– Мне он об этом не рассказывал. Возможно, да, хотел что-то такое устроить, но это теперь не выяснишь. Хотя для выхода в Параллель даже он был недостаточным психом, – Лиза вздохнула и добавила: – Но знаете, в принципе, то, что я знаю о Параллели, вполне вписывается в произошедшее.
Гамрян вытащил новую сигарету.
– Тогда мое предварительное заключение будет таким: смерть Эльдара Поплавского, он же Оборотень, наступила в результате несанкционированных и опасных экспериментов по проверке работы земных заклинаний в параллельной реальности. Предположительно, во время эксперимента не справился с ходом энергетических полей. Его помощники, Дмитрий «Кубар» Тунков и Альберт «Аля» Кашенцев, ведьмаки первого посвящения, погибли, пытаясь закрыть прорыв реальности. Знахарь Михаил Гулайтис, сотрудник службы охраны, находится в критическом состоянии. Все?
Шура хмыкнул. Знахарь на воротах – серьезно Эльдар обустроил свой быт.
– Вроде бы все, – сказала Лиза. – Пономарев нам в принципе помог. Наши отвлекутся на этот эксперимент с Параллелью, а мы спокойно попробуем найти того, кто это сделал, – она вдруг нахмурилась и сжала пальцами виски. – Черт возьми… Такое чувство, словно за мной кто-то наблюдает.
Тут Шура моргнул, и кабинет патологоанатома исчез. Перед ним снова была обычная миска с чернилами. Шура мельком подумал, что это, должно быть, со стороны выглядит очень забавно: сидит молодой угрюмый мужик у стола и пялится в чернила, словно там показывают порнуху. Он посидел еще немного, ни о чем не думая, а потом поднялся и пошел выливать чернила и мыть миску.
Чернила затягивало в сливное отверстие. Шура зачарованно смотрел на темно-синее водяное облако; в висках еще пульсировала боль наказания за ненужные мысли, но уже привычно – так, легкий дискомфорт, не боль. А многомудрый Гамрян будет искать убийцу Оборотня и рано или поздно, хотя бы методом исключения, перебирая всех турьевских магов и их окружение, доберется и до него. Шура выключил воду, поставил миску на полку и снова сел за стол.
Эльдар вел дневник, и сейчас Шура явственно видел перед собой толстую тетрадь в твердой обложке, раскрытую почти в самом конце, и страницу, исписанную угловатым почерком с наклоном влево. Вполне можно читать: «Я ощущаю резкие изменения магического поля Турьевска. На моей памяти такое было только один раз: когда Лиза потеряла способности. Сейчас это говорит об одном: в городе появился очень сильный маг».
Зазвонил мобильник в кармане.
– Артур, это я, – сказала Лиза. Вопреки ожиданиям Шуры, ее голос не дрожал.
– Привет, – произнес Шура. – Как ты?
– У меня несколько часов назад убили мужа, – промолвила Лиза. – Артур… Можно мне приехать?
Ночь тихо скользила по квартире. Луна со стыдливой кокетливостью заглядывала в окно сквозь легкую французскую штору, словно боялась, что ее не хотят видеть, на кухне едва слышно цокали часы, и было ясно: весна бродит по дому на цыпочках. Лежавшая рядом с Шурой Лиза дышала глубоко и размеренно, а сам Шура висел в блаженном состоянии полуяви-полудремы, когда ни о чем не думается, вроде бы и спать не хочется, но и не засыпать нельзя, и словно качаешься на тихих теплых волнах – то вверх, то вниз.
Шура настолько расслабился, что когда Лиза вдруг позвала его:
– Саша… – он негромко откликнулся:
– Да, родная?
И тут же все очарование весенней ночи испарилось: Шура понял, что Лиза не спит, что она позвала его по имени, и что он, Артур Ключевский, отозвался на абсолютно чужое имя, а это уже настоящий провал.
Шура сел. Надо было что-то сказать, что-то сделать, но он и понятия не имел, что и как. Тонкая прохладная рука легла на его плечо.
– Саша, – повторила Лиза.
– Ты все знаешь, – выдавил Шура. – Ты все знаешь.
– Да, – вздохнула Лиза. – Ты запечатлен?
Она знала все, и это тоже. Она наверняка уже давно обо всем догадалась, а значит можно только предполагать, с какими ощущениями она пришла сегодня к человеку, который убил ее мужа.
– Ты все знаешь, – только и смог повторить Шура.
Лиза всхлипнула и уткнулась горячим лбом в его спину. Ей тоже хотелось многое сказать и о многом спросить, однако она молчала, и Шура чувствовал, как тот синий лед, который вырос между ними за все время их странных встреч, становится толще с каждой секундой, а тишина – глуше и плотнее, и когда на полу зазвякал Лизин мобильник, Шура ощутил невольное облегчение.
Рука соскользнула с плеча. Мне это снится, подумал Шура. Мне это всего лишь снится, и завтра утром все будет не так.
– Алло.
Гамрян говорил так громко, что Шура мог прекрасно его слышать. Вдобавок, в его речи звучал отчетливый кавказский акцент, прорывавшийся в минуты крайнего волнения.
– Ты знаешь, что Черников жив?
Лиза шевельнулась, усаживаясь удобнее. Шура боялся обернуться. Луна за окном остывала застенчивым кремовым цветком, запутавшимся в ветвях сухого дерева.
– Он не может быть жив, Геворг, – сказала Лиза совершенно спокойно, однако Шуру словно током дернуло от этого спокойствия. – Он погиб летом.
– Он не погиб летом, – произнес Гамрян. – Я все понял, Лиза! Черников жив, и именно благодаря ему так усилился в последнее время Пономарев.
– А я ничего не понимаю, – промолвила Лиза, и Шура явственно ощутил, как от нее повеяло холодом. – При чем здесь Пономарев?
Некоторое время Гамрян молчал, а потом заговорил:
– Послушай, Лиза, мне самому казалось, что я с ума сошел. Твои тогдашние догадки по поводу даэраны – ну ведь бред натуральный! А потом я подумал: ведь так вот вдруг мага может усилить только даэрана – и допустил, что Черников жив.
Шура встал с постели и подошел к окну – не мог больше сидеть рядом с Лизой, не мог и все. Голос Гамряна сразу же отдалился, превратившись в практически неразличимое взволнованное бормотание. Луна смущенно подмигнула Шуре; час назад уснул весь город, еще через час он начнет просыпаться, но пока в домах ни огонька, а весенние улицы тихи и пустынны, и весь город кажется декорациями готического спектакля.
– Это невозможно, – услышал он Лизу. – Я видела его мертвым.
Город спал. Никто не видел дивной и звездной апрельской ночи, а Шура был настолько напряжен, что не мог оценить всю ее красоту. Зашелестело одеяло – Лиза села, вздохнула.
– Геворг, сейчас три часа ночи. Давай встретимся завтра часов в десять утра, я хоть что-то буду соображать. Ага?
Видимо, Гамрян согласился, потому что Шура услышал нежный электронный писк выключаемого телефона, а затем – шаги. Лиза приблизилась и встала рядом.
– Он догадался, – сказал Шура. Лиза кивнула.
– Не думал, что так быстро, – промолвил он. Лиза не сказала ничего. Так они и стояли рядом, и Шуре казалось, что апрельская ночь наполнена серебряным снегом и звоном невидимых фарфоровых колокольчиков.
Утром они уехали из города.
Шура запомнил это утро как очень долгий и нудный кошмар, из которого невозможно выбраться. Лиза собрала вещи буквально за полчаса, затем вызвонила Данилу, который примчался, невероятно испуганный, но с видом человека, морально готового при надобности кинуться под танк с гранатой. У него на плече болтался рюкзак, в котором явно были паек и смена белья на три дня. Лиза легко подхватила свою сумку, бросила Шуре: «Мы уезжаем» – и быстрым шагом направилась к выходу. Через десять минут они втроем уже выезжали на проспект, а через час – на Южную трассу.
Когда Турьевск остался позади, Шуре стало нехорошо. Сначала это было похоже на легкое отравление: его начало мутить, а голова слегка поплыла. В зеркале он увидел свою посеревшую физиономию и успел подумать: эх, что-то не то… Потом Шуру словно охватило множество тугих нитей и стало тянуть назад, в сторону города.
– Стой, – велела Лиза, и, когда Данила послушно остановился у обочины, перебралась на заднее сиденье и взяла Шуру за руку. – Тебе плохо?
Шура попробовал улыбнуться, и еще одна нить перехлестнула горло и принялась затягиваться. Он захрипел и схватился за шею. Перед глазами поплыли алые круги, и сквозь шум в ушах Шура услышал встревоженный голос Лизы:
– Быстрее, Данька. Его тянет ведущий.
Машина сорвалась с места, и нити тотчас же натянулись сильнее. Шуре подумалось, что его либо задушит, либо выдернет из машины и поволочет по дороге обратно в Турьевск. Они с Пономаревым неразделимы, их обоих пронизывают тысячи нитей, и никакими силами невозможно эти нити разорвать… Шура корчился на сиденье, подвывая от боли, мир плавился, закручиваясь винтом и впиваясь в виски, и во рту почему-то был вкус крови, а челюсти стискивали что-то тугое и горячее…
– Дань, быстрее!
Машина свернула с шоссе и понеслась по проселочной дороге, подпрыгивая на ухабах. Лиза держала голову Шуры и прикосновение ее пальцев к затылку было единственным, что он мог воспринимать сквозь пульсирующий поток боли. Когда алая пелена перед глазами становилась тоньше, то Шура мог видеть, что едут они уже не среди полей, а по лесу, и дорога идет среди толстых темных деревьев, которые весна едва затронула зеленой плесенью свежей листвы.
Мир людей и страну мертвых здесь разделяла пленка реальности не толще волоса. Вдоль дороги тянулись ряды призрачных заколоченных домов, и от Шуры не утаились тени, которые мчались за автомобилем. Тени, тени, тени… они клубились и дрожали, то становясь гуще и зернистей, словно изображения на старой фотографии, то почти рассеиваясь в воздухе. К боли добавился ужас, а когда Шура услышал знакомое щелканье и угрожающий шелест хвостов звуггов, то его пробил отвратительный ледяной пот.
Но вскоре лес для Шуры исчез – его место занял залитый ярким солнцем летний луг, жаркий июльский полдень, разнотравье. Запах цветущих растений мягко дурманил голову. В травах играли двое детей, мальчик лет шести и совсем еще маленькая девочка, их русые макушки то исчезали среди пижмы и ромашек, то возникали снова – дети ловили жуков и играли с пчелами. Шуре хотелось остаться на этом лугу с этими детьми, но кругом снова был лес, и деревья склонялись над дорогой, будто рассматривали машину, что-то скреблось в крышу, словно пыталось вытащить пассажиров, и дышать становилось…