все-таки не деревня. Но тут Лиза еще раз вскинула голову и резко втянула воздух, как собака, берущая след, и Шура понял: теперь она знает, куда идти.
Следом за Лизой Шура втиснулся в вагон метро. Московская толчея в чем-то была и хороша: он почти перестал думать о том, что предстоит Лизе, точнее сказать, перестал нервничать по этому поводу. Все сразу стало как-то просто и бездумно – сейчас он, в общем-то, и не верил в то, что бывают на свете ведьмы и темные колдовские обряды. Это было выдумкой взбалмошной эксцентричной девчонки, а правда – правда была совершенно незатейлива: раздобыть немного денег, купить еды и заняться сексом с тем, кто наименее противен. У этой правды был привкус теплого сала, облепленного хлебными крошками.
Шуру замутило. К счастью, они вышли из метро и сели в маршрутное такси. Ветерок в приоткрытое окошко приятно обдувал раскрасневшееся лицо; Лиза молчала, доверчиво привалившись к плечу Шуры и завладев его правой рукой – так ребенок сжимает ладонь взрослого, ища в ней поддержки, и Шура думал, что мог бы вот так ехать хоть на край света. Однако вскоре они высадились возле университета дружбы народов, в пеструю и разноязыкую студенческую толпу и нырнули в подземный переход.
Их путь закончился в холле одного из многоэтажных корпусов общежития. Лиза молча посмотрела Шуре в глаза, словно хотела попрощаться и не могла, а потом отпустила его руку и шагнула к лифту. Шура подался за ней, но она остановила его коротким «нет», и двери сомкнулись, разъединив их. Мимо Шуры прошли две негритянки с экзотическими прическами, одна из них обернулась и послала Шуре белозубую улыбку, на которую он, впрочем, обратил мало внимания. Что же теперь, вот так стоять и ждать, чтобы дождаться… чего?
Впоследствии Шура не смог объяснить, что произошло потом и как он понял, где именно находится Лиза. Странная тяжелая сила потянула его к себе сквозь стены и этажи. Шура шагнул вперед и нажал кнопку вызова лифта.
Подъем казался бесконечным. Шура поймал себя на знакомой нервной внимательности к деталям: у маленькой китаянки в руках была стопка тетрадей и свежий выпуск «Гламура», полноватый флегматичный араб сосредоточенно изучал незримый простому глазу заусенец, вьетнамец и парень с абсолютно славянской внешностью деловито обсуждали на английском перспективы Интернет-журналистики, и пальцы у парня были расцарапаны. Шура прислонился к стене и закрыл глаза. Властная сила тянула его вперед и вверх, безжалостно и почти грубо, Шура поддался этому напору и ощутил, как его буквально уносит куда-то.
Он не помнил, как выбрался на крышу. Москва была перед ним, как на протянутой ладони, открытая и беззащитная, внизу белел университет, недаром прозванный Крестом, и люди на улицах казались черными точками. Потом Шура увидел Лизу и сразу забыл обо всем.
Лиза стояла, уронив голову на грудь и раскинув руки – было в ее фигуре что-то хрупкое и ранимое, то, что можно смять, как фантик, как пластилинового человечка. Ее окружали пятеро, трое мужчин и две женщины, холеные, источающие дух огромных денег и огромной мощи. Они же ее раздавят, в ужасе подумал Шура и слепо шагнул вперед – должно быть, так шагнул на амбразуру его прадед: ни о чем не думая, движимый одним желанием – закрыть. Собой. Просто потому, что больше нечем.
Один из мужчин, лысеющий и горбоносый, небрежно махнул рукой, и Шуру отшвырнуло. С подобной легкостью стряхивают крошки со скатерти; на какое-то мгновение у Шуры потемнело в глазах, но усилием воли он отогнал беспамятство.
– Елизавета Голицынская, ведьма первого посвящения, мы позволяем вам пройти обряд допуска на новый уровень, – тихо сказала молодая женщина в сером пальто. – Да поможет вам тот, в кого вы верите, и пусть будет так, как решено судьбой.
Лиза кивнула в знак согласия. Обернись, просил Шура, но она еще ниже опустила голову, словно не хотела никого видеть. Вполне возможно, она и не видела того, что происходило дальше, но уж Шура-то смотрел во все глаза и вскрикнул от изумления, когда из ладоней пятерых вырвались светящиеся нестерпимо белым пламенем арканы и, упав на Лизу, опоясали ее. Она хрипло вздохнула, будто ей не хватало воздуха, а пятеро сделали несколько шагов назад, и десять огненных петель натянулись и зазвенели.
Лиза закричала. Так кричат раненые животные, когда борьба бесполезна, и им нет больше дела ни до чего, кроме своей смерти. Пятеро снова отступили, и Шура заметил, что петли темнеют, теряя белизну и будто наливаясь красным, как если бы вдруг стали сосудами, по которым побежала Лизина кровь. Лиза вскрикнула еще раз и содрогнулась от боли, а петли завибрировали и побагровели. Шура услышал знакомый низкий гул и св