Вольский разглядел среди гуляющих знакомое лицо, правда, сегодня украшенное картинкой белочки. Это был тот, кто более походил на марсианина, нежели на человека.
— Хлебников? Что вы тут делаете?
— Здесь очень весело, — поведал марсианин с самым несчастным видом.
Вольский подумал, что если гуляния с разрисованными лицами обернутся волнениями и появятся казаки с нагайками, доверенных ему барышень он сумеет уберечь, уведя в переулок, а вот старый знакомый ещё попадёт под горячую…
— Виктор, будьте так добры: сходите за конфектами.
Маруся, обнимая обеими руками предплечье меньшевика, промурлыкала:
— Это вы хорошо придумали, Николай Владиславович. Будет закуска для шампанского. А вы любите пить на брудершафт?
— Я не могу отлучиться, — сказал марсианин. — Я председательствую сегодняшним сборищем.
— Ну и что? Меня тоже, бывает, назначат председателем в какую-нибудь думскую комиссию. Что же, из-за этого не ходить за птифурами к чаю?
— Так я не комиссией председательствую, а целым земным шаром.
Личико Тартаковер вдруг приняло сосредоточенное выражение. Оценивающий взгляд упёрся в занятого спором Вольского.
— Бросьте упрямиться, Виктор!
— Не могу.
— Так для барышень!..
— Тогда ладно, — вдруг согласился Хлебников. — Но мне это очень сложно.
— Да что в вашей миссии сложного? Купите конфект и принесёте.
— Сия миссия почти невыполнима, — серьёзно отвечал марсианин. — Впрочем, я попытаюсь. Только у меня ни копейки.
Вольский протянул розановскую ассигнацию:
— Купите фунтик… Лучше — два.
— Почему так мало?
— Барышень-то аккурат две.
Меньшевик подумал, что Хлебников ещё и быстро управится, и решил как-нибудь осложнить его задание.
— Конфекты выберите следующие. Во-первых, чтоб в сердцевине был орех, цельное ядро. Куда вы? Это ещё не всё. Во-вторых, орех должен быть заключён в вафельную скорлупу, а промежуток заполнен… сливками. Да постойте же!.. Вафля облита шоколадом. Запомните?
Хлебников махнул рукою и повернулся, чтобы бежать.
— Погодите! Маруся вот ещё говорит, конфекта сверху посыпана карамельной крошкой!
— Какой вы смешной, Николай Владиславович, — пропищала Маруся Тартаковер. — Можно вас звать Николя? Вы ведь думский депутат? Знакомы с товарищем министра народного просвещения? У меня низкий балл за латынь, попросите за меня?.. А где сами проживаете?
— Орех какой? — выпалил вернувшийся Хлебников.
— Что-о? Любой, брат, любой. О чём вы, Марусенька, говорили?
Между тем, заводила в жёлтой кофте пытался привлечь общественное внимание, бросаясь к прохожим.
— Послушай, любезный, поверишь ли: времени нет ни минуты, — сердечно ответил господин, крепкой рукой снимая хват заводилы. — Давай как-нибудь в другой раз поболтаем? Вот и чудно.
Маяк подкараулил другого прохожего, заступил дорогу и спросил зло:
— Не видишь, что у меня на лице?
— Чего-о? Мордва и есть мордва. Обычная, хамская. Иначе не скажешь: хариус.
Минутой позже заводила ухитрился схватить акцизного чиновника за полу твидового пальто. Тот сердито обернулся:
— Сейчас городового кликну!
— Ага!.. — восторжествовал Маяк. — Всё из-за лица моего!.. Притесняете, мещане!
— Из-за того только, что ты, любезный, за бумажник меня схватил, — процедил чиновник и, выдернув пальто из цепкой лапы, пошёл своей дорогой.
Скука сгущалась в воздухе, а толпа футуристов и сочувствующих, напротив, таяла. Массовка, не снискав внимания столичной публики, а также понимая, что шампанского на всех не хватит, снимала с лица грим и расходилась.
Сквозь редеющую толпу заводила увидал желтизну кофты, которая была на меньшевике. Раздвигая плечами художников, он подошёл, набычился и прогудел, тыча пальцем в плечо Вольскому:
— Ты зачем это надел?
— А вам, сударь, какая до того печаль? — надменно спросил меньшевик.
— Ну-ка сымай! — распалился Маяк. — Только я имею право жёлтую вязанку носить!
Ах, Маруся, чертовка, подумал Вольский, устроила западню. А вслух выдал развязно:
— Может ещё и пиджачок снять, и пластрон с манжетами, и ботинки, и всё тебе отдать, господину хорошему?
— Ты из глуповских футуристов, что ли? — произнёс, скривившись, заводила. Медленно полез в карман. Вольский прикинул, что будет извлечено: кастет или финка.
Пожалуй, до холодного оружия детина не дорос. Супротив него дубинка будет в самую плепорцию.
— Из уфимских ссылочных, — процедил Вольский, сжимая под одеждой короткую, свинцом залитую колотушку.
— Вово, чего ты взъерепенился, — начал уговаривать толстячок с добрым лицом. — Угомонись, Вово!
— Лады, лады! — заводила вытащил из кармана пустую руку и отвернулся.
Вольский облегчённо вздохнул. Подхватил девушек под локотки:
— Пойдёмте отс…
Маяк с разворота впечатал кулак в скулу меньшевику.
Верочка и Маруся поддержали заваливающегося на спину спутника, начали подталкивать в спину:
— Бей его, бей! — покрикивала урождённая Тартаковер, и Розанова ей вторила.
Вольский потряс головой и сделал нетвёрдый шаг к оскалившемуся противнику. Неуклюже двинул кулак к челюсти Маяка. Тот с усмешкой уклонился. И тут же согнулся от боли — другой кулак меньшевика впечатался под ложечку. Короткой серией ударов меньшевик опрокинул заводилу. Два тучных господина в бордовых жилетках, судя по сходству лиц — братья, через толпу устремились к победителю, на ходу нанизывая на сосисочные пальцы перстни-печатки, пригоршни которых были припасены в карманах, очевидно, для таких случаев. С их свирепыми физиономиями странно контрастировали кошечка на щеке одного, и цветочек у другого. Тут какой-то господин в побелевшем по швам камзоле с утробным хрюканьем врезался плечом в старшего из братьев, второго достал навершием трости. Тучные господа повалились как столбики в игре «городки». По дуге прилетела бутылка игристого вина поставщика императорского двора «Луи Редерёра» и взорвалась о голову драчуна, тот лишь стёр липкую жидкость с глаз и бросился в бой. Драка приобретала всеобщий характер, втягивала прохожих.
Тартаковер завизжала и вцепилась в подвернувшуюся шевелюру. Выдрала две полных горсти волос, залепила ими чьё-то возникшее впереди лицо и принялась колотить зонтиком, а когда от оружия осталась одна рукоять, царапалась и кусалась. Верочка, как только началась серьёзная потасовка, утеряла весь свой пыл и скорчилась у ног подруги. Вольский прикрывал её, отбрасывая пинками опасно приближавшихся драчунов. Расчистив несколькими хуками путь, он вытащил из толпы Розанову и вернулся за Тартаковер. Та упиралась, впивалась ногтями в противников, но меньшевику удалось-таки вывести и её. Издали нарастали звонки пожарных команд — верно, дерущихся будут поливать из труб, подумал Вольский, увлекая барышень в переулок. Дворами, всё дворами он увёл девушек за пару кварталов от места гуляния.
Остановились возле придорожной тумбы. Усадив барышень, Вольский рассматривал выпачканные чёрным костяшки пальцев. Если сложить кулак, пятна совмещались в оттиск той пятиногой твари, что украшала щёку Маяка.
Верочка прерывисто рыдала. Тело её не пострадало в давешнем вавилонском столпотворении, но душа была глубоко уязвлена впервые увиденной жестокостью.
Тартаковер отыскала в смятом ридикюле пудреницу и деловито затирала синяки на лице.
— Фи, что за безобразная русская драка!.. — пролепетала, не отрываясь от зеркальца.
Вольский устало сказал:
— Маруся, я действительно знаком с вашим гимназическим инспектором. Вы, ежели нуждаетесь во вспомоществовании, подойдите к нему и шепните в ухо мой пароль.
— Каков пароль? — деловито осведомилась гимназистка.
— Скажите вот что… — Вольский склонился к уху Маруси и зашептал, касаясь губами завитков волос.
Воистину, всё это были подлинные грезарни.
Прежде всего, Хлебников забежал в «Эйнемъ», сделал там несколько вальсовых па под звуки звенящего из граммофонной трубы «Шоколадного вальса» и увяз ногой в ящике, наполненном конфетой «Мишка косолапый». Оставляя шоколадный след, поспешил к Яни: на прилавках братьев-греков высились груды восточных сладостей в обёртках с надписями «Возвращение проливов» и «Русский Константинополь».
Тогда Хлебников завернул в магазин товарищества Абрикосова и Сыновей — попалось отделение, куда определяли служить исключительно брюнеток. Нужных конфет не было, продавщица уговаривала купить вместо них «Утиные носы», для чего потрясала полной горстью перед самым носом марсианина. Ассигнация распирала кулак отчаянно, будто пружина. Виктор облизнулся и поспешил выйти на улицу. Остановился было в раздумии, но почувствовал на себе взгляд. Грозно смотрел с афиши карапуз с шоколадкой в одной руке и битой для игры в лапту в другой. Насмерть перепугавшись маленького погромщика, Хлебников припустил по Невскому.
Кварталом дальше марсианин ворвался к «Жоржу Бормону», раскрутив вращающиеся двери. Приказчик убеждал, что барышням придётся по вкусу конфект «Белочка» и ничего более искать не надо, но Виктор не поверил и устремился в соседний магазин. Среди конфект «Раковыя шейки», «Петушок — золотой гребешок» и сотни других сортов ассортимента «Адольфа Сиу и К» не нашлось ничего похожего на искомый шоколадно-вафельный кругляш. Хлебников описал строение и состав заказанных конфект молоденькой продавщице, та с видом сожаления покачала головой.
— Телефончиком не снабдите? — сорвалось вдруг с языка обычно стеснительного марсианина.
Барышня вынула из-под прилавка крошечный телефонный аппарат, отлитый из шоколада, и поставила перед Хлебниковым. Никогда ещё Виктору не давали с такой готовностью телефона, он готов был провалиться под землю, но вместо этого сунул телефон в рот — как есть, в фольге — пронёсся на улицу мимо швейцара. В будущем обязательно вернусь и оплачу, решил про себя.
«Блигкен и Робинсон» могли похвастаться свежей ананасовой пастилой, но не тем, в чём нуждался взмыленный посетитель. У Конради марсианин насилу отбился от фартучного молодца, который усаживал всякого посетителя за столик и поил горячим шоколадом, взыскивая за то пятьдесят копеек. Из магазина при фабрике Ленова его вывели под руки, заметив страстный взгляд, с каким Хлебников поглядывал на конфеты.